Блин! Мне завтра вставать в 8 утра и бежать выкупать путевки. Может, не ложиться, а? Но низя! Мне ж еще и писать, и собираться! И еще черти в ступе! *Нарезает круги*
Думаю, самое время выложить этот рассказ. Разрешение автора получено, очень долго его искал, чтобы спросить. Просто, чтобы перечитать в который раз, и вспомнить, как можно писать слэш. Пожалуй, победитель конкурса на "самый перечитываемый Максом оридж" Название: "Девять к пяти" Автор: Ки-чен Рейтинг: NC-17 Жанр: слэш Дисклаймер: размещение с разрешения
Мы сцепляемся с Ёсунари Тэму в первый же день. Сразу — по выходу из тренировочного зала.
Нас растаскивают, прежде чем дело примет серьезный оборот. Свой нож я успеваю отбросить. У него — отнимают, выкрутив руку, когда лезвие, распоров мне предплечье, уже метит в горло.
— У вас пять минут, чтобы привести себя в порядок. — Голос мастера Лабиринта — режущий, как каленая сталь.
читать дальшеНа простую драку между подростками никто не обратил бы внимания: дело того не стоит... Но холодное оружие в Убежище запрещено. И нарушения запретов здесь не терпят.
Разбирательство — в зале Тысячи Светильников. По всей форме. В присутствии мастеров. Всего — пятеро Старших. И мы двое. Грязные, взъерошенные. Он — в порванной дхоти. Я — до сих пор не могу остановить кровь. Рукав промок уже насквозь, вместе с торопливо наложенной повязкой...
Косимся друг на друга — два озлобленных волчонка. В мыслях одно: пусть только нас выпустят отсюда, и уж тогда...
— Кто начал первым? — Мастер Сетей сразу переходит к сути. У него полно работы, и ни малейшего желания зря терять время из-за двоих малолеток.
— Это он! Этот тупой тех жульничал на ориентировке! — Голос моего соперника искрится негодованием
— Я не тех! И я не жульничал!
— А в твоем личном деле сказано — тех. И ты жульничал. Ты подсмотрел мою карту.
— Ничего я не подсматривал! Если ты не в состоянии разметить поле, — при чем тут...
— ОБА МОЛЧАТЬ!!!
Мы затыкаемся. Голос мастера Источника заполняет зал упругой взрывной волной, отражаясь от стен и потолка. Невольно хочется пригнуться и зажать ладонями уши...
Старшим наплевать, что мы жульничаем. Наплевать, что деремся — это даже поощряют. Им наплевать на любые грязные приемы: нас учат выживать любой ценой. А за то, что Тэму взломал сеть и влез в файлы с личными делами, — его скорее похвалят, чем накажут... Такова система.
Но существуют железные правила. В стенах Убежища мы не имеем права драться с оружием. И наказание неотвратимо.
— Так кто первым взялся за нож? — уточняет свой вопрос мастер Сетей.
Мой новый враг выпрямляется во весь рост. Он выше меня на полголовы, и сильнее. Я предвижу для себя мало приятного в ближайшем будущем...
— Это был я, мастер. Он жульничал. Я не собираюсь терпеть, чтобы паршивый тех подсматривал мои карты!
— Да не подсматривал я твои чертовы карты!!
Сам не знаю, почему для меня это так важно. Но я действительно играл честно. Я не знаю, как прошел его минные поля... Так же как проходил их всегда, — бездумно, ставя ногу всякий раз туда, куда мне казалось правильным... В моей прежней группе к такому уже давно привыкли. Там никому и в голову не пришло бы драться из-за этого... Впрочем, у нас и других поводов хватало.
Мастер Источника подходит ближе — и неожиданно хлестким, сильным ударом под дых заставляет моего недавнего противника отлететь назад, шагов на пять... впечататься спиной в стену и медленно сползти на пол...
Я вжимаю голову в плечи. На моей памяти, никого из нас Старшие еще не били — вот так...
— В следующий раз прячь карты получше. Когда через твои заграждения пройдут чужие коммандос — жаловаться будет поздно. — Он издает хриплый лающий смешок. — Трупы не жалуются, Ёсунари-младший. Запомни это наконец.
Тэму пытается приподняться с пола. Его начинает рвать. Я отворачиваюсь.
Мастера переглядываются между собой.
— Что, опять будем перетасовывать группы? — устало роняет кто-то. — Иначе этот... — Жест в мою сторону. — .. .точно не жилец.
Мастер Сетей пожимает плечами.
— Неохота возиться. Пусть защищается, если шкура дорога.
Группы тасуют в среднем каждые полгода. Не знаю, по какому принципу, но всякий раз это означает новые неприятности. Я думал, хуже, чем в «синей» мне уже не будет... Теперь начинаю понимать, что, кажется, заблуждался.
Собственно, на этом разбирательство заканчивается. У нас отнимают ножи. Назначают наказание. У меня — опять кухня. У него — дежурство на световых кристаллах. Совершенно бесполезная, отупляющая работа: ставить отметку всякий раз, когда кто-то в Убежище задействует малую Сеть, — но на мой вкус, все же куда лучше, чем мыть котлы и таскать воду...
— В любимчиках ходишь, да? — зло брос аю я ему, как только нас отпускают с подписанными нарядами.
И получаю в ответ презрительное:
— Идиот... — У него голос еще срывается после удара. Он хрипит и откашливается. — Точно — тупой тех... Ты же дохляк — вот тебя и гоняют на кухню, вместо физзарядки. А меня...
...Заставляют тренировать терпение и выдержку. Ну да, я уже понял...
— Лучше бы они тебя послали сортиры драить. Может, заодно мозги бы себе прочистил. Говорю тебе — я не тех.
— А в личном деле...
— Засунь себе это дело в задницу, придурок. Так тебе и дали вскрыть настоящую базу данных! Это обманка, понял?...
Глаза у него вспыхивают интересом.
— А тебе-то откуда знать?
Пренебрежительно пожимаю плечами.
— Не твоя печаль.
Мы идем по коридору второго яруса. Впереди — библиотека, за ней — лестница, где наши пути разойдутся. Мне — вниз. Ему — дальше, в «глухие комнаты», откуда ведется сетевое слежение.
Он притискивает меня к стене, удерживая за ворот.
— Давай, колись... если не хочешь, чтобы я тебе еще врезал!
Вместо ответа, бью коленом в пах...
Он успевает выставить блок, и локтем въезжает мне в челюсть.
Я наношу удар ногой по голени, — и мы разлетаемся на пару шагов, рыча и ругаясь сквозь зубы.
Мимо по своим делам шествуют Старшие. На нас никто не обращает ни малейшего внимания. Только когда я оказываюсь у кого-то на дороге, — получаю болезненный тычок под ребра, и тут же спешу прижаться к стене. Взрослые с нами не слишком-то церемонятся. Собьют с ног — перешагнут и не заметят...
— Ну, говори, — продолжает напирать мой противник.
И тут неожиданно спасение приходит — вновь в лице мастера Источника.
— Почему до сих пор не на отработке, младший?!...
Тэму шипит от боли в выкрученном ухе. Я, воспользовавшись неожиданной передышкой, устремляюсь прочь...
— Еще поговорим! — несется мне вслед.
Мать твою, как же я влип... * * *
В спальню своей новой группы возвращаюсь далеко за полночь, когда меня наконец отпускают с кухни. Остальные пятеро, разумеется, уже здесь. И ни один не спит.
Под враждебными взглядами — как под перекрестным огнем...
— Ну что, новичок... побеседуем?
Это тот, которого зовут Ли Тун Сен. Главный в пятерке?
У меня был весь сегодняшний день, чтобы осознать здешний расклад, — и результаты не радуют. В отличие от всех моих прошлых групп, где принципом было «каждый — за себя» и альянсы заключались лишь на короткое время, по текущим интересам, «желтые» представляют собой спаянную команду, в которой каждый играет отведенную ему роль.
Ясно, зачем меня подселили к ним, — они учатся подминать чужаков. А мне, похоже, пора переходить к многоуровневым матрицам воздействия.
Не думал, что это случится так скоро, — до аттестации вроде бы еще целый год. Но выбора нет. Если не смогу расколоть их монолитный фронт, — тогда прав был тот Старший. Мне просто не выжить...
Ни в одной из пяти пар глаз — ни тени сочувствия или снисхождения. Ни даже усталости или равнодушия. Все — азартно-враждебны. Все готовы действовать немедленно, по первой же команде.
Странно, что их лидер не Ёсунари... Я скорее поставил бы на него. Но он, похоже, лучше чувствует себя в роли серого кардинала...
— Что молчишь, красавчик? Мы не любим ждать, знаешь ли.
Я обвожу их глазами, задерживаясь на каждом по очереди. Ли Тун Сен. Цзяо Вэй. Цхой Тэн Мин. Ёсунари Тэму. Мидагава Исиро. Пять фигур на пяти футонах. Сейчас они кажется совершенно одинаковыми... фишки на игральной доске...
Ну, и как же мне разыгрывать эту партию?
О сложных матрицах я знаю лишь одно: что они существуют. Больше никакими знаниями мастер-молчальник меня до сих пор не наделил.
Не успел?
Или...
Я пожимаю плечами.
— Конфиденциальная информация. Извините.
Мидагава потирает руки.
— А мы любим всё кон-фи-ден-ци-аль-но-е... очень любим. Проверим, сколько ты продержишься, а?
Против пятерых у меня нет ни единого шанса. И в том, что они в состоянии заставить меня говорить, я не сомневаюсь.
Минное поле... Опять гребаное минное поле...
Эти пятеро для меня сейчас — пять светящихся в темноте точек, соединенных мерцающими линиями. На первый взгляд, картина кажется совершенно хаотичной. На второй — тоже. Лишь отпустив сознание и логику на свободу, я, кажется, начинаю улавливать некое подобие узора...
И делаю шаг — наугад, туда, куда подсказывает интуиция.
Я не смотрел в твои чертовы карты, Ёсунари!...
— Тэн Мин... — Я поворачиваюсь к Цхою. Я улыбаюсь ему — как могу улыбаться, когда этого захочу, со всеми слоями скрытого смысла... — Тэн Мин... Если они меня заставят сказать... я не смогу сделать для тебя то, что обещал. Ты же понимаешь — я уже ничего для тебя не смогу...
Почему я выбираю именно его... и именно с такими словами? Не имею ни малейшего понятия. Просто — это та точка, к которой тянется меньше всего линий. Может быть, он относительный новичок в группе. Может быть, ему отчего-то не доверяют. Может быть, какой-то скрытый конфликт...
В любом случае, когда он взрывается возмущенным: «Ты мне ничего не обещал! Я вообще понятия не имею, о чем ты...» — ему не верят.
Смотрят на него — на него, не на меня! — и... не верят.
— О чем он говорит, Цхой? — Лидер «желтых» поднимается с места. — О чем это он, мать твою, говорит?...
— Н-не знаю... Честно, не знаю... Я ничего... Он... он лжет, Тун Сен!
Ли подхватывает его за локоть.
— Давай выйдем, Цхой. Пойдем-ка мы с тобой выйдем...
...Из коридора долгое время не доносится ни звука. И мы тоже молчим. Оставшиеся «желтые» замерли в неподвижности. Я — невозмутимо прохожу и сажусь на свой футон.
Наконец силовая завеса в проходе растворяется с мерцанием, и Ли Тун Сен заглядывает внутрь.
— Исиро... Подойди сюда на минутку.
Тот торопливо покидает спальню.
Теперь нас остается только трое.
С такой упрощенной матрицей мне работать привычнее. Вот только время... Мучительно мало времени — и приходится действовать грубо и быстро.
Я мысленно уточню оценки. Лидер и его доверенный — опознаны. Слабое звено вычленено. Остались... потенциальный «второй лидер»? И — «болото»? Да, все шансы за то...
И я поворачиваюсь к Цзяо Вэю. Нить между нами натягивается — когда мне удается поймать его взгляд.
— Эй, Цзяо... А ведь «синие» тебя помнят, ты знаешь об этом? Кое-кто там просил передать тебе привет... — Мой голос — точно рассчитанная смесь многозначительности и угрозы. Сейчас только зеркальщик догадался бы, что я бью наугад.
Если я верно его прочувствовал, то риск минимален. В наших вечных перетасовках мимо «синей» группы он едва ли мог пройти. И уж точно не сохранил о ней никаких добрых воспоминаний.
Вижу, как он бледнеет при моих словах, — и удовлетворенно киваю про себя.
В яблочко.
— И кое-кто ждет тебя. Может быть даже — прямо сейчас. Ты знаешь где. Кажется, там остался неоплаченный должок...
Это более прицельный выстрел — и выше риск. Но Цзяо уже на крючке. Если я и промахнусь — он сам додумает остальное. Страх подскажет все нужные поправки, подстроит реальность под мои слова...
Он поднимается с места.
— Я... я ничего ему не д-должен...
Равнодушно дергаю плечом.
— А мне-то ты зачем об этом говоришь? Иди — и скажи сам.
...Типичный тех. Рефлексы. Поведение укладывается в простейшую схему. Стоит только наметить контуры, — и он с радостью бросится по лабиринту, выстраивая стены прямо на ходу... сам... уже без всякого моего участия...
Чужая предсказуемость всегда успокаивает.
Я люблю простые матрицы.
И со стороны это выглядит так... естественно.
Ёсунари ничего не успевает понять — как мы с ним остаемся одни.
Если всё сложится удачно, на несуществующую «стрелку» Цзяо Вэй потащит с собой и остальную компанию из коридора. «Желтые» ведь у нас как-никак команда... А значит — тоже могут действовать как единый элемент в заданной извне схеме.
Если уж совсем повезет... то в «назначенном месте», о котором я ровным счетом ничего не знаю — но которое, похоже, хорошо известно Цзяо, — они и вправду нарвутся на «синих».
Жаль, не смогу полюбоваться на результат...
...Наконец я поворачиваюсь к Ёсунари.
Мне осталось наметить последнюю трещину...
Я улыбаюсь ему.
То, на что во внешнем мире ушли бы долгие часы, а то и дни — в условиях Убежища достигается за секунды. Наше время ужато в разы. Прямое воздействие — это то, что дает нам внутренняя Сеть и Источник.
Пока еще не телепаты, нет. Но мы ломаем друг друга прицельными попаданиями, — подобно тому, как резец скульптора раскалывает огромную мраморную глыбу несколькими точными ударами по точкам внутренней слабины камня.
Теперь, что бы ни было, «желтые» уже не навалятся на меня впятером. Теперь уже нет. Это не означает, что меня оставят в покое. Это не означает ни дружбы, ни сближения, ни даже просто перемирия. Просто — их будет всегда меньше чем пятеро, против меня одного.
И это — уже победа.
— Квай Чен Джонг не пробился в настоящую базу, — сообщаю я Ёсунари. — Там нужен классный сетевик, а он — не тянет.
Вот так просто. Сообщаю именно то, что он так хотел знать. Задаром. Без драки. И — наедине. Предоставляя ему выбор и заранее зная — как он поступит.
— Он попался на внешней защите, но успел выбить пароль.
— Что с того? Пароль все равно наверняка сменили... — Он умело изображает равнодушие.
Сейчас Ёсунари ничуть не похож на того разъяренного мальчишку, что напал на меня в коридоре учебного крыла. Я впервые замечаю, какие холодные у него глаза. Два осколка черного кварца.
Я по-прежнему улыбаюсь.
— Старый пароль — всегда ключ к новому. Тебе ли не знать. — И добавляю, тем же ровным, безличным тоном, как нечто само собой разумеющееся: — Если ты хочешь, чтобы я лег под тебя, — я это сделаю...
— Не хочу, — говорит он мне.
И я киваю.
Тем лучше. Ёсунари Тэму — роскошь, которую я пока никак не могу себе позволить.
На сегодня ничто, кроме матрицы, не должно меня интересовать.
Выживание требует планов. Расчета. Отрешенности.
А о том, почему мне внезапно начинает казаться, что этого мало, — я подумаю как-нибудь в другой раз.
* * *
Конечно, ложусь я не под Ёсунари. Под Ли Тун Сена — это разумнее с любой точки зрения. Не потому что я рассчитываю на его покровительство: мне было двенадцать, когда я научился использовать свое тело для собственной пользы, узнав о тайнах плоти всё, что необходимо знать, — и мой первый же опыт показал, что как разменная монета секс годится меньше всего.
Но это — отличное орудие для создания дисбаланса. И самый подходящий клин для разрушения матриц.
Ли увлекается мною чуть больше, чем следовало бы. Его оплошность, — вот Ёсунари бы такого точно не допустил, — и равновесие «желтых» смещается еще немного. Трещины углубляются по уже намеченным линиям. Где тонко — там и рвется. А я умею находить, где «тонко».
Следующие пару месяцев я умело раскачиваю эту лодку. Исподтишка. Старательно заметая следы. Для них я по-прежнему — смазливый, но туповатый тех. Слабак. Подстилка... Правда, на удивление удачливый, — ну так удача же не вечна!...
Вакантное место изгоя занимает Цхой. Это потребовало лишь небольшого нажима с моей стороны, — остальное довершила его собственная глупость.
Но самое главное — соперничество между Ли и Мидагавы. Из подспудного и неосознанного оно делается явным. Еще месяц — и они уже не упускают ни единой возможности, чтобы вцепиться друг другу в глотку.
Я отхожу в сторону — и наблюдаю...
...Впрочем, во всем этом нет ничего увлекательного. Жизнь вообще была бы довольно скучна и однообразна, — год перед аттестацией в основном идут практические занятия, а меня никогда не увлекало ни составление ядов, ни огнестрельное оружие... а основы слежки и вовсе смертная тоска, — если бы я не нашел себе одно развлечение.
Точнее, оно само нашло меня.
Забавно, что внешне мы с Ёсунари старательно игнорируем друг друга. Кажется, за два месяца он лишь однажды в столовой велел передать ему поднос с кимчи... а в другой раз я спросил у него, на что нам заменили полуденную медитацию: не успел с утра заглянуть в расписание... Больше, как ни стараюсь, ничего припомнить не могу.
Но при этом...
За каждой неприятностью, обрушивающейся на меня, я чувствую чью-то уверенную... очень уверенную руку.
Ничего очевидного, разумеется. Ничего доказуемого...
Драка в коридоре вспыхивает случайно — когда меня просят выйти за учебными пособиями. Попадаю под раздачу. Итог — два сломанных ребра.
Котел в кухне переворачивается как раз в мою очередную «штрафную отработку»... Ожог кипятком.
На спарринге по тхэквондо... Не знаю, чем был так разозлен наш Старший, — но я как назло оказываюсь крайним. Ключица...
В общем, я опять становлюсь завсегдатаем лазарета, — в точности как во время своего пребывания у «зеленых». По счастью, с Тэичиро-сэнсэем у нас давняя дружба, так что отлёжку в медблоке скорее можно воспринять как каникулы: он латает меня быстро и справно... а я использую любую возможность, чтобы поучиться его ремеслу.
Когда я возвращаюсь — меня вновь встречает холодный, оценивающий взгляд Ёсунари.
Любопытно, что он концентрируется только на физическом воздействии... То ли не может пока нащупать других уязвимых мест... то ли — таким способом лишний раз демонстрирует свое презрение.
Но я почти не самолюбив и почти не чувствителен к боли — и не держу на него зла. И... как бы ни было сильно искушение — не отвечаю.
...Тупой тех ведь никак не сможет отплатить той же монетой, верно ?...
А о том, что у «теха» отменная память — Ёсунари еще предстоит узнать... в свое время. * * *
Утро начинается как обычно. В группе затишье... Предчувствие бури? Или просто усталость?...
Моя очередная удача: удачно стянутые нити «ревность-зависть»... к месту сказанные, внешне невинные слова, — и я окончательно разбиваю союз Ли и Мидагавы. Последний альянс... но вместо торжества не чувствую ничего, кроме скуки. «Желтая» матрица окончательно перестала меня занимать. Если до аттестации больше не будет перетасовок, — даже не знаю, чем занять себя в свободное время...
Деструктивная энергия ищет — и не находит выхода.
К концу занятия мастер Сетей устраивает группе громовой разнос: не справились с элементарным заданием — выставлением коллективной астральной защиты. Орет он на всех, — но косится при этом на меня. Разумеется — знает, чья вина. И — разумеется, хранит свое знание при себе.
...Вызов приходит совершенно неожиданно. Поток брани пересыхает, как будто закрутили кран. Глаза-щелочки цепляют нас, каждого по очереди... как будто пулеметчик прицеливается из дзота... И внезапно:
— Ким Джин Че. Через пять минут — зал Источника.
Я не считаю себя сильным. Мне не стыдно, что когда я поднимаюсь с пола, — у меня подкашиваются колени.
И взгляд, который дарит мне на прощание Ёсунари Тэму, отнюдь не помогает укрепить силу духа.
...Коридоры Убежища в этот час пустынны. Мои шаги отдаются глухим перестуком деревянных подошв по каменным плитам, — в такт с учащенным пульсом.
Чем ближе к главному залу — тем больше силовых завес на входах. Здесь сидят техники. Здесь — сердце Сети. Ни в одну комнату не войдешь без пароля.
Тусклый сероватый свет...
Я не успеваю достичь Источника. Прямо передо мной одна из завес внезапно раздергивается, полыхнув синим кошачьим зрачком из середины, — и чей-то голос окликает изнутри:
— Сюда, младший.
Комната с белоснежными стенами. Имитация окон — вид на океан. Непривычно. Пробирает дрожь. Ширма, очаг. Дерево вместо камня. Беленый потолок. Запах сандала и книжной пыли. Чем-то напоминает... дом — хотя я даже толком не знаю, что называют этим словом...
Поклон переламывает поясницу.
— Прибыл по вашему вызову, мастер Источника. Ученик Ким Джин Че. Первый уровень. «Желтый».
Он жестом указывает на свободную циновку напротив.
И сразу же, без предисловий:
— Почему так легко развалилась группа?
Анализ? Ох-х... Я никогда не был в этом силен. Интуит. Не логик. Так и тянет ответить: «Потому что я слишком хорош в своем деле»... Но вряд ли такое объяснение здесь оценят.
— Объединяющая матрица была создана слишком высоко, мастер. Искусственное построение, на базе ментальных предпосылок, без учета эмотивной составляющей. Я ударил ниже — там, где не было опоры. Логика не смогла противостоять глубинным потокам. Они и разрушили структуру.
— Сколько бы на это ушло — без твоего вмешательства?
Я начинаю пожимать плечами, — прежде чем, спохватившись, не замереть вновь в положенной неподвижности.
— Около года, мастер.
— Так долго?
— Логик, сплотивший группу, действовал очень умело.
— Но его ты не тронул. — Это не вопрос. Он знает. Мои игры с нитями и фигурами наверняка отслеживались по внутренней сети.
— Тронуть логика непосредственно означало бы раскрыть перед ним мои возможности — и научить им противостоять. Пока я действовал в обход, он не мог меня локализовать и включить в свои расчетные схемы. Боролся только с результатами моего вмешательства, то есть — всегда запаздывал на один шаг.
— А что двигало тобой, ученик? Ты ведь не получил конкретного задания. Почему ты решил, что от тебя ждут деструкции? Почему не взялся вместо этого укрепить матрицу? Или ты не считаешь такое умение необходимым?
Почему?... Этот вопрос я задавал себе не раз, — на протяжении последних трех месяцев.
У каждого варианта — свои «за» и «против». Безжалостное уничтожение — мое оружие. Но когда по контракту на миссию отправляется команда, — уметь ее скрепить и заставить работать как единый организм — еще более ценная способность.
Так что же, черт возьми, требовалось от меня?...
И неужели я все-таки ошибся?
Поддался эмоциям? Позволил жажде соперничества взять верх?
Проще говоря — мне так захотелось потягаться с Ёсунари, что...
Я качаю головой, глядя в лицо человека напротив, похожее на вырезанную из мореного дуба маску.
— Я действовал в одиночку, мастер. В одиночку можно только разрушать. Для созидания нужны... как минимум двое. С дополняющими способностями.
Неожиданный звук... Я вздрагиваю — прежде чем понимаю: это он так смеется.
— Хочешь сказать, мой сын — самонадеянный болван?
Я... я никогда не думал о Тэму в таких выражениях.
Точнее, — только в таких и думал, конечно, но это личное. За пределами Потоков. И к аттестации не имеет ни малейшего отношения.
Отделять личное от... общедоступного я научился очень рано.
Когда в первый раз получил по физиономии за то, что плакал ночью, скучая по матери. Еще помнил ее в ту пору... да... так странно...
Когда в первый раз услышал слово «прядильщик»...
Опускаю глаза, отслеживая зрачком плетение нитей на ткани дхоти. Созерцание простых структур всегда меня успокаивает. И чем они... телеснее — тем лучше.
— Я не знаю, кто ваш сын, мастер.
Звуки падают в тишине, как тяжелые капли. Свой смысл они утрачивают где-то на середине полета, и моего собственного слуха достигают уже пустыми и прозрачными... лишенными сути.
Мастер Источника принимает мою Воду. Он больше не думает смеяться.
— Имя моего сына — Ёсунари Тэму. И он не слишком высокого мнения о тебе.
Как аналитик, или...?
Но я уже поймал его конструкт. На входе в чужую матрицу — торможу что есть сил. Нарочитым отказом сотрудничать... если уж ничего другого не остается.
Он меня все равно поймал — и держит крепко. Но хотя бы я сохраню лицо.
— Я не знаю никого с таким именем, мастер.
...Неожиданно он встает. Движения — как всегда угловатые. Я бы подумал, что его мучают какие-то застарелые боли... но знаю, что такое попросту невозможно. Не существует физической боли, от которой не могли бы избавить врачи Убежища. Если конечно, пациент этого пожелает...
Мне интересно, какую боль хочет носить в себе мастер Источника, отец Ёсунари Тэму.
Я убиваю свой интерес равнодушием — потому что все равно никогда этого не узнаю.
— Ты увертлив, как мурена, ученик Ким Джин Че, — доносится до меня его голос.
Обеими руками он упирается в окно с видом на океан, — и под прикосновением панель преображается в мерцающий серый экран. Ладони погружаются внутрь, охваченные тусклым свечением: он входит в Сеть.
...Это длится несколько минут, которые я провожу в полной неподвижности, — лишь пересохшая роговица напоминает о необходимости моргать.
Закончив, он бросает, не оборачиваясь, — продолжая начатую фразу тем же тоном, как будто не было никакого перерыва:
— ...Давно пора проверить, как ты плаваешь...
Когда он возвращается на место, его взгляд цепляется за меня раздраженно и недоумевающе. Экран-окно вновь не посылает взору ничего, кроме обманчивого обещания простора и воли...
— Почему ты до сих пор здесь, младший? Я разве не ясно выразился? Твой контракт — у мастера Церемоний. Или ты решил начать свою первую миссию с опоздания?
Почему-то мне кажется, он зол на меня. Почему-то мне кажется, что это нечто... вне Потоков.
Личное? Бред. Что может быть личного к такому как я — у мастера Источника?
...А у отца Ёсунари Тэму?...
Но все эти случайные, лишние, ненужные мысли тут же перебивает волна возбуждения.
Контракт?! Мой... первый... контракт...?
Но...
А как же аттестация ?...
Жесткие сухие губы кривятся в усмешке. Разумеется, он читает меня.
— Аттестацию ты прошел. Досрочно. Только что. Поздравляю, прядильщик.
Я медленно поднимаюсь с места, — ноги словно прилипают к циновке.
Только что мой статус был официально признан. Теперь больше — никаких сомнений.
Теперь...
Я отвешиваю мастеру церемонный поклон.
...Силовая завеса схлопывается у меня за спиной, — едва ли не прежде чем я успеваю покинуть комнату.
Прядильщик... мать его... наконец-то... и первый контракт... внешний мир... и свобода...
Прядильщик!...
...Мое самое горячее желание в этот момент — увидеть глаза Ёсунари Тэму...
* * *
Я вполне мог бы не возвращаться в «желтую» спальню. Мне там абсолютно нечего делать. Личные вещи?.. Да к черту это барахло! Завтра я буду уже на Сянгане, вместе с Омару и Дун Фэем... Собственный счет в банке... Десять процентов от суммы контракта... Задание — простейшее... Почти свобода... О чем я вообще думаю, а?
Но ноги сами несут меня по коридору — обратно, на третий ярус, к знакомой двери...
Причина?
Да, вот она. Причина. Равнодушно косится на меня со своего футона, лишь на долю мгновения отрываясь от ноутбука. Пальцы отбивают ритм на клавиатуре... Сильные, крепкие пальцы.
Больше в комнате — никого. С обеда еще что ли не вернулись?...
Но до чего же кстати...
Кажется, нам пора попрощаться, да, Ёсунари? Что ж, мое прощание ты забудешь не скоро — обещаю...
...как я до сих пор не могу забыть эту фразу: «Он не слишком высокого мнения о тебе»... Будь ты неладен!
— Что ты на меня так пялишься, тех? — Он неожиданно откладывает ноутбук в сторону. — Тебя что, никогда хорошим манерам не обучали?
Все лучше и лучше... Я просто поверить не могу в свою удачу.
Покинув проход, небрежно задергиваю силовую завесу, — и встаю прямо перед ним.
— Уж не ты ли меня им учить собрался? Неудачник!
Подсечка... Я оказываюсь на полу, едва успев сгруппироваться, — но подняться, времени уже нет. Он движется быстрее дикой кошки, — это то, что меня в нем всегда поражало... мгновенный переход от сонной задумчивости и отрешенности — к бешеной, неукротимой ярости...
Прижимает мои плечи к полу.
— Гребаная подстилка будет называть меня неудачником?!... Да что ты, мать твою, о себе возомнил?...
— Гребаная подстилка, — цежу я в ответ, отчаянно пытаясь вырваться из его захвата, — завтра пришлет тебе открытку с Сянгана... Хочешь?
Он на мгновение замирает — пытается осознать смысл моих слов. Вижу, как понимание медленно проступает на лице...
Пользуюсь возможностью, чтобы наконец вырваться, — и теперь уже я наваливаюсь сверху, вдавливая локоть ему в горло.
...А тем временем ниточки тянутся... крепнут... наливаются силой...
Мне всего-то и нужно было — пару минут физического контакта, чтобы начать прямое воздействие. Он сам облегчил мне задачу.
Я раскрываю каналы. Огонь начинает струиться... всё быстрее... Это легко — во мне давно уже нет ничего, кроме Огня...
— Получил контракт, да? — хрипит он, разбивая мой захват и пытаясь выломать мне запястье. — Бл*дью в портовом притоне?... На большее тебя все равно не хватит...
Столько ненависти !... Мать твою, Ёсунари... Я, конечно, подозревал, что ты ко мне неравнодушен, — но чтобы настолько !...
Черт! да оставь же ты мою руку в покое! Сломаешь! Если в медблоке мне ее до завтра не залечат, — как я с такой травмой поеду?!...
Пальцами, собранными в «копье», — ему по печени, затем — коленом между ног... не попадаю... но кисть мою он все же выпускает... И мы опять принимаемся кататься по полу, в тщетных попытках удержаться сверху.
Под дых он бьет меня вполне чувствительно, — так что на пару секунд темнеет в глазах... Сворачиваюсь в клубок, пытаясь перевести дыхание, и прикрываю лицо локтями...
...а Огонь продолжает течь... теперь уже — почти без моего участия... Еще немного... совсем немного, и...
— Кем угодно, — выплевываю в ответ на его слова. — Всё лучше, чем сидеть тут, с такими ублюдками, как вы...
— Что-то я не заметил, чтобы с Ли тебе это было так неприятно!...
Я взломал его защиты! Взломал!!
Торжествуя, даже не обращаю внимания на новый удар, на то, что ему все-таки удается взять меня в верхний захват, перевернуть ничком... Прихожу в себя — только когда он заламывает мне руку с такой силой, что я выгибаюсь, словно натянутый лук... вот только выгнуться некуда — он сидит у меня на пояснице... и давит... давит так, что еще немного — и плечевой сустав... ох, черт!...
Вскрикиваю от боли... все-таки выворачиваюсь, наплевав на плечо... там что-то хрустит... к черту !... рука бессильно падает — но другой я бью его в солнечное сплетение... Он обмякает, сгибаясь вдвое, почти падает на меня...
— Что ты вообще обо мне знаешь ?!... — шепчу ему прямо на ухо, внезапно оказавшееся так близко... Шепчу — просто потому что не хватает голоса... но — да, я уже его чувствую — чувствую, как он вздрагивает... И не сопротивляюсь, когда рука попадает мне прямо на больной сустав.
Даже не пытаюсь больше вырываться.
Огонь...
Ты запомнишь меня, Ёсунари Тэму!
— А что я должен о тебе знать, тех?...
— А чего бы... тебе... хотелось ?...
Каждая моя фраза — крючок. Я цепляю его изнутри. Разорванная защита... теперь это так легко... Цепляю — и тяну на себя. Нити... Каждый крючок — для своей реакции. И я получаю их все. Именно такие — как хочу.
То, к чему я вел всю эту драку, заранее расписанную, как по нотам...
А как еще мне было его заставить?!
...Конечно, он целует меня. Конечно. У него просто нет выбора. Я запутал его так прочно...
Огонь... Теперь уже — это его Огонь...
С тобой всё вышло так просто, Тэму... Так умопомрачительно просто...
...Отвечаю на его поцелуй — с секундной задержкой... ровно настолько, сколько нужно, чтобы заставить его хотеть этого еще сильнее...
Он по-прежнему прижимает меня к полу. Его язык вторгается в мой рот, бесцеремонно и уверенно — заявляя свои права. Когда я делаю вид, будто пытаюсь сопротивляться, отворачиваюсь от него, — он втискивает меня в пол, так, что кажется еще немного — и раздавит о каменные плиты...
Столько Огня!...
Он начинает одной рукой стягивать с меня дхоти.
Отбиваюсь отчаянно, — с такой бессмысленной яростью, что одежда сама собой оказывается на полу. Правда, вскрикиваю вполне искренне: всякий раз, когда он задевает выбитое плечо — меня словно насквозь протыкает раскаленный стержень... Ох, гребаный ублюдок!...
— И не делай вид, что этого не хочется тебе... — Он отрывается от меня — чтобы выдохнуть это прямо мне в ухо... И тут же сжимает мочку зубами, так сильно, что я почти забываю о больной руке.
Его ладонь — уже у меня между ног. На возбужденном члене. Стискивает. Гладит. Когда пальцы обхватывают головку, — зажмуриваю глаза, заходясь сдавленным хриплым стоном. Сильные, крепкие пальцы...
Здоровой рукой я обнимаю его за шею, привлекаю к себе, нахожу его губы... и теперь уже — сам начинаю целовать. Но не прежде, чем он услышит:
— От тебя мне ничего не надо, Ёсунари...
Этот крючок — уже почти лишний. Он и так готов сделать всё, что я захочу. Но — мне нравится его дразнить. Мне нравится, как темнеют его глаза — от злости, от желания — превращаясь в два озерца магмы...
Наши губы — борются, живут своей отдельной жизнью... Кровь? Его или моя? Во рту — горячая горечь...
— Ничего не надо ?... — Он прерывает поцелуй, спускается ниже, языком оставляя влажную печать на ключичной ямке. След горит, как клеймо... А он уже принимается терзать губами и зубами мой напрягшийся сосок. — Неужели — совсем ничего?...
— Ни... че... го... — Голос срывается. Рвется, как слишком туго натянутая струна. — Ни... че...
..Я и не заметил, когда он сам успел освободиться от дхоти... Или это я раздел его ?...
Два обнаженных тела сплетаются между собой. Руки... губы... языки... Под кожей вспыхивает пламя, растекается по жилам...
Я уже не контролирую потоки. Впервые в своей жизни. Впервые. Я не контролирую ничего — настолько, что даже осознание этого факта не способно меня отрезвить. Я уже не могу остановиться.
Не могу...
— Давай... повтори это еще раз, Джин Че...
Он назвал меня по имени...
Даже не знаю, что больше действует на меня, — это... или то, что смоченные слюной пальцы проникают мне между ягодиц... и глубже... глубже... ох, черт...
Я выгибаюсь, пытаясь отстраниться. Вместо этого — насаживаюсь на его руку еще сильнее... еще... еще...
— Ничего!... Иди... к черту... Я... не... — Я больше не могу терпеть. Я больше не помню ничего. Ни своих планов... ни даже собственного имени... И наконец сдаюсь. — Ты мне нужен... Тэму... Ты!!...
Каменные плиты пола так нагрелись от жара наших тел, что кажутся почти раскаленными. Воздух в комнате — как в топке. Нечем дышать. Легкие затоплены кипящей лавой...
Он кусает меня в основание шеи — словно пытается перекусить артерию.
И почти сразу... входит в меня, налегая всем своим весом, вталкивая свой член до самого основания... так сильно... так...
Я подаюсь навстречу, пытаясь навязать собственный ритм... но — этот ублюдок и не думает подчиниться... Замирает у меня внутри. Продвигается вперед чуть-чуть, парой едва уловимых толчков — и опять застывает. На губах — безумная, торжествующая ухмылка. И глаза — шальные, дикие... Огонь плещется в них, такой густой, что его почти можно пить — если не боишься обжечься.
Я не боюсь. Я тяну его к себе — и целую его глаза.
Он наконец начинает двигаться во мне.
Жить во мне.
Огонь внутри расцветает — лепестки пламени распускаются, разворачиваются, заполняя меня всего целиком, охватывая нас обоих, закутывая в плотный кокон желания...
...Я говорил, будто что-то знаю о тайнах плоти?... Бред!
Настоящая тайна — только сейчас. Здесь. Передо мной. На мне. Во мне.
И я ни черта о ней не знаю...
Я ни черта не знаю о том, что делает со мною Тэму...
Но это... это убивает меня...
...Я кричу, когда он трахает меня. Я кричу, когда наконец кончаю... и когда чувствую, что кончает он... Мой собственный крик еще долго блуждает, отражаясь тысячами осколков многоголосого эха в пустоте, в абсолютной пустоте черепной коробки, где не осталось ни единой мысли, ни единой эмоции... ничего... ничего, что бы не было связано с ним... с ним одним...
Тэму...
Тэму...
Тэму...
Я обнимаю его — обеими руками, забыв о боли в плече... так крепко, как только могу... словно боюсь, что он вот-вот исчезнет... уйдет... оставит меня... прижимаю к себе, задыхающегося, взмокшего, встрепанного, содрогающегося в последних спазмах наслаждения... слизываю капельки пота со лба, с висков... и вновь ищу его рот... и ловлю хриплый шепот смеющихся пересохших губ...
— Исцарапал мне всю спину... чертов тупой тех...
— Вывихнул мне сустав... гребаный придурок...
— Давай, вправлю...
— Черта с два... Тебе разве можно доверять?
— Доверять?... — Он блокирует мне плечо. И — резко дергает за больную руку.
Сустав с омерзительным хрустом встает на место. Сейчас бы зафиксировать его изнутри... но я слаб, как новорожденный котенок. Нет сил даже сплести простейший кокон... Меня хватает только на то, чтобы беспомощно, блаженно улыбаться — невзирая на адскую боль...
— ...Да. Доверять. Тебе придется этому научиться, Ким Джин Че. Как и мне — доверять тебе. Не уверен, что это будет так просто... Но — придется. Иначе у нас с тобой ничего не выйдет...
Улыбка медленно сползает с моего лица — так набегающая волна стирает следы на прибрежном песке, — по мере того, как смысл его слов начинает доходить до меня.
А его голос звучит так размеренно и спокойно... Как будто вообще ничего не было. Как будто он, черт его побери, уже обо всем забыл... Только легкая хрипотца еще выдает недавнюю слабость, — но и с ней он справляется за пару мгновений.
Я отчаянно пытаюсь сфокусировать на нем взгляд.
— Ничего не выйдет?... Ты о чем это, черт возьми?!...
Прежде чем ответить, он приподнимает мне затылок и подсовывает под голову свою скомканную дхоти. Заботливый мерзавец...
— А ты как думаешь, Джин Че?
Я думаю? Да ничего я не думаю, мать твою... Всё, чего я хотел — это наградить тебя на прощанье парочкой воспоминаний... так, как меня учили... чтобы ты потом ночами не спал, и грыз, бл*дь, подушку, мечтая обо мне... Чтобы ты...
Все, чего я хотел...
Вот только — получил чуть больше, чем заказывал.
И кажется, самого себя обрек на то, что готовил для него.
Увлекся. О, да... непозволительно увлекся... Не прядильщик, а черт знает что...
Краска заливает щеки. Я закрываю глаза.
Прохладная ладонь касается моего лица.
— Ты — отличный прядильщик, Джин Че.
Что, теперь еще и мысли мои будешь читать?!...
— Не прядильщик. Тупой тех. Забыл что ли?
Он наклоняется и целует меня в губы. Затем с усталым, довольным вздохом ложится рядом, пристраивая голову мне на здоровое плечо.
— Тупой — это правда. — Его смех щекочет мне шею. — Но не тех, это уж точно. Зачем бы Старшие стали присылать мне теха, сам подумай?!
Старшие?... присылать?...
Повернув к нему голову, подбородком упираюсь ему в макушку, зубами прихватываю коротко стриженные волосы.
— Ёсунари Тэму. Если не хочешь умереть до срока, в страшных мучениях... будь любезен говорить нормально!
Он стонет с преувеличенной досадой.
— Как же с вами, идиотами, тяжело... Ну что тебе стоило родиться хоть с одной логической извилиной в башке, а... Ким-тян?
От этого неожиданно ласкового обращения, чувствую, как что-то плавится у меня внутри... — как кусок масла на солнцепеке. Но в голосе все же стараюсь сохранить равнодушную суровость:
— Объясни...
— База данных с личными делами, Джин Че. Та, настоящая... Я вскрыл ее еще полгода назад. Прочитал свой собственный файл. И обнаружил, что в постоянном контакте с прядильщиком могу повысить свой потенциал еще на сорок процентов... — Его пальцы медленно начинают чертить круги на моей коже. У ключицы. Вокруг сосков... — ...Потом, я просмотрел данные на всех интуитов. Ты оказался единственным, кто подходил по уровню показателей, — но тебя швыряли из одной группы в другую, чтобы быстрее довести до аттестации... Так что нужна была хорошая приманка. Что-то такое, ради чего мастера захотели бы направить тебя ко мне.
Мысли леденеют. Осыпаются колким крошевом.
— Матрица... Ты начал создавать групповую матрицу нарочно — чтобы они прислали меня проверить: смогу ли я ее расколоть ?...
— Точно. — Он поворачивается, чтобы языком провести мне по вдоль шеи. Я этого не хочу, сопротивляюсь изо всех сил, — но тело не повинуется, откликаясь мгновенным содроганием. Он одобрительно гладит мой живот. Как будто треплет сообразительного щенка. Сволочь!... — Шансы были семь к одному. Но я все равно дергался, если честно. Я ведь не знал, каким ты окажешься...
...Черт его знает почему, но мне обидно до ужаса. И дело даже не в том, что он меня переиграл, заранее просчитал все реакции... на то он и аналитик в конце концов! На аналитиков не обижаются...
Но то, что он готов был взять меня... или кого угодно другого... что он выбирал потенциал, а не... не человека, черт возьми!... Вот это действительно ранит. И ранит глубоко.
— И каким же я оказался?
Он смеется, словно и не замечая моей злости.
В его гребаных уравнениях она не имеет ни малейшей ценности. — О, сущим ублюдком. Мерзким маленьким слишком смазливым ублюдком. Сам не знаю, чего мне хотелось больше все эти месяцы — прибить тебя... или затрахать до смерти...
Я пытаюсь отодвинуться. Он пытается меня не пустить.
Все заканчивается тем, что мы опять начинаем целоваться, как обезумевшие... Два изголодавшихся по любви идиота...
— Думаю... — наконец выдыхает он, отрываясь от меня и соскальзывая вниз, — прежде чем обхватить губами мой вставший член. — ...думаю, я все же смогу к тебе привыкнуть...
— Тебя никто... не просит... — Я запускаю пальцы ему в волосы. — ...ко мне... при... выкать...
Он движется. Так хорошо... так... правильно...
Ох-х...
...Мы ни о чем больше не говорим. Он слишком занят тем, чтобы довести меня до исступления.
...Потом...
Потом я опрокидываю его на спину, — и берусь доказать, что могу сделать то же самое ничуть не хуже... и он напрягается под моими губами, моим языком, моими поцелуями... и все-таки теряет эту свою чертову сдержанность, и остатки самоконтроля, и я все же добиваюсь своего, и он стонет и содрогается, и кричит, чтобы я прекратил издеваться, и что он больше не может... не может... и если я сейчас же... не начну... двигаться быстрее... то он...
...Мне так и не удается дослушать его угрозы до конца. Он кончает. Я высасываю его досуха, еще долго не желая отпускать, лаская постепенно обмякающий член, — пока он наконец не притягивает меня к себе... и моя голова устраивается у него на груди так уютно, словно эта впадинка подмышкой была создана специально по моей мерке, и мы подходим друг к другу, как две отливки, созданные одним мастером, и последнее, чего нам хочется, — это расставаться хоть на мгновение...
Вот только...
Расставание неизбежно. Завтр а я уезжаю на Сянган.
Мой первый контракт...
Почему-то сейчас это не вызывает ни тени прежнего торжества.
— У нас еще уйма времени впереди, Ким-тян... — Я понемногу начинаю привыкать к тому, что он читает мои мысли. — Целая жизнь... если, конечно, ты этого захочешь.
Впервые за все время в его словах звучит неуверенность.
Я приподнимаю голову, вслепую находя его губы.
— Думаешь, я могу не захотеть ?...
— Н-ну... вообще-то, по моим прикидкам, шансы примерно девять к пяти, что у нас всё получится. Ты же не захочешь подмочить мою репутацию как аналитика, верно?
Вместо ответа, я прикусываю ему губу. Сильно. До крови.
Он даже не охает. Терпит.
Кажется... он понимает...
Наконец вздыхает чуть слышно.
— Ладно. Уходи, Джин Че. Я больше не могу держать на комнате блок. Сейчас эти кретины сюда все-таки прорвутся... — В голосе неожиданно проскальзывает насмешка. — Ты же не хочешь, чтобы Ли из-за тебя набил мне морду?...
Я неохотно поднимаюсь с пола. Все тело ноет, как будто меня переехал каток... Так хорошо я не чувствовал себя еще никогда в жизни.
Медленно начинаю одеваться.
Тэму перебирается на свой футон, и я натягиваю на него покрывало.
Когда наклоняюсь, — он ловит меня за руку.
Взгляд. Долгий. Натянутая нить — до боли... на разрыв... не разорвать...
— Открытку с Сянгана... Я буду ждать, Джин Че. Ты обещал.
Без единого слова я отворачиваюсь. И молча иду к дверям.
За спиной — напряженное, звенящее ожидание...
Моя маленькая месть.
Секунда...
Другая...
Я оборачиваюсь — уже в дверях. И улыбаюсь ему. И мое сердце пропускает удар.
— Ты ее получишь, аналитик. Сто к одному. Ты только дождись...
* * *
...Открытки... Какие, к черту, могут быть открытки — в Убежище... у которого даже нет почтового адреса ?!...
Мне приходится ждать полгода. Его аттестации. Его первого задания. Его первого отпуска.
...Маленький картонный прямоугольничек я вручаю ему лично в руки. Когда он приезжает ко мне — уже в Сеул.
Затертая карточка с истрепанными углами... А какой же ей еще быть, — когда все это время я таскал ее в нагрудном кармане...
Но... пять коротких слов на обороте читаются по-прежнему четко. Как в тот первый день, когда я их написал.
Девять к пяти, Ёсунари Тэму.
...Он улыбается в ответ. И... из своего кармана он достает точно такую же — с видом Бангкока.
Э... я тут узнал, что кажись послезавтра с утра отбываю в Италию. На неделю. К ДР вернусь. Узнал этак минут 5 назад. Я в таком шоке, что эмоций даже нет связных. Ничего не собрано. Никто не предупрежден. Все прочие планы летят в трубу. Позитивный момент: я увижу Рим и Венецию. ПыСы: Ань, постараюсь до отъезда успеть повесить проду к "Важней сегодня ты".
Попытался читать оридж одного довольно известного начинающего автора. Плодовитого автора, скажу вам. Не смог. Хотя очень хотел, мне прям надо было фактически, а все равно не смог. Пролистал потом отзывы. Убило: очень многие указывали на оригинальность сюжета. А меня глючит до сих пор. Более занудного и очевидного баяна в жизни своей не читал. И да, куча ошибок. Вот не понимаю я. Человек ведь уже типа известный кому-то автор. Что, бету никак не найти? И ведь никто из читателей даже не попробовал указать на ошибки. *Отплевываясь, пошел писать* И да, не надо параноить, никого из моих пч это не касается.
О, пч! А я тут как раз картинок поназапасал Ylubaka, привееет! 100 лет не виделись в обед если спрошу, что привело, шутку ты оценишь? zayca sablezubaya, добро пожаловать *наливает* А вот тебе вопрос, который вообще не задавал своим пч, по-моему, ни разу. Ты кто? Ща поясню: у тебя в избранном дофига моих друзей, и они явно тебя знают. Все говорит за то, что ты с Домианы. Но как?? Я там же всех знаю или хотя бы что-то слышал!! Короче, давай трепаться, если настроение есть
Дивно развлекся, лазая по чужим дневам. Почитал даже то, на что ты давала ссыль, Аннабелл, а я ниасилил в начале Да-да, не удивляйтесь те, кто приползет с ответным визитом - признаюсь, мониторил вас нарочно. А где опция шапка-невидимка в настройках вообще слыхам не слыхивал и слышать не хочу. Так интересней На один днев чуть было не подписался даже, настолько занятно ПыСы: не втыкайте слишком долго с этой записи: 5 утра, человек начитался жутко ржачных приколов и не менее ржачных холиваров - вот и говорит загадками.
Вот почему, когда есть свободные не пропитые деньги, на полках любимых магазинов такая тоска, что впору признать себя излечившимся от шопоголии? И вообще... Бу! Куда все попрятались? Вылазьте! Флэшмоб! Развлеките Макса или посоветуйте ему клевое кино/аниме/музыку. ТиГГр один дома и не представляет, чем заняться. Не уборкой же?? Вот и я о том же! HELP!
Гадание, как по книге. Кстати, чаще всего гадал именно по этому автору. *потирает лапки* Ща посмотрим. Итак, гадание по книгам Макса Фрая. Главного героя зовут Макс. Вышло просто пять, я валяюсь Хотя местами грустно) ОБО МНЕ: "В хорошей постели надо спать голым." О ЖИЗНИ: "Но если наша жизнь – всего лишь сон, представляешь, какими усталыми и разбитыми мы проснемся, Макс? И учти: в таком состоянии тебе придется переться на какую-нибудь занудную службу… чтобы лет через двести выяснить, что и эта часть твоего существования была всего лишь сном, и так – до бесконечности!" О ЛЮБВИ: "Надежда – глупое чувство." О БУДУЩЕМ: "“Прощаясь навсегда”, не прощаешься вовсе: вместо прощания происходит что-то другое." О ДРУЗЬЯХ: "…я буду искать эту грешную дверь! И не раздумывая открою ее, как только найду, какие бы дела не ждали меня за углом…" О ВРАГАХ: "Большинство женщин из кожи вон лезет, чтобы зацепиться хоть где-то, вместо того, чтобы с легким сердцем болтаться между землей и небом, как им и положено…" ПРО ОТНОШЕНИЯ: "Мне всегда нравились шутки, понять которые не мог никто, кроме меня."
Все попало в точку. Даже про врагов - это не кажется очевидным, поясню. Никогда не складывались отношения с определенным типом женщин. Даже поразительно, насколько точно к ним подошла бы эта фраза. Итак, кто смелый: тык
Бутылка Рижского бальзама - это о-хо-хо... С утра меня заносило куда-то направо и отцепило только со второй таблетки. Бросаю пить нафиг. Тока пиво. *перечитал, поужасался и уполз в кино на "Бесславных ублюдков", ждите рецензию*
Мой фестовый текст парой постов ниже)) А тут чествуем угадавших) я, честно думал, вас будет больше. Посему - Рыж и Sviga, вы дали правильный ответ) Напишу по минику для обоих. Оставляйте заявки! UPD! Заявка отРыжа: "о!! ща я тебе дам баян - лепи-ка мне милый милый минник) абсолютно стандартный по образу вампир, я бы сказал,баянный вампир, и такой же баянный оборотень. Господа спорят о том кто круче и кто будет сверху. Стёбчик пожалуйста) И не выше Эрки!" *гаденько хихикает* супруг, я усе равно найду, как выкрутиться. Это будет мой первый фик про вампиров, и Рыжу. Но не последний. На мне еще висят фанфики по Стокеру и Энн Райс! *кажется, высшие силы упорно толкают меня в эту степь. С чего бы это?* UPD2! Таки Колледж Барлоу будет закончен! Заявка от Sviga: А можно в эту же колледжную тему )))..сиквел: к Дэниелу приезжает друг которому он проспорил. Друг редкостный говнюк)). Как итог друг и Ник вместе (мне Дилан совсем не импонирует , а Дэниела жалко с Генри разлучать...хотя..))). Еще хочу: килт, волынку, душ, наручники))) Жанр: естественно тот же, рейтинг на твое усмотрение)). Примечание: саму концовку таки оставили на усмотрение автора. Хотя, Макс, заценил коварство. Мне очень приятно, что кому-то захотелось увидеть проду к этому безобразию. *даже потеплел к этому ориджу* + Денвер и Фан, я усе помню
Для тех, кто в теме (тут реально надо быть в теме, да): свершилось, я стал Богом! *поправляет нимб* Трехзначное число как-то непривычно, но жить можно. И да, типа, кто участвовал в этом черном благородном деле - всем пить. *поправляет нимб* Можно я буду помесью Адониса и Аполлона, а, рубяты?
Согласно устоявшейся уже традиции тырю в днев текст, за который проголосовал. Для меня это было лучшим, что я увидел на данном фесте. Очень атмосферный и красивый рассказ. И тема любимая: ну нравится мне читать про людей... неординарных Ирис, я рад, что после снятия масок, выяснилось, что это ты Название: "Четыре времени безумия" Фандом: ориджинал Автор: Ирис Корректор: Zainka-Gwena Жанр: слэш, дарк, ангст, романс без флаффа. Рейтинг: NC-17 Примерное саммари: молодой врач устраивается на работу в психлечебницу, там среди пациентов ему на глаза попадается один молодой человек, лечение которого курирует сам главврач, после небольшого общения с этим человеком молодой врач не замечает ничего странного в поведении, разве что тот немного дёргается при виде санитаров, но к вечеру этот пациент как с цепи сорвался (галлюцинации, буйный, попытки навредить окружающим, несёт какой-то бред). На самом деле парень психически здоров, просто стал свидетелем одного неприятного события, в котором был замешан кто-то из его родственников. Поскольку родственничек побоялся скандала в семье, то попросил своего приятеля, по совместительству главврача этого заведения сделать так, чтобы парень никому ничего не рассказал, вот его и упрятали в это заведение. Естественно молодой врач заинтересовался этим делом, полазил в медкарте, посмотрел, чем парня колят и решил разобраться, в этом деле. Злые санитары и продажный главврач приветствуется. Хэппи энд. Страна, где разворачиваются события на усмотрение автора. Ключевые слова: шаги, холодно, одиночество, шоковая терапия Примечания: достаточно противоречивые желания заказчика понимаю по-своему) Предупреждение: присутствует насилие физическое и психическое. Предупреждение 2: не претендую на знание психиатрии и фармакологии.
Сегодня первый день работы в санатории «Райский уголок». Все в городке знают, что заведение – приватная лечебница для высокопоставленных и богатых психов. Устроиться сюда я счел удачей, хотя пришлось покинуть столицу. Правда, удача не стала такой уж неожиданной. С блеском закончив ординатуру соответствующего профиля нашего прославленного на двух континентах университета, я удостоился личной беседы с ректором. Он предложил мне рекомендательное письмо на имя спонсора, проще говоря, хозяина этой психбольницы. Ректор знал, что я ни за что не откажусь, хотя все студенты и аспиранты нашего факультета на практическом опыте знали, что представляют порядки в подобных заведениях и, особенно, их клиенты. Капризные, выморочные существа, у которых гонору иногда больше, чем реальных заболеваний. Какая-нибудь дамочка, страдающая из-за смерти любимой йоркширской собачки. Золотой сыночек, который решил, что умеет летать и вовремя пойманный телохранителями на крыше с почти смертельной дозой героина в крови. Тут не то, что цыкнуть – с болью сделать укол такому пациенту не осмелишься: живо вылетишь из списков благонадежных врачей. Однако ректор знал, кому предложить работу. Учился я на гранты, жилы рвал. А в психлечебнице платили хорошо. Мне нужно содержать престарелую тетушку, которая вырастила меня и брата после преждевременной смерти родителей. * Рекомендательное письмо пришлось предъявить доверенному лицу – главврачу больницы Спенсеру Доггерти. Да я и не думал, что меня ожидают фанфары.
Доггерти - сильный мужик. Если бы я его встретил вне больничных стен, я бы сказал, что он всегда выигрывает в боях без правил. Хотя после сорока мощь не всегда спасает против юрких хлестких парней до двадцати. Знаю. Подрабатывал там незаконно первой помощью. И Доггерти очень осторожный. Он внимательно сверил мою идентификационную карту с отсканированным фото в рекомендательном письме. Без всякого стеснения проверял каждую строчку с взглядом в мое лицо. Имя: Мишель Соурс Лицо европеоидного типа, слегка удлиненное. Волосы темно-коричневые. Глаза серо-зеленые. Уши нормального размера и расположения, прижатые. Губы тонкие, коричневато-розовые. Нос прямой, ноздри не расширены. Удовлетворившись осмотром, Доггерти придвинул мне сканер для снятия папиллярных узоров. Сканер сетчатки глаза в приличных заведениях уже давно не применяется в связи с развитием технологий гормонального изменения цвета радужки. Это мне друг из полиции подсказал, я же до сих пор наивно думал, что все эти лазерные приборчики в аэропортах, после которых долго промаргиваешься, пашут на идентификацию. А на самом деле пугают наивных потенциальных террористов из стран третьего мира. Главврач сказал: - У нас немного пациентов. И строгие правила соблюдения врачебной тайны. Поэтому для ухода можем позволить проверенных высококвалифицированных врачей и санитаров широкого профиля, исключая средний персонал. Так что вам придется взять на себя инъекции, лечебные процедуры. Зато и получите соответствующую оплату на ваш счет. Или на который вы укажете. Дневное питание, которое привозят из города по предварительному заказу - за счет санатория. Если возникнет необходимость, вы должны будете поселиться здесь, безвыходно, чтобы ухаживать за определенными пациентами круглосуточно. Вы имеете право прямо сейчас отказаться от работы. Никто не вышлет вслед «волчий билет».
Главврач отечески похлопал меня по руке. Кажется, я понравился не потому, что в моем дипломе стояли высокие оценки. Но я должен был согласиться. И я согласился. * Номер в гостинице меня вполне устроил. И по удобствам, и по цене. Из окна видна зеленая во все времена года долина между заснеженными горами. И в самом дальнем ее углу, запертом между скал – санаторий и единственная дорога к нему. * Я взял напрокат велосипед. Двадцать пять минут тренажа до работы меня поддержат в привычном физическом состоянии. Мне все нравилось здесь. Заснеженные Альпы на горизонте. Запах свежего хлеба и сдобы поутру. Джем не консервированный, а извлеченный из каких-то прабабкиных зеленоватого цвета пятилитровых банок с такими же крышками. Наверное, их отливали еще в Венеции, городе, бывшем в давнее время королем цветного стекла… Когда-нибудь я поеду туда с самым любимым человеком. Я верю, что так будет. Для этого я столько лет учился и работал, поступаясь не только временем и здоровьем, но и принципами. В тонущем, обреченном городе мы будем проплывать в гондоле по каналам, а под живой водой будет просвечивать наше прошлое и мертвые города, где нам так и не посчастливилось побывать, чтобы умереть там вместе. * Фармакологическое оснащение и физиотерапевтическое оборудование, вплоть до специального и лабораторного, поразило меня дорогостоящим и толковым разнообразием. Нас два врача (еще местный, грузный и равнодушный человек, кажется, обремененный многочисленными отпрысками) и четыре санитара. Не так уж много на пятнадцать пациентов. Но некоторых из них «ведет» лично главврач. Этот некоторый пока один. Тихий и безразличный ко всему на свете юноша лет шестнадцати-семнадцати. Любой счел бы его ангелом: длинные, чуть ли не до пояса светлые волосы, эмалевые, как у старинной фарфоровой куклы, синие глаза, фигура соответствующая. Надеть платье из гремучей золототканой тафты – чисто инфанта. Да, крыльев не хватало. А еще ангелочек с наступлением вечера громко, еще громче, до настоящего звериного вопля начинал считать вслух чьи-то воображаемые шаги, биться в дверь в ужасе, затем садился посреди комнаты и обнимал себя руками, как будто ему было ужасно холодно. Когда, как положено, входили санитары, чтобы отвести его в процедурную или манипуляционную для купирования приступа, ангелочек впадал в буйство и становился сущим демоном, чуть ли не отшвыривая к стенам двух здоровенных мужиков. Черты его лица искажались, на него уже не хотелось смотреть. Увидев это превращение впервые, я не захотел наблюдать дальше.
Его зовут Гамлет. Вернее, это псевдоним, под ними у нас числятся пациенты. Настоящие имена знает только владелец психлечебницы. Сомневаюсь, чтобы Доггерти знал. * Нифига он не похож на Гамлета. У шекспировского, насколько мне казалось по прочтении пьесы, были темные волосы и глубокие, как омут глаза. И он был лучший боец в Дании. Наш Гамлет бойцом не был. Мальчик, а его, если не ангелом, можно было воспринимать только как мальчика, весь день сидел в парке лечебницы. Иногда вставал со скамейки, забыв там книгу. Мне казалось странным, что кто-то в наше время читает художественные тексты с бумаги. Но ему регулярно привозили книги, потому что я видел разные названия. Он, неправильный Гамлет, гулял, склоняясь к засохшим на стебле нарциссам. Прикасался к ним, как будто не хватало человеческих прикосновений. Тонких и нежных, как эти засохшие до прозрачности лепестки. Становился на колени и впитывал запах, не выветрившийся с весны. Я проверил. Пахнут. Не иллюзия запаха. Депривация в полном ее проявлении. * С тоски изучая путеводитель в своем гостиничном номере насквозь пуританского городка, я узнал, что «Райский уголок» выстроен в самом теплом тупике долины диких нарциссов. Оттяпали треугольный кусок заповедника европейского масштаба. Думаю, владелец лечебницы, имени которого я так и не знаю, сделал миллиардные отчисления в экологический фонд. Хотя изъятая территория смехотворно мала.
Никогда Гамлет не смотрел с тоской на стену, окружающую сад. И только потом я понял, что он уже пытался ее преодолеть.
Когда я увидел Гамлета в саду… Конечно, у шизофреников бывают тяжелые периоды и просветления. Как у каждого из нас, тех, кто считается разумным и психически здоровым членом общества. Так чем мы отличаемся? В своих внешних проявлениях? Этот вопрос беспокоит меня с момента, как я начал работать над диссертацией. * Я идиот. Я спросил, могу ли ознакомиться с заинтересовавшей меня историей болезни личного пациента главврача, а Доггерти предложил мне заняться сексом. Логики я не уловил. Я отказался. Хотя Доггерти нравился мне не только внешне. Он опытный психиатр, не боится применять новые методики. И мужик… Но я тоже мужчина. И не хочу быть снизу. Я даже лист назначений Гамлету не получил. Тогда я начал следить за действиями Доггерти в лечебнице и изменением количества лекарств в нашей аптеке. И делать выводы. Я сам не понимал, зачем мне это нужно. Но ангел с эмалевыми глазами, который ежевечерне превращался в демона, меня заинтересовал. А потом я случайно увидел во время дежурства, как Гамлета насилуют. Через незакрытое окошечко процедурной. Он стоял на коленях, грудью на обтянутой клеенкой кушетке, со спущенными пижамными штанами. Сзади трудился один из санитаров. Он полностью вынимал член и засаживал его полностью. Туго натянутый презерватив блестел смазкой под мертвенным неоновым светом. И мальчик стонал. Я думал, что могу отличить изнасилование от добровольного согласия даже по звукам. Казалось, ему нравится. Но когда я увидел, что второй санитар прижимает сжатые добела в кулаки руки Гамлета к кушетке, я понял. Тут на мое плечо сзади легла тяжелая ладонь. Доггерти сказал: - Сожалею, что вам пришлось увидеть. Гамлет испытывает неконтролируемые позывы к сексуальным актам. Это один из симптомов его заболевания. Я благоразумно промолчал, отвернувшись от окошка. Но по звукам понял, что за Гамлета принялся второй санитар, потому что стоны пациента стали тише, как будто село горло. Наверное, отвращение на лице я скрыть не смог. Главврач за моей спиной распахнул дверь процедурной и сухо сказал: - Прекратить. Чтобы больше не повторялось. Я невольно обернулся и увидел, что Гамлет смотрит прямо на меня. И глаза у него не кукольные: живые, и в них переливается стыд. Доггерти взял меня под руку и повел по коридору. - Я помню, что вы пишете диссертацию и уже спрашивали меня о внешнем различии клиники органических и психосоматических состояний. Я покажу вам больничный лист Гамлета и список его назначений.
Конечно, я ушел с Доггерти в его кабинет. И с удивлением узнал, что Гамлету двадцать лет. Где же растили такое инфантильное чудо? А лекарственная роспись очень даже неплоха при шизофрении с осложнениями в виде сатириаза. Только шоковая терапия, применяемая здешними санитарами, мне все же не нравится. Доггерти сказал: - Вы еще не завели себе подружку или друга? Почему бы вам не снизить порог возбудимости у нашего пациента? Я ответил, что предпочитаю вменяемых партнеров. * Наконец-то я отвлекся от своих пациентов, которые пожирали все мое рабочее время. Выписалась Мадам Помпадур. Эта дура, которая домогалась меня почти два месяца, а я успешно манкировал, как она считала, своими обязанностями, целуя ручки, откупаясь нелепыми лютиками, сорванными по пути. Я читал глупейшие стихи, которые заучивал из интернета, от которых меня тошнило, но на Мадам они действовали, как снотворная пуля на слона. Она ушла счастливой, в объятия супруга и новой собачки с ушками, в которых сияли настоящие бриллиантики.
И тогда я впервые после суеты с семью нелегкими пациентами смог посидеть и подумать и в рабочее время. Я ни разу после того, первого раза, не видел Гамлета в саду. Мне уже было известно, что, во избежание раскрытия инкогнито, пациентов выпускают на прогулки в сад по одному в строго определенное время.
Фасад лечебницы в сторону сада глухой. Ни одного окна. Кроме дверей, через которые выпускают пациентов. Рядом с дверями, внутри, пост санитаров, или наблюдателей. Впервые я видел Гамлета и вышел после него в сад нюхать засохшие нарциссы из дверей левой половины. Почему мне позволили? Над этим следует подумать.
Я, в основном, работаю в правой половине. Угол сада разделен стеной посредине глухого фасада, как биссектрисой. «Биссектриса – это такая крыса, которая бегает по углам и делит угол пополам»… Гамлет проводил в своем остром уголке сада весь день. В другой, для всех остальных пациентов, меня таскала Мадам Помпадур для словоизлияний. Остальным подопечным не было до меня дела. * Я выяснил, что наши санитары не только наблюдают за поведением больных в саду, но и дрочат в некоторые моменты. Пациенты не знают, что в саду установлены камеры. И глухая дверь, и отсутствие окон ничего не значат. А люди считают, что наконец-то избавились от опеки. Наедине с собой можно делать что угодно, правда? Это не дверь с окошком в коридор, которую персонал может открыть в любой момент, если заслонка изнутри не задернута. Да и просто в любой момент, ведь интимность в таком заведении просто условность. В палатах камер нет. Ведь в «Райском уголке» бывают очень, очень богатые и высокопоставленные их мужьями пациентки. Зато в коридорах и процедурных камеры есть. И всегда наблюдатели знают, кто где находится. * После того, как я увидел насилие над Гамлетом, оно не повторялось. Или я просто был лишен возможности наблюдать, работая в другом крыле. Да, пациенты не знали о камерах, и вели себя в саду, будто находясь в одиночестве. Но камеры в «санитарной» комнате показывали, кроме прочего, оба уголка сада.
Сам не понимаю, когда я научился ходить бесшумно. Наверное, еще во времена практики в хосписе. Или незаконной помощи – в глубоко запрятанном под землю зале боев без правил. Но я бы все равно помогал – да, клятву Гиппократа я вырезал на собственном сердце…потому что моим родителям никто не решился помочь… Врачу, исцелися сам. Но иногда полезнее для собственной жизни незаметно уйти, когда понимаешь, что увидел не предназначенное тебе.
Я тихо стоял за спинами санитаров, прикипевших взглядами к мониторам. Гамлет распахнул рубашку и полулежал на скамейке, подставив грудь последним солнечным лучам. Надвигалась гроза. Налетел ветер, поднимая полы рубашки. Гамлет не снял ее, как будто подозревая наблюдателей. Он только захлопнул книгу, затрепетавшую страницами, и прикоснулся к своим соскам. Он сжимал их, выкручивал. Потом гладил свой тренированный пресс (а он у мальчика был – как я мог не заметить?). Гладил раскрытой ладонью, чувственно, как любовника. Или норовистую кобылу по шелковой шее, был у меня и такой опыт… Налетел шквал. Ветром мгновенно нагнало синие, беременные дождем, тучи. В горах бывают очень холодные ливни. Мальчишка подставлялся крупным каплям, бьющим по затвердевшим соскам. Он выгнулся и уже без стеснения запустил руку в штаны. Санитары дрочили, не отрывая взгляда от экрана. Я мигом пролетел нижний этаж, через левую дверь вырвался в гамлетов сад, под сумасшедшим ливнем сдернул его со скамейки, накинул на него халат и потащил, как муравей крошку от багета, в дом. - Книга! – вдруг почти детским писком отозвался Гамлет. - Раньше нужно было думать, а не дрочить! Но мы вернулись и забрали ее, разбухшую от влаги, и спрятали под общим халатом на двоих. И пусть хлипкий навес уже окончательно промок и ронял капли на наши губы. Неудержимо хотелось поцеловаться. Но я знал, что нельзя. Слезы закипали под веками и разъедали кожу. Так кончилось лето.
Осень
Осень началась с поцелуя.
Мне нужен был препарат из списка В, такие хранились в сейфе Доггерти. Удивляюсь и уважаю его за то, что справляется без старшей медсестры, помнит все назначения. И за то, что он не повторяет своего предложения мне. Ни первого, о совместном сексе, ни второго: заняться сексом с пациентом. Я редко встречал таких людей. Которые понимают меня с первого возражения. Теперь не стесняюсь открыто становиться за спинами санитаров и смотреть на поведение пациентов в обоих углах сада. Санитары косятся, но кто открыто возразит врачу? Смотрел я, конечно, на Гамлета. Но кто докажет? Похоже, мне стали доверять. Я не болтлив в принципе, в гостинице считают меня идеальным постояльцем, а в лечебнице – идеальным врачом. Надеюсь, мой единственный нестандартный поступок остался незамеченным. В выходной я на велосипеде совершил прогулку до ближайшей деревни, откупил у какого-то мальчишки час его инетовского времени и поблагодарил Бога, что в этот момент мой славный полицейский друг оказался в аське. Бернар, о, мой святой Бернар долго смеялся, когда я попросил его узнать о двадцатилетнем богатом мальчике вот с такими приметами. Он долго смеялся, но когда на его вопрос: «Влюбился?» я промолчал, затих. Когда Бернар обещает, легче поверить, что луна упадет на землю, чем он не выполнит обещания.
Так вот, я шел за наркосодержащим лекарством в кабинет Доггерти и по ходу заглянул в окошко на двери рядом расположенной палаты Гамлета.
Доггерти намотал длинные волосы Гамлета на кулак правой руки, левой сжимая его мошонку через домашние брюки. Мальчик делал то же самое для него, а свободной рукой вцепился в плечо, притягивая к себе. Хотя куда уж ближе. Гамлет был втиснут в стену и в тело Доггерти, я даже подумал, что движения их рук мне чудятся, потому что просвета между ними нет. Ни зазора. И они целовались. Я никогда не видел таких бешеных, жадных поцелуев. И тут Гамлет повернул голову к окошку, как будто почувствовал мое присутствие. Его глаза, эмалевые, вдруг начали наполняться жизнью и…опять стыдом? Доггерти почувствовал, что партнер отвлекся. Я бесшумно отпрыгнул назад и уже неторопливо пошел по коридору навстречу главврачу, вышедшему из палаты своего пациента. - Вы, как никогда, вовремя. Я уж хотел за вами посылать, - чуть задыхаясь, произнес Доггерти. - Зачем посылать? Я всегда здесь. Доггерти отворил дверь в свой кабинет и сделал приглашающий жест.
Системный блок тихо жужжал кулером, на экране плыли рыбки скринсейвера. Я, наверное, не сказал, что в лечебнице нет ни радио, ни телевидения, ни интернета. Даже мобильные телефоны изымаются у сотрудников, посетителей и пациентов. Аппаратура возвращается только при уходе. Но в кабинете Доггерти был компьютер. Главврач объяснял просто: мы лечим не только соответствующей терапией, но и одиночеством, воздухом, красотами природы. Нашим пациентам требуется покой. И мы его предоставляем в полной мере. Интересно, какой такой покой в методах, применяемых к Гамлету? Неужели мальчик действительно страдает сатириазом? Что-то не позволяло мне поверить. А ответа от Бернара еще не было.
- Мне необходимо уехать на некоторое время, чтобы вступить в права наследования. Завещание весьма спорное, поэтому… Я склонил голову в молчаливом соболезновании. Кто там умер у Доггерти, меня не интересует. - Вы хорошо себя зарекомендовали, поэтому я доверяю вам ключи от сейфа со списком В, а также от моего кабинета. И моего пациента. За дополнительную работу вы получите оплату. Но вам придется жить в санатории. У нас есть пустующая палата на первом этаже. Я распоряжусь приготовить ее для вас. Прямо сегодня. У меня самолет через…- Доггерти взглянул на часы. – Мне уже пора. К сожалению, ждать вашего согласия мне некогда. - Я согласен. * Нужно ли говорить, как я был разочарован, не обнаружив после отъезда главврача его ноута? Предоставленная мне палата – стандартная, по качеству обстановки и удобств лучше моего номера в гостинице. Уходя, Доггерти пообещал, что снимет броню в отеле и пришлет мои вещи. Я начинаю верить, что Спенсер Доггерти здесь царь и бог.
* Мне сказали, что начались дожди. С большой буквы. Гамлет с тоской сидит у окна и смотрит на дорогу. В сад его не пускают.
Дорога ничего интересного не представляет. Мокрый асфальт. К нашим пациентам гости приезжают в выходные. Еще неделя. Если она будет такой же мокрой, Гамлет, привыкший к ежедневным прогулкам, сойдет с ума. Я посмеялся собственным выводам и попросил одного из санитаров найти пляжный зонт, а еще лучше – купить за мой счет одноместную палатку. Вы понимаете, как на меня посмотрели после такой просьбы? Я предложил санитару, который вызвался выполнить пожелания, подойти к Гамлету с вопросом о сексе. Какой взгляд я получил, вам лучше не знать. Но на следующий день громадный зонт и палатка, аккуратно упакованные, лежали у моей комнаты. Сверху – моя банковская карточка. Я запомню, что санитар Курт – порядочный человек, хотя я однажды видел, как он насиловал Гамлета. * Курт по моей просьбе установил над скамейкой в саду зонт. Тщательно согнал рукой дождевую воду с сиденья. И растянул палатку под покровом самого большого клена, который еще не начал желтеть. От оплаты услуг отказался. Может, он так же сочувствует пациенту, как я?
Такие счастливые глаза, как у Гамлета, впервые севшего на сухую скамейку в саду после трех дней перерыва, я не видел у людей уже давно. И книга. Конечно, она была под мышкой. * Вечерние приступы у Гамлета стали менее интенсивными, но не прекратились. Думаю изменить время инъекций с утреннего на вечернее. Может, тогда удастся уменьшить количество приступов. * Санитары ходят разочарованные. Мальчик не ласкает себя. Возможно, он самоудовлетворяется в палатке, но мне не удалось заметить, чтобы он ею пользовался. Много работы. Не хочу быть главврачом! * Сегодня первый вечер, когда Гамлет не считал шаги. Нужно найти время и поговорить с ним. Внутри меня работает клепсидра. Чувствую, остались последние капли. Вот-вот вернется Доггерти. * Уронил скользкую упаковку таблеток из сейфа. Пришлось воспользоваться линейкой, чтобы выгрести блистер из-под толстых «львиных» лап, на которых стоит сейф. И блямба, закрывающая замочную скважину, тоже в виде львиной морды. Старинный несгораемый ящик. Долго тупо смотрел на пустой пузырек от афродизиака. Судя по изменившемуся поведению Гамлета, это то, что я думаю. Мальчика намеренно накачивают лекарствами. Каким же образом получить ответ от Бернара, если он уже есть? Здесь никому нельзя верить. Даже мне. Потому что я хочу этого мальчика. Себе, в полное владение. Поэтому осуждать Доггерти не могу. * - Добрый вечер. Давайте познакомимся? Меня зовут Мишель. Улыбается недоверчиво. Взгляд украдкой на окошко в двери. - Как обращаться к вам? Я не знаю. Но я пришел, чтобы считать с вами шаги сегодня вечером. Кукла превращается в человека. Рядом это выглядит гораздо страшнее, чем на расстоянии. Как будто лопается безупречно красивое фарфоровое лицо, глаза становятся осмысленными, но страшными. Не думаю, что мне захочется повторять опыт. Или захочется? Смотря, чем закончится сегодняшний разговор. Противно…Хотя что может быть страшного для врача? И притягательно. Безумие такого красивого человека… Так зеваки сбегаются рассматривать куски розовых мозгов и кровь на асфальте после автокатастрофы. И блюют, и смотрят жадно. Чувствуют, «ведь не я умер». Каннибалы. И я ничуть не лучше. Не я же схожу с ума…
- Меня зовут, - мальчик задумывается. – Меня зовут Дурак, Маленький извращенец. Кажется, еще Гамлет. Так Он сейчас зовет. Внутри сердце сжимается в комок, кажется, что взорвется от внезапного прилива крови. Что сделали с тобой, мой Нарцисс? - Твой врач старается помочь тебе. Но сейчас я его заменяю. Вспомни, как называет тебя мама. Внезапно Гамлет кидается на меня. Ударяется всей грудью, как ласточка, попавшая в тесное помещение. - Мама? Она жива? Боже мой, да он сам живой, вот-вот кровавые слезы польются из глаз. - Я не знаю, прости. - Мама называет меня Грей. А еще Волчонок. А еще гордо так – Рауль де Мюррей. Аккуратно обнимаю. Стараюсь выкинуть прочь свои мужские инстинкты. - Как мне называть тебя? Смотрит снизу доверчиво. Кажется, убью каждого, кто прикоснется к нему с похотливыми мыслями. - Рауль. Но здесь это имя никто не знает. Называй меня, как все тут. А когда мы будем считать шаги? Уже время. - Ну давай. Мы садимся на пол, я держу его ладонь в своей. Начинаем считать. На втором десятке Гамлет не кричит, а просто обмякает и безвольно падает, закрыв глаза. Вбегает Курт и помогает уложить мальчика в постель.
Этой ночью уснуть мне не удается. * Доггерти почему-то задерживается. На клене в саду Гамлета появился первый желтый лист. Как солнечное знамя, он трепещет на ветру среди зелени. Гамлет уже два дня не считает шаги. Подумываю об отмене двух сильнодействующих препаратов. Вчера попытался разыскать свой велосипед. Санитары вежливо указали, что до возвращения Доггерти покидать лечебницу мне не рекомендуется. Я не настаиваю. Мой коллега заболел, кажется. Теперь все четырнадцать пациентов на мне. Курт принес ужин и напомнил, что я пропустил завтрак и обед. * Я называю его про себя Рауль, а вслух, конечно, Гамлет. Сажусь рядом на скамейку. Уж десять минут у меня есть. День солнечный, но зонт и палатку мы не убрали. В тени на фоне яркого сада лицо Гамлета выглядит, как загримированное для сцены. Неожиданно он опускает голову на мое плечо. Спокойный, ласковый. Я не воспользуюсь его доверчивостью. * Мой принц поднял с травы тот пока единственный желтый лист и принес в свою палату. А вечером горевал, что он скукожился и стал ржавым. Кажется, мальчик симулирует припадки, чтобы побыть несколько минут рядом со мной. * - Он вот-вот приедет, узнает, что мое поведение стало другим. Поцелуй меня! – шепчет на ухо Гамлет, распахивая пижамную рубашку и укладывая мою растерянную руку на свой сосок. Этот «шизофреник» более здравомыслящий, чем я. Уже не раздумывая, валю его на пол, где мы сидим, чтобы очередной раз посчитать шаги. - Нас видят, - шепчу на ухо. - Я знаю, - отвечает. – Но я не поэтому. Я хочу тебя. Вы когда-нибудь слышали прямое предложение секса от человека, который нравится так, что лучше на него не смотреть? Я услышал. Двадцать семь лет своей жизни я меняю на эти три слова. Губы Рауля сухие и горькие. Первый поцелуй. Кажется, мы единственные люди на земле. С трудом отрываюсь, слыша разочарованный стон в рот. Ничего, мой мальчик, мы еще уедем с тобой в Венецию.
На следующий день возвращается Доггерти. Он выслушал отчет, доволен. Настаивает, чтобы я остался в лечебнице. Я и сам не хочу возвращаться в город. Нужно присмотреть за Раулем. Как выглядят таблетки афродизиака, я ему показал.
Слишком медленно наступает осень. Зачем мне зима, не знаю. Интересно, а если бы я попытался уехать из лечебницы? Похоже, я схожу с ума. Рауль.
Зима
Что мой коллега вышел на работу, я узнал по неожиданно образовавшемуся свободному времени. Первый календарный день зимы ознаменовался письмом от тетушки. «Спасибо за поддержку. Мы с Матье сделали ремонт в большой зале и его мастерской. Я связала тебе свитер. Ждем на Рождество. Ты слишком много работаешь, мой мальчик. Береги себя. Святой Бернар не покинет нас».
Как бы случайно оставляю раскрытое письмо на столе в своей комнате. Впору называть ее палатой. Я пожаловался Доггерти на проблемы со сном, и мне прописаны капли, запах которых витает в воздухе, а губы становятся горькими, как наш первый и единственный поцелуй.
У меня новая пациентка. С моей точки зрения, истерия лечится не столь дорогостоящими методами. Но я однажды трахаю, наконец, истекающую смазкой сучку. Исключительно в терапевтических целях. Надеюсь, Рауль никогда об этом не узнает. Зато доверие ко мне укрепляется, и я через целый месяц могу выйти к нему в сад. * Забавно смотрится яркий пляжный зонтик под тонким слоем снега. Рауль одет в легкое пальто, но укрыт пледом. Наверное, Курт постарался. Я буду вспоминать его в своих молитвах. Закрытая книга лежит на коленях. Фарфоровое лицо даже не поворачивается ко мне. Я знаю, что Доггерти возобновил предписания, я считаю количество лекарств в аптеке. Если я еще способен запомнить прописи для всех пациентов, значит, безумие еще не охватило меня полностью. И афродизиак главврач дает сверх предписанного, из своего кармана. Глаза Гамлета пусты, но в бездонных зрачках, когда он все же по-звериному ощущает тепло рядом, нарастает желание. Он ладонями обхватывает мои щеки и приникает жадным, ненормальным поцелуем к губам. Книга падает с колен в снежную порошу. Я знаю, что это не мой Рауль, что сегодня его будет трахать или Доггерти, или санитары, но все же шепчу: - Держись, волчонок. Я вытащу тебя отсюда. И вижу, что он понимает. Постараюсь выбраться на Рождество. Повод у меня есть. * Я выпрашиваю у Доггерти час, чтобы ознакомиться в интернете с новинками психиатрии. Он сидит рядом, внимательно наблюдая, куда я захожу, советует труды, которые стоит прочитать. Даже отмахивается от санитара, который сообщил об ухудшении самочувствия Гамлета. Зато я встаю и вызываюсь пойти успокоить пациента. Мне не нравится взгляд Доггерти. Но меня беспокоит, насколько хватит у Рауля внутренних сил, чтобы сопротивляться лекарственной атаке, предпринятой на его организм. За что мальчика приговорили к безумию? Вдруг до меня доходит. Через несколько месяцев принцу исполнится двадцать один год, и он может вступить в права наследования. Как он жадно спросил меня: «Мама жива»? Может, мальчик стал свидетелем смерти матери? Чьи шаги он считает?
Доггерти отсылает меня мановением руки. Уже в коридоре я слышу горестный вой. С трудом проворачиваю дрожащими руками ключ в замке. Рауль сидит посреди комнаты на полу и надсадно кричит: - Одиннадцатый шаг! Больше не будет! Он повторяет эту фразу снова и снова. Больно ударяюсь коленями, падая возле него. Безумные глаза. Мне страшно думать, что я опоздал. Еще даже не вечер!
Персонал не хуже врачей знает, что этому пациенту помогает свежий воздух. Просто – расширение рамок. Это не клаустрофобия, но…
Поднимаю мальчика, с трудом, с помощью…Курт, снова он…напяливаем на пациента пальто, я остаюсь, в чем был, тащу Гамлета в сад, санитар кидает вслед одеяло. Мне уже все равно, кто что подумает, я вталкиваю ноющего мальчика в палатку, подхватываю одеяло, накидываю на нас. Застегиваю вход. На полу палатки холодно. Рауль затихает, закрывает глаза. Я перекатываюсь к самой стенке, подстилаю под нас одеяло. Толстое, да и Рауль одет. А я как-то переживу. И вдруг он расстегивает пальто и обеими руками затягивает меня в теплое пространство. Теперь мы как два страуса пытаемся спрятаться в этом неуютном мире. Я кладу подбородок на его плечо, он рвано дышит мне в шею. Отодвигаюсь слегка. Блестящие глаза Рауля вполне осознанно смотрят на меня. - Трахни меня, пожалуйста, пока они не хватились. И я понимаю, что еще не опоздал. - Ах ты, притворщик! Я не буду тебя трахать. Обиженный голос: - Ты брезгуешь? - Я не хочу уподобляться им, понимаешь? Я буду тебя любить, когда мы выберемся отсюда. Когда ты перестанешь быть зависимым от ненужных тебе препаратов. Когда полюбишь меня. - Я тебя уже…Санитары меня не трогают, а врачу я, кажется, надоел, - Рауль хихикнул. – Он стоит и ждет, когда я проглочу афродизиак, а я научился засовывать таблетку за щеку, а потом тайком выплевываю. Маленький хитрец. Нужно выяснить, все же. - Погоди, Рауль, скажи, что за шаги ты считаешь? Мы шепчем друг другу на ухо, и я надеюсь, что наш разговор не слышен, а со стороны мы похожи на двух сексуально озабоченных парней. Рауль резко отодвигается, и мне сразу становится холодно. Его глаза мертвеют. - Мама…она шла ко мне с дырой в груди…Сделала десять шагов, а на одиннадцатом упала. - Кто убил ее? Отсчитываю секунды, сейчас нас раскроют. По лицу Гамлета текут слезы. - Я стоял на коленях, тряс ее и кричал. Пистолет лежал рядом. Отчим сказал, что я убил маму. - Отчим? - Брат моего покойного отца. Понятно, почему мальчику дали псевдоним Гамлет. * В тот же вечер палатка, вычищенная и сложенная, лежала у дверей моей комнаты. * Наверное, я переутомился. Мне трудно сосредоточиться над диссертацией. Забываю о своих подсчетах аптечных препаратов, особенно группы В. Проблемы со сном прекратились, наоборот, уже после обеда хочется спать. Я вижу удивительно яркие сны. Вчера показалось, что иду по коридору в левое крыло и сталкиваюсь с Доггерти. Мы оба роняем из рук подготовленные для инъекций препараты. Я кидаюсь их поднимать… и в следующую минуту оказываюсь в собственной постели. Рядом со мной Доггерти. Он полностью одет. Ласково гладит меня по щеке. * Перечитываю свои записи. Безумие заразно? * Я случайно обнаруживаю, что до Рождества остались две недели. Курт молча кладет на стол письмо от тетушки и уносит два полных подноса. Оказывается, у меня сегодня выходной, и я проспал целый день, не притронувшись ни к завтраку, ни к обеду. Выходной и у Доггерти. Я выхожу в наблюдательную комнату правой половины и смотрю на экраны. Гамлета в его саду нет. Большими ленивыми хлопьями валит густой снег. Скамейка пуста. Я бреду в левое крыло и долго смотрю через оконце двери на Гамлета. Он сидит посреди комнаты. Мне чудится, что он гладит ладонями место, где мы впервые поцеловались. Ключа снаружи в замке нет. Это против правил лечебницы. Но я уже понял, в чем дело. И я снова и снова надеюсь, что не опоздал. Я тихонько постукиваю ногтем в окошко. Гамлет смотрит молча. И глаза его становятся живыми. * Пользуюсь тем, что я не пациент, и заслонка в двери у меня постоянно закрыта изнутри. Да и персонал привык, что я забываю вовремя поесть. Аккуратно спускаю еду и напитки в унитаз. Если попадаются куски, которые невозможно мелко измельчить, чтобы не забить канализацию, оставляю их «тронутыми» на тарелке. Последнее время заказываю сплошь вегетарианские блюда. Воду пью прямо из крана. Изменения в моих вкусах не кажутся Доггерти странными. Он удовлетворенно улыбается и не обращает внимания на мои легкие промахи в движениях. Он всегда поддержит. Идеальный главврач. Идеальный любовник? Но заметный сброс веса за несколько дней заставляет его хмуриться. Обычная одежда становится мне явно великовата. И я непритворно шатаюсь от слабости. Зато по подсчетам убывания препаратов я понял, чем главврач пытается вызвать у меня психоз. Все-таки он гений. Надеюсь, изменения в моем организме обратимы. Если я останусь в живых, конечно. По моему мнению, сумасшедший мертв. Но я должен! У меня есть Гамлет. И Венеция. Начинаю красть у пациентов витаминные препараты. Они помогут мне продержаться некоторое время. Тетушкино письмо обнадеживает. * - Мишель, вы неважно выглядите. Может, поездка к родственникам на Рождественские каникулы поможет вам взбодриться? Вы осенью почти месяц справлялись за всех нас, заслужили отдых. Я слаб. Но я хочу выяснить, что в моей жизни правда, а что фантазия? -Скажите, Доггерти. Как вы, врач, скажу даже – прекрасный врач, можете намеренно сводить здорового человека с ума? Прививать ему насильно симптомы сатириаза? Насиловать его при помощи своих кобелей? И самому не упускать возможности?
Доггерти встал, запер изнутри дверь своего кабинета. Сел за стол, переплел пальцы под подбородком. - Значит, вы влюбились в этого мальчика, - задумчиво сказал он. – Напрасно. Мальчик убийца. Он застрелил собственную мать. Мотивы? Ревность. Они очень близки были с матерью всю жизнь. Но Гамлет также был влюблен в родного дядю, брата отца. – Он предостерегающе поднял ладонь, предупреждая мои вопросы. - Я не интересовался, существовали ли между ними сексуальные отношения. Но, когда после смерти отца мать вышла замуж за «предмет» любви Гамлета, он некоторое время, почти три года, терпел существующее положение, поскольку учился в другой стране. И вот, приехал на каникулы… - Вы взяли деньги у отчима. Доггерти потемнел лицом. - Да, я взял деньги. Я спасаю мальчика от неминуемой тюрьмы. Он был психически нездоров. Эдипов комплекс вкупе с гомосексуальными наклонностями, конечно, давно не считается чем-то предосудительным. Но шизофрения в начальной стадии у ребенка была. Склонность к одиночеству, мечтательность, замкнутость, отождествление себя с литературными героями…Вы же заметили, как много он читает? - Вы говорите со мной, как с человеком, который ничего не понимает в психиатрии, - улыбаться мне становилось все сложнее. – А вам не приходило в голову, что вина Гамлета еще не доказана, зато после смерти брата, жены и признания недееспособным наследника семьи состояние получает ваш заказчик? И если были …отношения, то опекун получит в полное пользование сексуального раба? Подготовленного вами! Я бил наобум и, кажется, не ошибся. Глаза Доггерти сузились. Если бы я не чувствовал себя так плохо, то подобрался бы физически, а так получилось, что только мозги мне еще не отказали. - Я вообще не обязан вам отвечать, но скажу, что на пистолете были обнаружены только отпечатки пальцев Гамлета, - и добавил. - А вы провели расследование за время моего отсутствия? Я понял, что решается и моя судьба. - У меня не было возможности, у вас четверо соглядатаев, не считая пациентов. Доггерти решительно сказал: - Давайте сделаем вот что. Не думаю, что вам в столице будет так уж хорошо в вашем нынешнем состоянии. А у нас здесь и свежий воздух…и на рождественские каникулы пациенты разъезжаются. И вы будете гулять в саду с Гамлетом, сколько хотите. Я дам вам отпуск здесь, в «Райском уголке». Через неделю вы будете в полном порядке, и мы с вами еще зажжем огни на елке – видели в саду? Он поднялся, обошел стол и обнял меня за плечи.
Больше всего мне хочется прижаться спиной к его надежной широкой груди. Я что-то упустил. Еще какой-то аспект его влияния на меня. Щенок против матерого волка. Поднимаю лицо к его нависающему надо мной. Слова рождаются изнутри, как будто чревовещатель управляет губами куклы. - Но зачем вы травите меня психотропами и антидепрессантами? Я еще не во всем разобрался… Нет, Доггерти хорошо держит удар, или я не прав. В его глазах и лице ничего не вздрагивает. Он прижимается щекой к моей щеке. - Мишель, вы тоже нездоровы. На основе одиночества, сексуальной неудовлетворенности и переутомления у вас развиваются параноидальные симптомы. Но мы вас подлечим, все будет хорошо… Я чувствую, как сильные руки меня срывают с места, и обнаруживаю себя сидящим в палате Гамлета. Мы считаем шаги.
Весна
Какой противный звук. Скрежет. Я открываю глаза, и неприятный звук сразу же превращается в радость. Прикасается к окну ветка вишни. Ее голый кончик трется по стеклу под порывами ветра. Розовые бутоны так близко посажены, как будто жмутся друг к другу. Я дома. Сам когда-то привез тетушке нежный саженец сакуры с какой-то японской выставки. А он прижился прямо под окном моей спальни. Его защищают суровые ели, которые еще со времен моих предков окружают границы фамильного земельного участка. Вытягиваю руки из-под одеяла, рассматриваю. На внутренних сгибах локтей многочисленные следы от внутривенных инъекций. И явно канюля стояла. Дела так плохи? Когда я успел так заболеть? На кресле рядом с кроватью лежит толстая книга. Я никогда таких не читал.
И воспоминания рушатся на меня водопадом. Гамлет. Рауль. «Райский уголок». Рядом с книгой лежит толстая синяя тетрадь. Мой дневник с одной стороны, а с другой – заметки по диссертации. Записи заканчиваются перед Рождеством. Глаза скользят по страницам по диагонали. Месяц ушел из жизни. Или два? Может, к лучшему?
Выбираюсь из постели. Еще очень рано, розовые полосы где-то на горизонте еще не превратились в рассвет.
В соседней спальне должен быть Матье. Но там…
Беру его за сонную теплую руку, и сполохи воспоминаний чуть не возвращают меня в безумие.
Последнее… Санитар Курт, выталкивающий нас на крыльцо под нервный свет мигалок: полицейской машины и амбуланса. Навстречу бежит Бернар. Бернар - святой, который спасает терпящих бедствие в Альпах. Будь благословенна мать, которая дала тебе имя, друг мой.
Значит, Истеричка все же нашла в своих интимных вещах конверт, помеченный моим именем в отправителях. Вспомнила меня. И бросила письмо в какой-то почтовый ящик.
Если Рауль в моем доме, значит, он ни в чем не виноват. - Ты мне верил? – тихо спрашивает он слегка хриплым со сна голосом. И тянется ко мне, снова закрывая глаза.
Пусть это сон. Мой сон разума, вопреки Гойе, не порождает чудовищ.
- Ты хочешь поехать в Венецию? Рауль тянет меня в постель. В теплой пещерке под одеялом, где никто нас не тронет, его глаза переливаются любовью. - Венеция далеко, а я здесь.
Четыре времени безумия закончились. Какие же времена у нас наступают?
*тащит ценный клад* тут где-то опечатка, кто увидит - молодец ^__^ Еще раз поздравляю всех победителей и благодарю участников и организаторов феста на Домиане , было здорово) Моей работы почти никто не узнал, что оказалось веселее вдвойне. Название: "Скандал в колледже Барлоу" Фандом: ориджинал Автор: Maxim Беты: Стихия, Карина Пейринг: ОМП/ОМП Жанр: романс, юмор, стеб Рейтинг: R Саммари: Светлый топик, короткая юбочка, стройные ножки... Постойте! Что девочка делает в колледже для мальчиков?! А-а-а... это парень?.. И кого вы этим хотите успокоить?! Нормально на это смотреть не выходит, но и сделать ничего не получается. Мальчик этот из богатой семьи, с которой руководитель ни за что не захочет ссориться, плюс ко всему - у него единственного в колледже домашнее животное. Кому же перепоручить эту проблему? Конечно же, студенческому совету! Ключевые слова: пари, раздевайся, кот
читать дальшеПустая школьная аудитория и абсолютная, подобающая торжественному моменту, тишина. Солнце занимает идеальное положение на небе, чтобы светить в большие незанавешенные окна под нужным углом, создавая оптимальные условия для готовящегося сенсационного репортажа. - Итак, Ник, поехали? – худенький очкарик, напоминающий своей комплекцией вешалку для рубашек, поправляет видеокамеру на штативе, готовясь в любой момент сделать свой первый шаг в блистательной карьере кинооператора. - Да, - стоящий напротив него парень моментально заканчивает дергаться и нервно теребить в руках микрофон, преображаясь на глазах. Щелчок кнопки «пуск», и на маленьком экране появляется дружелюбно улыбающееся лицо, глядящее на будущего предполагаемого зрителя почти влюбленно. - Ну, как я тебе, Сэмми? - Класс! На записи даже не будет видно, что ты малявка. - Уж лучше быть миниатюрным, но чертовски привлекательным, чем таким долговязым олухом, как ты. Пирсинг не бликует? - Который из? – худой парень тяжко вздохнул. - Мы уже три часа тут торчим. То шумно, то свет не тот. Может, начнем уже или разойдемся по домам? - Ладно, не нервничай, - Ник откинул с лица сильно напомаженную гелем темную прядь волос, снова дружелюбно улыбнулся будущим зрителям и начал. - Добрый день, уважаемые дамы и господа. Меня зовут Ник Иствик. Этот репортаж ведется из частного колледжа Барлоу и будет посвящен одному чрезвычайному и крайне занимательному происшествию, которое случилось в его стенах в начале этого учебного года. Собственно, два слова о колледже Барлоу… - Ник прекратил улыбаться, будто нажали выключатель. - Сэм, дашь крупный план нашей богадельни и не забудь про гребаную лужайку с мраморным бюстом директора, чтоб все поняли, какая это скучная дыра. Этот момент вырежи. – Новая ослепительная улыбка. - Итак, о колледже Барлоу. Как видите, это маленькое тихое местечко. Находится он на юге Англии и является закрытым учебным заведением для юношей, желающих получить хорошее образование и воспитание в старых добрых английских традициях, – театральная пауза. – Так его бы отрекомендовал наш директор, мистер Барлоу. Но я вам скажу так: это обычная провинциальная скучная дыра, которая существует за счет многовековых связей семьи Барлоу и на деньги добрых попечителей, у которых благодаря тем же пресловутым вековым традициям заведено отдавать своих отпрысков именно в этот колледж. В принципе, тут было бы не так уж плохо, если б не жуткий пафос и необходимость носить кошмарную форму с пиджаками канареечного цвета. Она просто отвратительна… - Ник, ты отвлекаешься. Давай, по существу уже трепись. Нам надо денег срубить, а не сделать рекламу старику Барлоу. Он, кстати, дал тебе характеристику для поступления в университет? - Нет, не дал! Я просто идиот, гробящий свою карьеру, - Ник покрутил пальцем у виска, выразительно глядя на Сэма. – Все написано и отправлено давно, куда надо. Не ссы. - Ладно, ладно… Давай о деле. - Если б кое-кто мне не мешал… Короче. При всей пафосности и старомодности сего заведения наш уважаемый директор любит изображать из себя блюстителя демократии и прав учащихся, в результате чего в нашем колледже пару лет назад появился студенческий совет, куда вошли всякие лизоблюды и бездельники… Ну, может за исключением одного человека… – при этих словах Ник слегка покраснел. - Но не суть. Студенческий совет возглавил Генри Бартон, личность весьма неприятная, но очень хваткая. Собственно, до появления совета он был никем. Он не являлся лучшим учеником школы или признанным спортсменом, его папочка не входил в совет попечителей, что вообще очень странно. То, каким образом была выбрана и утверждена его кандидатура, остается по сей день делом темным и непонятным. Но факты говорят нам о том, что под его руководством студенческий совет разросся неимоверно, захватив под свою юрисдикцию практически все стороны жизни колледжа. Все праздники, вечеринки, официальные мероприятия, награждения и даже отчисления не обходились без легкой руки совета в целом и Бартона в частности, если он считал ситуацию достойной своего начальственного внимания. Да что там говорить, под ударом оказалась даже еженедельная студенческая газета «Вопиющая истина». Даже туда они захотели посадить своего ставленника! Но, к счастью, главный редактор оказался тоже не лыком шит и пригрозил объявить широкой общественности о том, что в колледже Барлоу притесняют секс-меньшинства, - в этом месте Ник приосанился, посмотрев в камеру даже с некоторым вызовом: – Да, я, Ник Иствик, единственный официальный гей частного колледжа Барлоу. И горжусь этим…но сейчас речь не обо мне, а о совете. Видимо, убоявшись народного негодования, они оставили нас в покое, отправившись обстряпывать свои черные делишки в другие места. Думаю, стоит также представить ближайших подручных Бартона или его уважаемых коллег, как предпочитает представлять их он сам. Одного из них зовут Брэд. Прыщавый урод с лошадиной мордой - еще та образина, скажу вам. Но умен и пользуется уважением у местных ботаников. Второго зовут Мэтт. Блекленький, но вполне смазливый блондинчик, впрочем, не в моем вкусе… Не суть. Короче, он главный собиратель школьных сплетен. Незаметный и жутко вкрадчивый мерзавец. И, наконец, третий. Дилан Стоун. Или просто Дил… Смуглый красавец двух метров ростом. Его мускулы – это…это просто надо видеть. А когда он поворачивается спиной… - Ник, хватит. Я уже слышал это сто раз, на сто первый моих сил не хватит. И зрителям это неинтересно. - Ник вздрогнул, посмотрев на Сэма так, будто вообще про него забыл и размышлял, откуда тот взялся. - Ладно, договорились. Что не надо, вырежем потом. А то сбиваешь меня, а вдохновение, знаешь ли, материя тонкая, - Ник замолчал на пару секунд, собираясь с мыслями. – Итак, Дил. Он был ответственным за налаживание контактов с местными спортсменами. Сам он, кстати, был звездой нашей команды по регби. И отец его состоял в совете попечителей. Короче, многие недоумевали, почему не он всем тут заправлял. Злые языки даже поговаривали, что ума просто на это не хватало, но я знаю, все дело в том, что он очень дружил с Генри. А друзья для него святое. В то время как мерзавец Бартон вертел им, как хотел. Короче, как вы, наверное, уже поняли, ситуация в колледже была очень непростая. Никто не мог чихнуть спокойно, чтоб это не стало известно любимому студенческому совету нашего директора. Потому колледж Барлоу мог смело претендовать на звание самого скучного места на этом земном шаре. Так было все годы, что я тут учился, кроме последнего, когда в колледже появился новый ученик и одно из главных действующих лиц нашей истории – Дэниел О’Рейли. Без преувеличения могу сказать, что человек уникальный во всех отношениях, я горд и счастлив, что был знаком с ним и что в течение всего этого года делил с ним свою комнату. Да, он был моим соседом. Первым и единственным за все эти годы, потому что никто не хотел делить комнату с педиком. Но давайте по порядку. Чтобы восстановить полную и достоверную картину, мне пришлось поднять на ноги всю свою агентуру, опросить множество людей, в том числе тех, кто принимал непосредственное участие в минувших событиях. Все началось в первый день учебного года. Погода стояла хорошая, даже слишком тепля для ранней осени. Все студенты колледжа толклись около трибуны, медленно запекаясь в своих канареечных пиджаках до хрустящей корочки, пока директор неспешно зачитывал по бумажке ежегодную нудную и сопливую речь о том, как он счастлив быть здесь с ними и какие они все молодцы. Солнце весьма приветливо играло в медных волосах Генри Бартона, которые тот приказал всем считать каштановыми, и окрашивало их в несомненный огненно-рыжий оттенок. Возможно, именно из-за столь явной подставы со стороны светила Генри в данный момент морщил недовольно свой аристократический прямой нос. А может, просто боялся сгореть при своей невероятно белой коже, почти фантастически белой, если учесть, что лето он провел вместе с Дилом в Португалии, занимаясь серфингом. Все это, как главный редактор «Вопиющей истины», я знал досконально. В тот день, как всегда, я любовался на Дила, попутно витая в мечтах, нет, не о нем, а о настоящей сенсации. Все было настолько тухло, что даже случайная веснушка на носу Генри стала бы просто подарком небес. Итак, четверо предводителей ячейки зла маялись, как и все, от дури, в ожидании окончания пытки. - Смотри, Дил, этот педик опять на тебя пялится… - Брэд толкнул локтем Дила, совершенно неприлично указывая на меня пальцем. - Отвали, - увы, в тот момент мужчина моей мечты не удостоил меня даже взглядом, вместо этого внимательно изучая увеличившуюся за лето в размерах лысину директора. Достойное занятие, ничего не скажешь. - Да что ты, Брэд. Он вовсе не на него смотрит, - вмешался вечно всюду встревающий Мэтт. - А на кого? На тебя что ли? – хмыкнул тот в ответ. - Нет, - Мэтт смерил Брэда победным взглядом. – Он смотрит не на Дила, а на его прекрасную попку. Оба заржали как по команде. Старая, уже давно надоевшая всем, кроме этих двух идиотов, шутка. Просто, пару лет назад, в душевой, на свою беду, я слишком громко сообщил лучшему другу Сэму о том, как меня восхищает задница Дилана. Я только имел ввиду, что хотел бы такую же. Нет, совсем не в том смысле, что вы подумали. Короче, не важно. Я опозорился и стал посмешищем. На Дила я долгое время даже глаз поднять не мог, когда проходил мимо по коридору. Видимо, Генри шутка тоже достала, потому что он попросил всех заткнуться, а спустя пять минут, пользуясь своим привилегированным положением, вовсе свалил в здание под каким-то левым предлогом. Видимо, все-таки убоялся появления веснушек, так как спекшимся не выглядел. Генри Бартон был единственным человеком на весь колледж, кому канареечный пиджак шел идеально и кого никогда не видели вспотевшим или растрепанным. Типичный нелюдь, короче. Оказавшись в прохладном и пустынном холле, он первым делом критически осмотрел себя в зеркало, после чего неторопливо направился к питьевому фонтанчику, около которого, естественно, всего через какие-то полчаса образуется огромная очередь, а в тот момент не было ни души. Вернее, не должно было быть. Генри опешил, увидев склонившуюся над фонтанчиком незнакомку. Хотя «опешил» – это еще мягко сказано. Девушка была одета в невероятно коротенькую клетчатую юбочку, которая, когда она наклонилась, задралась так, что еще чуть-чуть, и Генри бы узнал цвет ее белья. Впрочем, и того, что открылось его взору, для полета фантазии хватало более чем. Генри никогда в жизни не видел таких красивых, идеальной формы, длинных и стройных ног. Такие бывают только у некоторых теннисисток с рекламных плакатов. Довершали образ белые гольфы, светлый топ и сандалии на плоской подошве, хотя такую девушку было логичнее бы видеть на шпильках. Темные и густые волосы, какие бывают только у жгучих брюнеток, собраны в два хвостика. Своим внешним обликом она напоминала типичную школьницу из фильмов для извращенцев. И вела себя соответственно. Проигнорировав стопку пластиковых стаканов, стоявших рядом, она пила прямо из фонтанчика, ловя вытянутыми в трубочку губами струю воды. Это выглядело жутко неприлично. Нет, это было самое неприличное, что видел в своей жизни покрасневший как рак Генри. Он несколько раз открывал и закрывал рот, чувствуя себя, несомненно, полным идиотом. Как истинный джентльмен, он обязан был сообщить даме о своем присутствии, но как сделать это в столь пикантной ситуации так, чтоб ее не смутить, он не представлял. Пока он лихорадочно размышлял, что делать, его проблема разрешилась самым естественным образом. Утолив свою жажду, незнакомка разогнулась, и, вознамерившись идти дальше по своим делам, столкнулась нос к носу с Генри. Девушка оказалась очень красивой. Точеные черты лица, чуть резкие, но очень красиво очерченные скулы, идеальная кожа и ярко-голубые глаза, которые явственно указывали на то, что у незнакомки ирландские корни. Надо все-таки признать, что Генри был на редкость сообразительным парнем и вовсе не идиотом, поэтому, даже пребывая в состоянии глубочайшего аффекта, он смог выпалить на автомате: - Простите, мисс, не хотел вас пугать. Меня зовут Генри Бартон. Прекрасный день, но слишком жаркий, не правда ли? – впрочем, выпалил он это на одном выдохе, из-за чего одно слово сливалось с другим, превращая речь в смущенное бормотание. - Вольно, малыш, - ответила незнакомка таким низким и осипшим голосом, что Бартон буквально подскочил на месте от неожиданности. - П-п-простите? - П-п-прощаю, - передразнила его девушка, совсем не по-женски гыкнув. – Слушай, чувак, у вас вода, пиздец, холодная. Я охрип даже! - А-а-а? – на Генри было жалко смотреть. Его впечатлила не столько сама тирада, сколько замеченная им особенность экстерьера незнакомки, которой у женщины быть не могло в помине. Либо Генри сошел с ума, либо у нее на шее явственно проступал кадык. Против воли его взгляд скользнул ниже, туда, где должна была быть грудь, но из-за того, что именно на груди материал топа был собран в какое-то воздушное подобие рюш, понять что-то было нереально. - Ты куда смотришь, козел? – Генри и опомниться не успел, как оказался на полу, испытывая очень болезненные ощущения в области челюсти. Так обычно бывает после хорошего хука справа. Тут я вынужден еще раз признать его сообразительность. Генри понадобилось рекордно мало времени, чтоб, сопоставив все имеющиеся факты, понять, что перед ним мужчина. Впрочем, наравне с этим, он, думаю, еще рассматривал версию про солнечный удар. Тем временем, темноволосый парень в короткой клетчатой юбочке, очень быстро оправившись от праведного гнева, уже протягивал ему руку, чтоб помочь подняться. Вздернув, наконец, все еще напоминающего овощ Генри, он виновато улыбнулся: - Слушай, прости, что я так, сразу… Мы, ирландцы, народ вспыльчивый. Сначала стукнем для порядку, потом разбираемся… Я вообще-то к сексуальным меньшинствам вполне лоялен… - наградив Генри проникновенным взглядом, он улыбнулся, переведя взгляд куда-то ему за спину. – Меня зовут Дэни О’Рейли. Вы мои новые однокурсники. Медленно и с некоторым усилием обернувшись, Генри увидел троицу своих друзей, которые, ведомые стадным чувством, пришли следом за вожаком на водопой. А тут такая оказия. - Пока, мальчики. Я пошел…- О’Рейли почти уже удалось скрыться, но Генри (недаром его все-таки выбрали главой совета) поймал обидчика за руку. - Стой! - Ну, стою, - ирландец посмотрел на Генри таким взглядом, что руку его тот немедленно отпустил. Но спасовать перед своим долгом Бартону не позволяли принципы. - Почему ты так одет? – напустив на себя суровый вид, осведомился он. - Как – так? – переспросил О’Рейли с искренним интересом и недоумением в невинно-голубых глазах. - Почему ты в юбке?! – кажется, друзья Бартона за все годы знакомства впервые слышали, чтоб он так орал. - Какие мы нервные, - демонстративно поморщился в ответ ирландец. – Это не юбка, это килт. А теперь, прошу извинить, у меня дела. - И, наградив еще одной сияющей улыбкой остолбеневшую четверку, он удалился с самым величественным видом, который не портила даже игриво колыхающаяся при каждом шаге юбочка. После его ухода прошло от двух до пяти минут, когда Генри неожиданно спокойно поинтересовался у своей компании: - Вы когда-нибудь видели килт такой длины и в продольную складку? - А ты когда-нибудь видел ирландца в килте? – столь же спокойно осведомился в ответ Брэд. – Мне не приходилось. - О’Рейли, О’Рейли…Знакомая фамилия, - задумчиво протянул Дил. – Так зовут одного толстосума, который с этого года вошел в совет попечителей. Отец говорит, он дал очень много денег на школу. Когда ты ушел, директор как раз говорил, что собирается строить новое здание. И ремонтировать старое. - Наш колледж собирается расширяться, а мы ничего не знали, - задумчиво изрек Генри. – Это очень плохо, но, боюсь, у нас теперь есть проблемы похуже. Я к старперу. – Заключил он, почти бегом направляясь в кабинет директора. - Что-то мне подсказывает, что старик куда-то вляпался, а разгребать опять нам, - заметил молчавший до этого Мэтт. – Помните, как было с тем черномазым, которого он взял в прошлом году? - Эй, не наезжайте на Стива. Он отличный парень и клевый футболист, - встрепенулся Дилан. - Да не трогает никто твоего ненаглядного футболиста, - отмахнулся Мэтт, поворачиваясь к Брэду в поисках поддержки. Но тот лишь удрученно развел руками: - У нас по колледжу бродит трансвестит, что ты хочешь от меня услышать? - Он не похож на трансвестита, - заметил Дил, чуть смутившись под взглядами друзей. – Я видел в Португалии…парочку.
Тем временем, в кабинете директора происходила следующая занятная сцена. Постучавшись в смятении чувств, Генри не дождался положенного «войдите» и, переступив порог, в который раз уже за этот день, застыл с открытым ртом. Виной всему снова оказались длинные стройные ноги и ощутимо задравшаяся юбка. Правда, на этот раз дело было не только в неземной красоте этих ног, но еще и в том, что они покоились на столе у директора. В защиту О’Рейли можно сказать, что снятые сандалии стояли рядом с его креслом. Впрочем, впечатление от этого благородного жеста портил тот факт, что, слушая директора, он развлекал себя, надувая огромные пузыри из жвачки. - А, Генри, это ты? Проходи, - директор глянул на Бартона только мельком, но выражение его лица дорогого стоило. Такого безграничного отчаяния главе студенческого совета не приходилось видеть даже у тех, кого с его подачи отчисляли. - Итак, мистер О’Рейли, нет слов, как я рад приветствовать вас в нашем колледже. Познакомьтесь, это Генри Бартон, глава студенческого совета. Он позаботится о том, чтобы ваше вхождение в коллектив оказалось быстрым и приятным.
В переводе это означало, что Генри был абсолютно прав, предполагая, что у него появились огромные проблемы. - Прекрасно, мистер Барлоу, - О’Рейли убрал ноги со стола, продолжая разговаривать в процессе надевания сандалий. - Мы с Бартоном даже познакомиться успели. Слов нет, как мне приятно, что именно он возьмет надо мной шефство, – распрямившись, он подмигнул Генри, кивнул директору и неторопливо, все с той же величавостью покинул кабинет. Воцарилась неловкая пауза. И директор, и ученик, какое-то время молча смотрели на захлопнувшуюся за ирландцем дверь. - Мистер Бартон… - Да, сэр? – бесцветным голосом отозвался Генри, уже знающий, что за этим последует. - Вы ведь поможете мне решить эту проблему? Мистеру О’Рейли нужен дружеский совет при выборе гардероба. И срочно. Через неделю нас ожидает визит попечителей, - директор понизил голос, придавая ему доверительную интонацию: - Вы ведь понимаете, мистер Бартон, что если я потеряю половину учеников, то не смогу больше позволить себе и дальше предоставлять вам стипендию? - Не переживайте, сэр, - Генри выдавил из себя подобие улыбки. – Разобрались же мы с нестандартными гастрономическими пристрастиями Стива Мартина в прошлом году. Нам это будет раз плюнуть. И, провожаемый преисполненным надежды взглядом директора, Генри Бартон отправился выполнять свою обычную работу: истреблять все странности и несоответствия, чтобы данный колледж продолжал и дальше оставаться самым скучным местом во всей Англии. Я же в то время, знать не зная обо всех этих потрясающих событиях, спокойно валялся спекшейся тушкой на своей кровати, с ненавистью думая про завтрашние занятия и про то, что следующий номер «Вопиющей истины» не попадет в печать, пока не получит согласия совета. Я почти задремал, когда что-то мягкое, но достаточно тяжелое плюхнулось на мою ногу. Открыв глаза, я увидел черного гладкошерстного кота, который, встретив мой удивленный взгляд, изрек вежливое, но не особо мелодичное «мяу». А спустя секунду в комнату вошел его хозяин – моя долгожданная и потому полюбившаяся с первого взгляда сенсация. - Ты знаешь, что здесь нельзя держать домашних животных? – осведомился я, как только все формальности, связанные со знакомством, были соблюдены. - Ты забавный, - хмыкнул в ответ мой новый знакомый. – Думаешь, мне кто-то сможет запретить? - А почему нет? – тут же спросил я, почувствовав, что дело явно пахнет жареным. - Мой папочка купил тут все с потрохами, - Дэниел развалился на кровати так, что мне пришлось отвести взгляд. В таком прикиде это даже для меня выглядело слишком неприличным. – Ты единственный, кто не спросил меня про мой внешний вид, Ник. Почему? Ты ведь журналист, вроде? - Ну…решил, что так прямо в лоб нельзя - вдруг пошлешь, - а другого шанса уже не будет. - Сообразительный, - Дэниел произнес это с такой интонацией, что я невольно на него снова посмотрел. Он лежал уже не раскинувшись, как раньше, а почти прижав колени к груди, словно хотел свернуться клубком, как урчащий кот под его боком. – А рассказывать нечего. Поспорил с одним придурком из предыдущего колледжа и проиграл. - Все так просто? Дэниел рассмеялся. - А ты ожидал узнать какую-нибудь страшную тайну? Например, что я собираюсь сменить пол? Не дождешься. Единственная проблема, что мне в таком виде ходить до конца года. Потому отец и засунул меня сюда, чтоб выйти из этой ситуации с меньшими потерями. Мой отец вообще обожает все подсчитывать, будь то доходы или убытки, - сказано это было со странной интонацией, мне послышалось в ней легкое презрение. - Слушай. А как тот парень узнает, если ты нарушишь обещание? - Никак не узнает, - тут Дэниел глянул на меня так, что я почувствовал неприятный холодок внутри. – У нас в семье не принято нарушать данные обещания. - Ясно, - спрашивать что-то еще как-то временно расхотелось. - Слушай, Ник, а расскажи, что у вас и как, - выражение лица, которое наверняка могло бы быть у профессиональных наемных убийц, моментально сменилось очаровательнейшей из улыбок. – Я же тут новичок, ничего не знаю. Расскажи мне про ваш совет. Битый час у меня ушел на то, чтоб ввести его в курс дела. Странно, но я так увлекся, что неожиданно выдал кучу секретных подробностей. Дэниел, для меня теперь уже «просто Дэни» в нужных моментах кивал, сочувственно улыбался, задавал правильные вопросы - короче, всячески поощрял. - Итак, значит, тебе нравится тот парень, Дилан, да? Такой высокий брюнет, который торчал за спиной у рыжика, когда все толклись на улице? - Ага, он самый, - я хмыкнул, представив, что бы сказал Генри на такое прозвище. - Но это неважно. Он не по моей части. Вернее, я не по его. - Хм… а мне показалось, что он, как минимум, би. Он так на меня смотрел тогда в холле. Сильнее пялился только рыжик. -Ты ошибаешься, - я еле сдержал смех, представив Бартона с каким-нибудь парнем. – Он не просто натурал, он еще и жуткий сноб. - Как много грехов для одного человека, - насмешливо хмыкнул Дэни. – Может, излечить его хотя бы от одного? - Что ты задумал? – я смотрел на него во все глаза. Блин, этот учебный год обещал стать незабываемым! - Ну… - Дэниел сделал вид, что серьезно размышляет. – Хочешь получить своего Дила? - Еще бы. Но это невыполнимо. - Давай пари? Он будет твоим через неделю. Чувствуя, как у меня бешено колотится сердце, я все-таки попробовал свести все к шутке. - А не хватит ли с тебя пари? Вдруг проиграешь? - Ну, если проиграю, то пересплю с Генри. - Что?! – Это было сказано так небрежно, между делом, что мне подумалось, будто я ослышался. – Ты ведь натурал! - Не надо так орать, Ники. Да, я натурал…почти. - Не бывает «почти» натуралов, - уверенно ответил я. О’Рейли глянул на меня насмешливо. - И что? Мне теперь до конца года ни с кем не трахаться, потому что так не бывает? Много ты понимаешь, Ники. С физиологией не поспоришь. А онанизмом занимаются только последние неудачники. Я не знал, что на это ему ответить, потому что как раз относился именно к таким неудачникам. Причем, иногда мне казалось, что я останусь в их почетных рядах на веки вечные… Короче, я согласился. Пока мы обсуждали наши планы по растлению правящей элиты, она же обсуждала нас. Вернее, Дэниела в большей степени, но и мне перепало чуть-чуть славы. - Итак, у нас есть неделя на то, чтобы превратить нашу ирландскую принцессу в нормального английского среднестатистического студента. - Генри расхаживал взад-вперед по небольшой аудитории, которую с боем в прошлом году выбил под помещение студенческого совета. – Ваши предложения, господа? - Можно попробовать договориться, - изрек, подумав, Брэд. – Пообещать что-то, что ему нужно. - Да, и что же мистеру У-Меня-Куча-Денег может быть нужно от нас? Еще варианты? - Может, просто попросим для начала? – после затянувшейся паузы предложил Дил и тут же уставился в пол, перехватив одинаковые понимающе-сочувственные взгляды друзей. - Исключено, - Генри притормозил, перестав, наконец, метаться по комнате. – Его поселили с этим педиком, Иствиком, вы знали? А еще у нашей принцессы есть кот. Но кота хоть спрятать можно. В принципе, и О’Рейли можно на день где-нибудь спрятать в самом крайнем случае, - заключил он задумчиво. - Нас за это могут отчислить, ты в курсе? – Мэтт тут же занервничал. - А за пронесенную тобой дурь в прошлом году нас отчислить не могли? – парировал Генри. – Еще вариант на случай, если переговоры сорвутся. Накануне перед приездом попечителей кто-то пробирается в комнату к ирландцу и портит все его бабьи шмотки, чтобы наутро ему было нечего надеть. Тогда, если захочет выползти, будет вынужден свистнуть что-то у Иствика. - Но за это нас тоже могут отчислить! – Мэтт был уже почти в истерике. - И что? Кто не рискует, тот… - Не получает стипендию, - закончил за него Мэтт. Дилан и Брэд открыли было рты, чтоб возмутиться, но Генри только от них отмахнулся. - Да знаю я, что в случае чего идти мне. В конце концов, вам ведь грозит только перевод в другой колледж, если ваши родители посчитают этот неподходящим, а я окажусь в полной заднице, если что. Тебе будет задание, Дил. Ты ведь нравишься этому извращенцу, Нику. А он наверняка уже про новенького все разнюхал. Сходи к нему и выясни, почему этот О’Рейли настолько странный. И не надо делать такое лицо, я ж не трахаться тебе с ним предлагаю. Просто поговорить, - посмотрев на смущенного друга, Генри добавил: - А знаете, ребята, я даже стал к нему с сегодняшнего дня лучше относиться. Хоть он и педик, но бабских тряпок не носит. Считайте, еще приличный. Мэтт с Брэдом послушно заржали над шуткой, а Дилан еще больше помрачнел. Почему-то перспектива разговора со мной его совсем не радовала. Так прошел первый день очередного учебного года в колледже Барлоу. Пожалуй, более увлекательных событий тут не происходило ни разу за последние лет двести.
Наутро я чуть не проспал занятия по причине того, что всю ночь проболтал с Дэни. Однако настырный ирландец (что за невыносимый народ!) после многократных не увенчавшихся успехом попыток разбудить по-хорошему, волоком вытащил меня из кровати и сунул под душ. Там я немного оклемался и напомнил себе, что как будущий журналист не имею морального права проспать его сенсационное первое появление на занятиях. В том, что слухи о Дэниеле ходят по всему колледжу, я даже не сомневался. Когда мы вошли в аудиторию, преподаватель уже раскладывал на столе свои книги и приборы, готовясь начать урок. - Опаздываете, молодые люди… - бегло глянув на нас, он осекся. Кажется, я впервые наблюдал похожие на щелочки подслеповатые глаза нашего химика раскрытыми настолько широко, что даже можно было рассмотреть их цвет. Оказывается, они у него карие. Кто бы мог подумать. - Простите, сэр, мы не нарочно, - О’Рейли даже глазом не моргнул. Вид у него был такой спокойный и безмятежный, будто сам он пришел в канареечной форме, а профессор вдруг с какой-то радости приперся вести урок в платье своей жены. Глядя на Дэниела, я поймал себя на мысли, что я им восхищаюсь. Я хотел бы быть таким, как он. Тогда, может быть, и с Диланом все сложилось бы. - А, вы тот самый новый студент, Дениэл О’Рейли, который увлекается шотландской культурой? - лицо преподавателя снова стало почти таким же отсутствующим, как обычно. – Добро пожаловать на наши занятия. И вы проходите, Иствик, хватит топтаться на пороге. Я, совершенно офигевший, проследовал за О’Рейли к первому столу центрального ряда. Самое просматриваемое место изо всех концов аудитории, интересно, он нарочно выбрал именно такое? Но в тот момент меня волновало не это, меня просто распирало от осознания того, какая получится сенсация. Значит, «увлекается шотландской культурой»? Ну-ну. А «Коррупционный скандал в колледже Барлоу» - как вам такое название статьи? По-моему, очень даже мило. Несмотря на всю свою увлеченность обдумыванием будущих великолепных свершений, я, как истинный журналист, не упустил из поля зрения одну очень и очень важную деталь. А именно: то, каким взглядом смотрел Генри Бартон на Дэниела О’Рейли, стоило тому только в очередной раз склониться над нашим столом, изучая, как себя ведет какой-нибудь осадок в нагревающейся колбе. Мне на химию всегда было покласть, но Дэни, кажется, не на шутку увлекся процессом, и не замечал, что глава школьного совета не может глаз оторвать от его задницы. Но я-то все видел. И, честно говоря, не будь вчерашнего разговора с Дэниелом, я бы охотней поверил в собственное помешательство, чем в такое. Но против фактов не попрешь. Я еле дождался звонка, чтоб обсудить это с Дэни, однако моим планам не суждено было исполниться. У выхода из аудитории меня поджидал Дилан, от одного взгляда на которого я забыл обо всем на свете. Кажется, именно так положено реагировать на объект желаний каждому уважающему себя влюбленного идиоту. - Ник, можно тебя на пару слов? – Дил само обаяние. Будто и не игнорировал все эти годы самого факта моего существования. - Что тебе нужно? – собрав в кучу всю оставшуюся гордость, я из последних сил расправил плечи и состроил безразлично-скучающую мину, как учил меня Дэниел. Дело было за малым - не расплакаться от восторга. - Я подумал и решил, что готов дать тебе интервью… Нет, после этих его слов я не сорвался. Я честно добежал до поворота, и уже тогда, вдали от глаз Дилана подпрыгнул и заорал: «О, да-да-да-да!». Кажется, и без того всполошенные небывалыми событиями студенты, глядя на меня, решили, что Армагеддон уже близко. Забив на ошарашенную публику с несвойственным мне ранее хладнокровием (все-таки не в юбке же разгуливаю по колледжу, так что нефиг пялиться), я вернулся к ожидавшему меня Дилану. - Ладно, так и быть, я согласен взять у тебя интервью, пойдем, - и даже не задержавшись, чтоб полюбоваться на выражение его лица, прошествовал в направлении редакции. Увы, помещение у нее довольно тесное – две кладовки со снесенной между ними перегородкой, но в тот момент эта теснота меня очень даже радовала. Мы расположились за моим крошечным столом, почти касаясь друг друга локтями, и Дилан битый час отвечал на мои вопросы. Я чуть не кончил от одного осознания того, что моя мечта так близко. - Ник, у тебя все? – осведомился он, когда я замолчал, не в силах придумать, что еще можно спросить. - Да, все, - ответил я, чуть поежившись. Я боялся, что Дэни ошибся, и Дил сейчас просто уйдет, но нет. Хитрый ирландец хорошо все продумал. - Ник, у меня есть к тебе еще одно дело, - я киваю, чувствуя, как от взгляда Дила становится горячо. Никогда он не смотрел на меня так долго и пристально. – Твой новый сосед, О’Рейли, вы ведь с ним ладите, да? - Предположим, - я выразительно посмотрел на губы Дилана, уже предвкушая то, что случится дальше. Тот, тут же смутившись, уставился в пол, стараясь больше не поднимать на меня глаз. - Скажи, ты знаешь… - Почему он одевается как девчонка? – быстро закончил я за него. - Значит, знаешь, - Дилан облегченно вздохнул, радуясь совершенно преждевременно. Я почувствовал, как в горле у меня образовался ком, и как моментально вспотели ладони. Вот он, тот самый момент. - Я скажу тебе, если ты меня поцелуешь, - выпалил, наконец, я, чувствуя, как горят огнем мои уши. - Что? – тихо переспросил Дилан. По моим представлениям он должен был быть красным, как рак. Но из нас двоих покраснел только я. - Что слышал, - пробурчал я, совсем смешавшись. Конечно, про доброту Дила слагали легенды, но всему есть свой предел. И мне предстояло получить в рожу за свое предложение. - Это будет плата за информацию? – уточнил он зачем-то. - Ага, - выдавил я, втянув из соображений безопасности голову плечи. - Согласен, - получил я в ответ, вместо ожидаемых побоев. Кажется, я теперь знаю, что чувствует влюбленный, услышав такие слова у алтаря. Да что там, я был еще счастливей. И вот, в этот прекрасный момент, когда моя душа парила на седьмом небе в ожидании чуда, у моего стула решила сломаться ножка. Оказавшись на полу среди обломков, я чувствовал себя жутко неуклюжим. Особенно, когда Дилан попытался мне помочь, и мы столкнулись лбами. А вот то, что произошло дальше, не поддается никакой логике. В одну секунду мы потираем ушибленные лбы, а в следующую Дилан уже на мне, и целует так, что я начинаю задыхаться. Мои руки шарят под его рубашкой… Впрочем, упущу некоторые детали, чтоб мой дорогой оператор Сэм не перевозбудился от рассказов. Скажу только, что мы сделали все. И мне даже почти не было больно, настолько сильно я хотел секса с Диланом. Итак, на последнем курсе, осуществилась самая большая мечта всей моей сознательной жизни. После мечты стать журналистом, конечно же. Не взирая на инструкции Дэниела, который сказал мне взять с Дила поцелуй, а потом наврать с три короба, я честно выложил ему все, что знал. Совесть меня не мучила, ибо я получил намного больше, чем один поцелуй. Одновременно с нашим бурным всплеском чувств, этажом выше, около кабинета химии, оказывается, еще у одной пары случился не менее бурный всплеск, чему была куча свидетелей. - Ты понимаешь, что если в таком виде предстанешь перед попечителями, то колледжу конец? – Генри почти в голос орал на спокойно подпирающего стенку О’Рейли. - А тебе-то с этого что? Мне вот по барабану. Пусть закрывают. Или, может, это лично тебя мой внешний вид смущает, а, рыжик? - тихо поинтересовался тот, резко сократив расстояние до дистанции поцелуя. Очевидцы утверждают, что никогда не видели, чтоб глава студенческого совета так грязно ругался и так быстро удирал от кого-нибудь. Надеюсь, ему потом ночью снился злорадно-веселый смех, которым проводил его ирландец. Короче, договориться им так и не удалось. Через пару дней, когда мы с Дэни задержались на дополнительных занятиях, Генри предпринял вылазку с целью порчи гардероба противника, но по неосторожности наступил на чинно спавшего у самого порога кота, за что был кусан нещадно и еле сумел спастись бегством от разъяренного О’Рейли, который час гонялся за ним по всему колледжу с воплями, что ему придется ответить за убийство невинного животного. Животное, тем временем, в целости и сохранности дрыхло на моей подушке. Так незаметно пролетела означенная неделя. Мы с Диланом крайне весело проводили время, почти забыв про грядущий катаклизм местного масштаба. Тем временем, Генри, загнанный в угол, решился на крайнее средство. Заманив О’Рейли под предлогом извинений в помещение студенческого совета, он принялся его всячески задирать, склоняя на новое пари. И раззадорил таки импульсивного ирландца так, что тот согласился. - Итак. Значит, мы, каждый самостоятельно, выбираемся ночью из колледжа, идем к озеру. На берегу раздеваемся до гола. И переплываем озеро туда-обратно. Кто переплывает первым, тот забирает одежду противника. Если ему удается пройти обратно незамеченным, то второй возвращается с озера голым, ослепительно улыбается дежурному на входе и остаток дня сидит под арестом. Все так? - Именно, - Генри решительно кивнул. - Слушай, Бартон, зачем тебе все это? – Дэниел прищурился, внимательно окинув взглядом очень стройную, даже хрупкую фигуру оппонента. – Тебе у меня не выиграть. Если конечно не собираешься жульничать, но ведь я тогда тебя из-под земли достану. - Я даю слов! Этого мало? – вскинулся в ответ Генри. Его в последнее время будто подменили – от прежнего хладнокровия и совершенства не осталось и следа. Он больше напоминал психа, чем Дэниел со своей нестандартной манерой одеваться. Кстати, даже несмотря на это, у О’Рейли в колледже быстро появились друзья и еще куча поклонников, что добивало Бартона окончательно. Дуэль была неизбежна, потому то, о чем попросил меня Дэниел, рассказав про условия спора, оказалось для меня совершенно неожиданным. - Зачем тебе это нужно? – удивился я. - Ты бы видел, как он был хорош в гневе! Обожаю зеленоглазых и горячих… - Дэниел растянулся на кровати с таким умиротворенным выражением лица, какого я у него еще за всю эту неделю не видел ни разу. Кстати, к вечно задирающейся юбочке я привык настолько, что уже не обращал внимания на непристойные позы, даже если владелец сего сокровища валялся и болтал ногами в воздухе, убеждая меня, что это такая гимнастика. - Значит, по рукам? Ты все сделаешь? - Хорошо, - с неохотой согласился я. Хотя мне совсем не улыбалось быть застуканным за компанию с ними, я помнил, кому обязан своей счастливой и неожиданно бурной личной жизнью. В условленное время я спустился в холл, предварительно дождавшись, чтоб охранник, зевая ушел пить чай. Спрятавшись за знаменитым фонтанчиком, я наблюдал, как сначала мимо меня прошел Генри, а сразу же следом за ним – Дэни. Выждав пять минут, как было условленно, я отправился к озеру. К моему удивлению, дойдя до него, я услышал их голоса, хотя по моим расчетам соперники должны были уже отплыть от берега. - Раздевайся! Не буду я тебя насиловать, – шипел порядком взведенный Дэниел. - Только после того, как ты отвернешься, извращенец! – с ядом в голосе парировал Генри. Где-то еще минут десять продолжалась эта увлекательная сцена, которую я с интересом наблюдал из кустов, делая про себя ставки, а чья же все-таки возьмет. В итоге, Дэниел сдался, вспомнив, что все-таки иногда нужно побыть джентльменом и уступить слишком скандальной женщине, ну, или, как в данной ситуации – мужчине, чтоб в итоге все равно получить желаемое. Я облегченно вздохнул, когда эта парочка, наконец, рассталась с одеждой и отплыла на приличное расстояние, силясь сразу отобрать друг у друга лидерство. Когда их перестало быть слышно, я вышел из укрытия, осторожно собрал всю одежду, что была на берегу, и, прихватив ее с собой, вернулся обратно на свой наблюдательный пункт. Дэниел говорил уходить сразу же, забрав барахло, но мне было слишком любопытно, зачем ему это понадобилось, и что будет происходить дальше. Наконец, спустя час, уже начав волноваться, я услышал плеск воды, и через какое-то время показались сами пловцы. Дэниел, как и ожидалось, опережал Генри, но всего на полкорпуса. Все-таки наш глава студенческого совета был очень волевым парнем и ненавидел проигрывать. Когда Бартон, выбравшийся из воды следом за Дэни, увидел, что ни своей, ни чужой одежды на берегу нету, я пожалел, что пошел на дело без камеры. Более идиотского выражения лица я в жизни у главы нашего совета не видел. Дрожа и переминаясь с ноги на ногу, он глупо жался, пытаясь закрыться от Дэниела и попутно обвиняя того в пропаже одежды и еще куче прегрешений. Наконец, упреки стихли и воцарилась тишина. И любопытства я даже высунулся из своего укрытия и застыл пораженный. Они стояли в обнимку, плотно прижавшись друг к другу и Дэниел что-то шептал Генри на ухо. Подозреваю, что он спалил нас с Диланом и уговаривал Генри попробовать, убеждая, что это идеальный повод согреться. Но Бартон, как типичный девственник, повелся на обычное слабо, когда Дэниел собрался уходить, будто бы отказавшись от своих намерений. Эта картина будет долго еще стоять перед моими глазами. Два силуэта в свете луны, тесные объятия и прерывистые стоны. И это всего в пятистах метрах от ворот колледжа. Думаю, излишне говорить, что я получил истинное наслаждение, наблюдая. Особенно, когда Дэниел, без особой борьбы оказался в итоге сверху…
- Ник, завязывай с этой порнухой, а? – взмолился, наконец, потерявший остатки терпения несчастный оператор Сэм. - Да ладно…желтые издания любят пикантные подробности. Про издания потом вырежи, - Ник сосредоточенно помассировал виски. – Вот вечно ты меня сбиваешь…Итак, ночное приключение закончилось хорошо. Нас троих поймали, посадив под замок на все время пребывания в колледже попечителей, после чего без всяких санкций отпустили, что, конечно же, является грубейшим нарушением со стороны администрации. Дэниел расстался со своими горячо любимыми топом, гольфами и юбочкой – даже всплакнув над последней. Оказывается, по условиям пари он должен был либо ходить переодетым в женщину, либо спать с мужчиной. Ко второму варианту он стал прибегать исправно, посему необходимость в первом отпала. Впрочем, радовались мы недолго. Когда Дэниел в первый раз пришел на урок химии в сваливающихся с задницы джинсах, преподаватель опрокинул себе на ботинок колбу с кислотой. К моей великой радости, после этого пару недель, пока преподаватель лечился дома от ожогов и от стресса, не было никаких занятий по нелюбимому предмету. А у Генри Бартона начиналась жуткая истерика каждый раз, когда он видел новый прикид Дэниела. У него вообще часто в этом году случались истерики, но, несмотря на это, в основном, он был более чем доволен жизнью.
Итак, с вами был Ник Иствик и его репортаж из колледжа Барлоу. Надеюсь, вы теперь трижды подумаете, прежде чем отдавать своих детей в частные английские школы, особенно если они славятся «богатыми традициями по воспитанию юных джентльменов».
Как мы вчера дивно погуляли! Приехали на место в 9 вечера, народ орал, что хочет в баню, но я, как истинный садист, сподвиг всех ехать на озеро. Пока собирались, зарядил дождь, но когда такие мелочи нас останавливали? Короче, приехали... Озеро в легкой дымке, никакого дождя, по берегам горят костры. Вид - как в какой-то ипанутой сказке про друидов. Вода - суперрр! Воздух в 9 вечера - 22 градуса!! такой аномалии даже в июле не было) Мы мало того, что искупались. Познакомились с ребятами, которые тусили на берегу, и до поздней ночи с ними зажигали. Просыпаемся сегодня, ясен пень, поздно. Смотрим - 13 градусов и проливной дождь. Т.е., съездили мы бы на озеро "в субботу с утречка", ага. Мораль сей басни такова: Макс не бывает не прав. А если бывает - смотрите п1-й!
Анька, начало готово!! Беги-проверяй (на Доме, как я и обещал) тык Сегодня у нее эксклюзив. И нет, мне за пиар не платят Annabellka пишет: так! Хочу про какого-нибудь нищего мальченку, который попался королю-тирану, красивому, статному и не старому... Ну и он его оставил в замке, сначала они ругались а потом произошел лямур))) Хотя бы с Ркой!))