"Игра во власть", оридж, NC-17

[silverstyle]

Ну вот и она... Моя фестовая работа. Я сдержал слово и поправил ее, так что - особого ахтунга нет. Да и не было, в принципе. Я боялся, что тут ваще кошмар^^ Еще раз спасибо организаторам феста, всем читателям и всем голосовавшим При таком зачине я планировал оказаться на третьем месте, но с другого конца Картинка - шик) Я согласен подставлять свой дневник под такие тройки


Щит № 154
Вид состязаний: "Золотое Копьё"
Название: Игра во власть
Автор: Maxim
Бета: Ирис
Жанр: романс
Рейтинг: NC-17
Пэйринг: долго перечислять
Герб: Волк, гарпия, павлин.
Вместо саммари: Волк - символ алчности, злости и прожорливости, Гарпия - символ омерзительных порочных страстей, Павлин - символ тщеславия и суетности.
От автора: особых предупреждений нет, читайте саммари.
Примечание: в названии частей использованы слова песни группы «Агата Кристи» - «Абордаж».

1. Право, маркиза, что за Луна,
Ленива, капризна и холодна!

Я мог бы смотреть ему в глаза, но это совершенно ни к чему. Я знаю, что там увижу – муть, похоть, жажду даже не обладания, а тупо засадить поглубже. Иметь власть и уметь распоряжаться ею - совсем не одно и то же. Так почему власть дается вот таким ничтожествам?
Я смотрю на сплетение наших тел в зеркале, изгибаюсь красиво…получаю болезненный укус в шею – ладно, пусть. Совершенство не испортишь. А он... Ему осталось недолго, только бедняга сам еще не знает. Я ставлю на то, что он кончит через три-четыре толчка. Не думаю, что для него это большой секрет. А вот, что кресло в министерстве он потеряет послезавтра, не знает почти никто. Но я умею выбирать себе компаньонов. Главное, чтобы малыш Артур успел решить все мои дела на завтрашнем обеде с делегатами из столицы.
Пока все шло по моему сценарию. Взгляды, прикосновения. Недели хватило, чтобы он воспылал ко мне безумно. Желание смять, подавить, нагнуть носом в столешницу посреди предусмотрительно запертой на ключ приемной… Ну почему они всегда так однообразны? Или мой вид провоцирует?
Я уже сказал, что совершенство не испортишь. Я имел в виду не свою красоту, а несколько другое. Конечно, я хорош и внешне. Но любой столичный аристократ даст мне сто очков форы. Все-таки мы, южане, похожи друг на друга: темные волосы, прямые, точеные черты лица и смуглая кожа. Только глаза у меня необычные, серые. Когда-то это считалось чуть ли не кошмарным моим недостатком, но со временем я сумел обратить его в плюс. Мое искусство как раз в том и состоит – я умею заставить себя желать. Голосом, взглядом, случайным жестом… Даже легкое движение уголков губ в выразительной улыбке и почти незаметно приподнятая бровь – они уже видят сигнал, как стая голодных собак.
Мой дед постоянно говорил, что я весь просто олицетворение разврата и погани. Он умер, когда мне было четырнадцать, и слава святым, потому что дядя хотя бы оказался человеком прагматичным и закрывал на все глаза, пока я приносил пользу. Но у всех есть свои маленькие слабости. И у меня тоже.
Из дома министра Артура я выхожу с кучей синяков и ссадин на теле, с укусом на шее, который саднит, будто в рану впрыснули яд, и, конечно же, с обещанием подписать все, что мне надо. А надо мне всего ничего: поменять немного законодательство нашего округа, чтобы не загреметь в долговую тюрьму или, что еще хуже, имперскую армию. Бумажка, которую будет подписана на завтрашнем обеде, станет настоящим счастьем для всех должников, проживающих по нашу сторону Большой реки. Я справедливо рассудил, что до соседей мне дела нет, главное, чтобы я, какой-никакой, но все же представитель древнего семейства, попал под долговую амнистию. Кажется, с задачей я справился с блеском.
С наслаждением вдыхаю холодный воздух, избавляясь от чужого запаха. Прикосновения не смыть, это я знаю, потому не тороплюсь. Я это усвоил еще после первого раза, который называю «настоящим». Потому, что я тогда чувствовал. Это сложно объяснить. Отвращение, боль, стыд – полный набор. Но, вспоминая, я испытываю настоящее, неподдельное возбуждение. Да, я шел к нему не за этим. Вернее, надеялся, что моя юность и мнимая порочность сыграют свою роль. Я знал себе цену, но не знал, что придется ее платить. Ведь он был старый собутыльник отца, ревел на его похоронах, как ребенок-переросток. И вот, оказавшись у него, я впервые услышал заветный щелчок замка в комнате, которая никогда не запиралась. Всего пара поворотов – и мы отрезаны от толпы шумных гостей. Кричи – не кричи, это комната для совещаний, тут не будет слышно ничего. А кричал я много. Царапал до крови его белые плечи… С тех пор ненавижу всех северян. За эту омерзительную белизну и водянистые холодные глаза. И за… За многое еще. Я все-таки помню, что отца погубила пресловутая верность предыдущей династии…
Расслабляюсь, не торопясь раскуривая сигару. Глотаю холодный воздух не спеша, порциями, вспоминая, как давился его спермой. И его пальцы в моих волосах. Он остался недоволен, ведь первый раз я был совсем неумелым, не знал, чего и как. Впрочем, потом я компенсировал ему все сторицей. Я был его любовником два года, потому смог выжить. И многому научился, ибо фантазия у примерного семьянина лорда Рудольффа была бути-нати. Мое тело за время нашего «общения» сделалось весьма гибким. И еще он показал мне, как надо добиваться расположения влиятельных господ. Но нюансы своего мастерства я оттачивал сам: взгляд, поворот головы, раскуривание сигары, смех – часы репетиций. Долгие занятия с балетмейстером и фехтовальщиком. Я больше ни о чем не думал, жил всем этим только с одной лишь целью – отомстить. Верх идиотизма и горячности. Я пытался хвататься за кровоточащие обрубки поверженных идеалов, как ребенок за зачитанные до дыр сказки. Олицетворением таких идеалов был отец, спящий сейчас в фамильной усыпальнице по соседству с другими моими идолами, каждый из них был героем своей эпохи. Взлеты, падения, слава, роковая ошибка или предательство – все это лишь пыль на мраморе плит, и совсем теперь неважно. Тогда я этого не понимал, увы, и потому оказался в проигрыше.
Мне почти жалко лорда Рудольффа, ставшего первой жертвой моих интриг. Бедный Руди. Такой наивный, даже в своей грязной привязанности к моему телу. Он ведь находил в себе честность стыдиться этого. Я растерзал его без сожалений, с незамутненной кровожадностью только народившегося хищника. Парочка удачных визитов и…
Мой бывший патрон никогда не узнает, что его погубила пуговица. Верхняя, случайно так кстати расстегнувшаяся на вороте моей белоснежной рубашки, обнажая ключицы. И тут же - заветных два поворота ключа в замке.
Прощайте, лорд Рудольфф. Пожалуй, вы были достойным идолом своего времени. И достойным соратником моего отца. В вашу честь я выдыхаю первое колечко дыма. Интересно, если вспоминать их всех, хватит ли мне затяжек? Я сую руку в карман и нащупываю портсигар. Не мой, чужой. С золотом и бриллиантами, конечно, в замысловатом вензеле «А». Маленькое и приятное дополнение к указу, который должен меня спасти. Не подарок ни разу. Я его стащил. Я люблю красивые вещи, а они любят незаметно наполнять мои карманы. Болезнь? Быть может.
В первый раз я взял только посмотреть. Правда-правда, совру – с места не сойду, как говорили мы в детстве, и самозабвенно врали. Лорд Руперт. Я выпускаю белое колечко в вашу честь. Вы были моим кузеном, и мы играли в детстве. Собственно, прошу меня простить, что говорю о вас в прошедшем времени, но, право, почти не сомневаюсь, что вы сгинули где-то в изгнании.
Все было предельно просто: мой дорогой Рудольфф, первый, но не единственный возлюбленный, был уже в возрасте, и надо было озаботиться покровителем понадежней и помоложе. И я сменял одну «Р» на другую. Отличий особых не увидел. Разве что юный Руперт оказался намного скучнее в постели и на порядок скупее. Вот тогда я впервые и задумался о том, что не стоило менять шило на мыло. И месть не совсем то, о чем думается, когда живешь в шикарном доме, наполненном восхитительными вещами, каких с детства не видел, а трогать их нельзя. Собственно, так и появилась крайне вредная привычка, которая потом очень сильно повлияла на мою дальнейшую судьбу. Довольно позорно быть пойманным на краже золотой десертной ложки. Иметь такого любовника откровенный дурной тон. Но Руперт имел меня с огромной радостью, хотя все прекрасно знал. Кажется, его возбуждала эта моя маленькая причуда. Скупердяй, которого заводит, когда его обворовывают – забавная шутка судьбы.
А закончилась наша идиллия в одно утро. Мы сидели, как обычно, и пили кофе, глазея на проезжающие под окнами экипажи. Руперт подмечал маршруты влиятельных знакомых, чтобы потом ненароком им повстречаться. Я думал о предстоящих занятиях с моим учителем фехтования, таким усатым, бравурным и мускулистым. Он напоминал мне старого корсара из детства, и мне нравилось, как щекотались его усы, когда он зарывался носом в мою шею. В остальном было пофиг: я изменял чисто для того, чтобы изменять. Маленькая месть моему скучному и скупому душке Рупу. Я глотал кофе и любовался на красивые резные запонки в его манжетах, прикидывая, как стащу одну из них. И как он расстроится, увидев пропажу. Ведь это подарок от самого внучатого троюродного племянника виночерпия при дворе императора! Да-да, мне было почти не смешно, я понимал всю важность момента. Ведь каждый южанин мечтает попасть в столицу. И все прекрасно знают, как это сложно, при безумной «любви» к нам действующего императора. И даже не его самого, а молодого советника Сандора, который сменил не так давно все еще могущественного, но ушедшего на покой доживать свой безумный век предшественника.
- О чем ты задумался, милый? -елейный тон и очень цепкий взгляд глазок-буравчиков. Тонкая линия губ. Целоваться с Рупертом — как с поленом.
- О тебе, мой дорогой, - я обворожительно улыбнулся, накрывая его руку своей.

Взгляд Руперта тут же помутнел. Он уже думать забыл о прогулке, о влиятельных знакомых. Черт, накликал с утра. Я неохотно раздвинул ему навстречу губы, принимая поцелуй. Его руки шарили по моему телу, нетерпеливо тянули за пояс брюк. Пряжка подалась с мелодичным звоном, заглушая звук, с которым расстегнулась запонка на его манжете. Я не следил взглядом, зная, что обязательно найду ее потом на ковре. Таковы правила игры. Я впился ногтями в ладони, когда почувствовал внутри его пальцы. Руперт мог бы быть пианистом. Но сказать это — значило не сказать ничего. У него длинные ногти. И я изо всех сил старался раздвинуться ему навстречу, хотя прекрасно знал, что боли не избежать.
- Тебе хорошо, малыш?
Кивнуть вышло через силу. Поскорей бы он вошел. Но я знал, что мы будем так играть долго. Очень долго. У Руперта был маленький член. И такие прелюдии его заводили намного больше, чем самое жаркое соитие. Тут даже мое искусство оказалось бессильно. Впрочем, до встречи со мной он обошел кучу лекарей, пытаясь восстановить потенцию. Лекари не помогли. А у меня вышло с первого раза.
Я слегка повернул голову, чтобы снова поцеловать ожидавшего моих бурных восторгов Руперта, и услышал, как мелодичным переливом разнеслось по дому «дин-дон» дверного колокольчика. Посетители. Спасение. Снизу послышался чей-то бархатистый бас. Незнакомый. Новая фигура на шахматной доске?
Мы спешно привели в порядок свою одежду, я незаметно поднял запонку с ковра. Для гостя готовился чай... Что-то не так: я понял это только по тому, как пальцы Руперта стиснули спинку кресла, когда он увидел, кто к нему пришел. Сам он весь будто состоял из прямых линий: осанка, губы, устремленный вперед взгляд. Он встал навстречу посетителю и будто ненароком отступил назад, оставляя между ними кресло, как преграду. Или это был такой повод изыскать точку опоры, в которую можно вцепиться, чтобы не упасть...

2. Силь ву пле, мадам, мой экипаж!

У молодого генерала, пришедшего зачитать Руперту приказ об аресте, были красивые губы и печатка на пальце, свидетельствующая о его принадлежности к известной фамилии. Я улыбнулся ему, и уже через полчаса проверял на мягкость бархатные подушки в его карете. Они оказались вполне себе. Только вот соскальзывал я постоянно и с трудом мог сдержать из-за этого смех. А мой новый любовник, Жиль, оказался неплох.
Провожу рукой по волосам. Забавно, пошел снег. Самое время отправиться домой. Только вот нет у меня уже дома. Я дарю мимолетному в моей судьбе Жилю целую затяжку. А также всем Филиппам, Джонатанам, Ришарам и Харрисам. Вспоминать про них было бы долго и муторно. Не заслуживают они отдельной затяжки – я уже мало кого вспомню, имена и лица сливаются в одно. Только позаимствованные у них вещи какое-то время еще хранили память. Портсигары, перстни, цепочки, драгоценные статуэтки… когда-то в моем доме была целая коллекция. Да и не процесс важен, важен итог.
Я был молод, богат, в меру влиятелен. Я мог позволить себе содержать собственного продажного мальчика ради удовольствия, но не хотел. При всей насыщенности моей личной жизни интимная сторона отношений интересовала меня все меньше. Просто инструмент, на котором я играл, чтобы добиться результата.
Я жил на проценты от позаимствованных финансов у наиболее страстных и глупых любовников, в доме, полученном по наследству от одного очень невезучего в дуэлях лорда, и мог бы просто радоваться жизни, наслаждаясь вожделенной свободой и независимостью, которую дают только деньги. Но нет. Сокрушенные идеалы вдруг подняли свои, казалось бы, вполне ловко отрубленные головы. Мне захотелось мести. Вернее, месть за отца - это был повод. На деле я хотел власти и признания. Всего того, что сделало бы меня одним из идолов пантеона. Увековечило. Хотя умирать во славе слишком быстро я не собирался, у меня были совсем другие планы.
И мишень казалась подходящей – старый советник, некогда правая рука императора. Тот человек, что по мнению в меру посвященной толпы, погубил моего отца. Теперь его власть померкла. На плаву старика держали только богатство, былые связи и слово, так предусмотрительно взятое с молодого советника Сандора, который был беспощаден, но славился своей честностью.
Я проделал долгий путь наверх. Я подбирался к старику незаметно, через постель внуков его друзей — весьма долгая дорога. И, наконец, заполучил вожделенное приглашение на столичный прием в резиденции первого врага моего отца. Признаюсь, я не спал ночь, мне действительно снился отец. Его запах, он сам в ореоле силы и признания. Он мне улыбался, одобрял. Но в его серых глазах был холод, которого я не помнил никогда. И под утро мне вдруг примерещился склеп. Но что нам, живым, предостережения мертвых?
Весь особняк, казалось, состоял из огней, будто туда свезли свечи со всей столицы. Под каблуками моих сапог шуршали лепестки настоящих роз. Зала была просто огромна. В какой-то момент меня охватила паника. Я впервые оказался в такой большой толпе и почувствовал себя песчинкой. Какое дело будет до меня этому великому человеку? Он даже не выйдет поздороваться. И ждать мне приглашения на следующий прием еще два года. А я не мог ждать.

3. Музыка Штрауса еле слышна,
Возьмите бокал, я налью вам вина!

Его самый младший племянник – Рихард, мой ровесник. Снова проклятая «Р». Проклятая во всех смыслах слова. Вывожу дымом эту букву в воздухе.
Я заметил его сразу, как вошел в зал. Его нельзя было не заметить. Чертов северянин. Глаза, как осколки мутного стекла. Темные, холодные, равнодушные... Тысячи эпитетов в устах льстецов-поэтов. Пепельные волосы. Их бесцветность на контрасте с глазами завораживала. Но не потому что было красиво, а потому что это принадлежало ему. Таких людей нельзя не заметить, невозможно пройти мимо, не зацепившись взглядом. Ради таких можно бросить любое совершенство, отказаться от самых выверенных планов... Я стоял и робел, боясь подойти. Впервые я встретил человека, так похожего на меня. С одним лишь отличием: я играл роль, притворялся, учился на своих ошибках. Он же был таким с рождения. Для него покорять было так же легко, как вдыхать трепещущими ноздрями щепотку табака.
- Вам не надоело протыкать меня взглядом? - я потерял его лишь на долю секунды в пестрой толпе, и вот он уже оказался совсем рядом, измеряя меня насмешливым взглядом.
- А вы предпочли бы мою шпагу? - слова вырвались до того, как я успел сам прочувствовать их смысл. Ответом мне — лишь слегка приподнятая в удивлении светлая бровь и небрежно брошенное:
- Я пришлю секундантов.
Мы дрались ночью, в одном из крайних садов особняка. Безумие, которое могло стоить мне головы. Хотя я и так уже потерял голову. Запах собственной крови из хлестко нанесенных порезов действовал как афродизиак, я почти с трепетом ждал поцелуев его шпаги. Мое дыхание оказалось безнадежно сбито. В таком состоянии нельзя драться, но мне было плевать. Я вдруг ощутил себя очень юным. Пьяным и желающим. И, черт возьми, я тоже по-своему красив, у меня должен быть шанс... Неужели этот холодный бог не заметил?
Шпага вылетела из моих пальцев, как что-то совсем уже ненужное и бесполезное. Я рассматривал глубокую царапину на своей ладони от его клинка. Есть в движении крови что-то красивое. Правильное, как ощущение холода стали, надавливающей на жизненно важную артерию. Сердце замерло сладко, как в самом идиотском романе из дедовой библиотеки. Я пытался вспомнить, как это: «смотреть сквозь опущенные ресницы» - мне бы сейчас пригодилось...
- Сдавайтесь.
- Уже, - у меня вышел только прямой взгляд в глаза. Было невозможно не любоваться игрой теней на его лице. Ох уж эта белоснежная кожа!
- Я требую извинений.
- Готов принести их вам приватно.
- Здесь и сейчас.
Кровавый ручеек на моей шее не оставил сомнений в серьезности его намерений. Я смотрел на него и улыбался. Смотрел, прямо, не отрываясь. Смотрел...

В его комнате ветер качал бордовые портьеры, и пахло каким-то экзотическими травами. Больше ничего я заметить не успел, он сразу швырнул меня на кровать. Медленно, будто издеваясь, пуговица за пуговицей расстегнул рубашку. И я ничего не видел вокруг, кроме его таких спокойных и чуть насмешливых глаз. Я готов был отдать небеса и ад в придачу, лишь бы они потемнели от страсти. Я тянулся к нему всем телом. Расцвечивал белую кожу узором из поцелуев... Мой язык гостил в выемке его пупка.
- Хватит, - он перевернул меня резко, утыкая лицом в подушку. Я почти задыхнулся, но понимал, что победил. Моим брюкам досталось куда менее нежное обращение, чем рубашке. Пряжка отлетела в сторону, срезанная кинжалом. Не успел испугаться даже. Вторжение оказалось очень болезненным, будто это вообще первый раз. Но мне было плевать. Я подался навстречу, кусая собственные пальцы, чтобы не закричать. Представлял себе его лицо. Губы, которых я так и не коснулся — распухшими от поцелуев. И капельки спермы в уголках...
Наутро я не мог даже пошевелиться. Но меня беспощадно выставили вон. Единственное, чего я оказался достоин — наемный экипаж. Он даже не удосужился дать мне свою карету. Моей досаде не было предела. Я забыл обо всем, к чему стремился, и дал себе клятву, что этот равнодушный мерзавец будет моим. Нет, я не влюблен — убеждал я себя — просто после такой победы для меня уже не будет преград. Я смогу все!

4. …запах ваших духов,
Бальные танцы, вино и любовь...

Будто в насмешку над моей уверенностью, Рихард, казалось, нарочно избегал меня. Не появлялся в тех местах, где его раньше было легко застать. Или вдруг резко исчезал, стоило мне показаться на горизонте. Я уже не знал, что делать. Я перезнакомился со всеми его друзьями. Переспал с половиной. Но тех их приватных сборищ, где обычно появлялся он, для меня будто не существовало. Наконец, уже совсем отчаявшись, я решился спросить. Обычно после трех бутылок вина и бурных ласк люди становятся довольно покладистыми, как я успел заметить. Но мне очень не понравился смех Меррика — кажется, его так звали — когда я попросил его свести меня с Рихардом якобы, чтобы решить какие-то важные для моей семьи вопросы.
- Мой дорогой, все-таки ты поразительно глуп. Впрочем, у тебя полно других достоинств...
Я уклонился от его похотливых губ, моментально трезвея:
- О чем ты?
Этот момент я вижу будто со стороны: обнаженного себя, хлопающего глазами, как последний идиот, и его пьяную, красную от смеха рожу. В приступе веселья он барахтался в кровати, пока я, разозлившись, не сбросил его на пол.
- Да какого черта вообще?!
-Тише, - оставивший попытки забраться на кровать Меррик смотрел на меня почти с сочувствием. - Над тобой уже все смеются. Рихард поспорил с кем-то, как долго ты будешь упорствовать. С кем точно, никто не знает. Но он очень не хочет проиграть пари.

Я не слышал почти ничего из того, что он говорил дальше. Будто в забытьи искал по комнате свои вещи, натыкаясь на предметы. Даже не помню, как оказался на улице. В ушах звучал его смех. Такой позор! Выход был один — напиться. И завтра же уезжать.
Не могу точно вспомнить, почему меня понесло в Клуб. Так они называли место своих сборищ, дорогой трактир, в котором благородным лордам можно было выпить вина, перекинуться в карты, обсудить последние новости. А так же покурить гашиш и найти себе пару на вечер. Именно здесь заключались почти все пари, вспыхивали ссоры и затевались дуэли. Идти в подобное место в моем состоянии было откровенно опасно. Всегда найдется проигравшийся, отвергнутый любовником или просто ищущий, кого бы со скуки проткнуть.
Я ввалился туда, не обращая внимания ни на кого. Кинувшийся было задержать меня швейцар узнал и отступил — я имел сюда доступ. Мне хотелось одного, вернее, трех вещей: вина, наркотиков и кого-нибудь отлюбить так, чтоб несчастный уже не поднялся. Или затеять дуэль... Короче, забыться любой ценой. Случайный толчок в бок был воспринят мной, как небесная манна. Я обернулся, чтобы высказать неизвестному нахалу положенный набор грязной брани, которая неминуемо приведет к дуэли, и замер с открытым ртом.
- Опять ищешь приключений на свою задницу? - Рихард был совершенен, как всегда. И снова откровенно надо мной издевался.
- Иди к черту.
Я собирался развернуться и уйти, но его рука на моем плече не позволила. Недоумению не было предела. Что ему надо? Прикончить меня в довершение всего?
- Поднимемся наверх?
Я кивнул в ответ, сам поражаясь, что смог это сделать. Сглотнуть было тяжело, не то что ответить. Мне хотелось его убить. Разорвать. Невозможно было дышать от нестерпимого желания коснуться его губ.
Я впился в него поцелуем, как только за нами закрылась дверь. Он отстранил меня со смехом, но я снова притянул его к себе. Мне доставило особое удовольствием сорвать с него рубашку. Порвать тонкую паутину батиста, чтобы драгоценные пуговицы рассыпались по ковру. Я уже знал, что одну возьму как сувенир.
- Подожди. Ну подожди же, - теперь он уговаривал меня, пытаясь отвести мои руки мягко, не причиняя боли. Конечно, ему было меня не удержать, но я остановился сам, наслаждаясь своей нежданной властью.
Рихард улыбнулся благодарно и тут же принялся лихорадочно шарить в своих вещах. Когда он повернулся ко мне, я увидел в его руках крошечную коробочку с замысловатой монограммой. Обожаю вещи, помеченные чужими инициалами, это моя слабость. Рихард посмотрел на меня понимающе:
- Только попробуй это стащить — клянусь, долго не проживешь.
Я даже не пытался отрицать. Только поразился тому, сколько он про меня выяснил.
- А что там?
Рихард улыбался мне. И я почти не соображал от его улыбки. В ней было все: доступность, предвкушение, обещание, запретность... И еще что-то неуловимое, что заставляло меня тянуться к нему навстречу. Он открыл коробочку, осторожно зацепил двумя пальцами щепотку порошка, резко запрокинул голову, вдыхая. Так вот, значит, какой у него табак. Я наблюдал, как дрожат его ресницы, и он замирает, пронзенный незнакомым мне наслаждением. Когда он предложил порошок мне, я принял без возражения. Вначале ничего не получалось, я только чихал, бездарно тратя заветную пыльцу. Но Рихард оказался очень терпелив. Его руки гладили мои плечи, спускаясь ниже. Я сделал глубокий вдох, под аккомпанемент губ, исследующих ниточку пульса на моей шее. В этот раз получилось, хотя с непривычки я вдохнул слишком много. Мне казалось, я почти уже все испытал, что можно. Но нет. Выяснилось, я ничего не знал.
Мое сознание вдруг словно превратилось в море. Я плыл на зеленых волнах. Я сам был волнами. А Рихард был ветром — его губы, усиливающие во мне волны. Воронка, которая засасывает с головой. Абсолютная свобода и совершенно неземное, прекрасное чувство принадлежности. Что тебя любят. Что ты нужен.
Утром я проснулся с легкой головой. И даже не стал проверять — точно знал, что он будет рядом. С тех пор мы практически не расставались, я сопровождал его повсюду, вызывая кучу сплетен, провожаемый завистливыми взглядами. Но мне не было дела ни до кого: у меня был Рихард. И как приложение к желанного призу — сколько угодно белого порошка и много денег. Я был счастлив. И не заметил, когда белый порошок вдруг вышел на первое место.
Впрочем, я многое не замечал, пока в один прекрасный день Рихард не разукрасил меня так, что я много дней не мог нигде показаться. Я не помню уже, что послужило причиной. Может, он действительно себя не помнил, может — я ему просто наскучил. С тех пор мне было сложно отделаться от страха, когда он открывал заветную коробочку. Я не знал, что меня ждет: феерическая ночь любви или очередной приступ ярости, от которого его серые глаза становились совсем черными. Первое время он просил прощения, дарил мне дорогие подарки. Потом перестал. Если мне что-то было надо — я брал сам. И мне регулярно жестоко доставалось, если он замечал пропажу. Особенно, если что-то пропадало у его гостей.
Но я не думал о разрыве с ним. Я жил в столице шикарной жизнью, о которой мечтали бы многие. Моя семья вернула себе почти все, что утратила из-за ошибки моего отца.
А Рихард крайне редко терял над собой контроль. Да и от пристрастия к порошку можно было найти исцеление... Мои пальцы очень любили обводить букву «Р» на крышке заветной коробочки...
Жизнь текла своим чередом, будто бы мимо. Темные, почти безумные под воздействием белого порошка глаза Рихарда, его колючие поцелуи. Мои срывы. Тонкий шрам на виске от пущенной в меня в самый разгар ссоры бутылки. Тогда он чуть не убил. И, казалось, одумался. Сделался вдруг нежным.
Еще с детства у меня была слабость — театр. Меня поражала способность людей перевоплощаться, проживая чужую жизнь. Когда-то, давным-давно, засыпая в своей детской, я видел во сне, как стану великим актером. И ведь мог бы стать. Забыть свое происхождение, не слушать тихий шелест историй, которые остались похоронены в фамильном склепе вместе с былыми кумирами.
Но у меня был свой путь. И я в него верил.
В тот вечер Рихард повел меня в театр на самую блистательную премьеру сезона.Там был весь свет. Туда обещал заглянуть сам император. Казалось, мечтать больше не о чем. Моя рука лежала на локте Рихарда, когда мы входили в зал. Официально признанный любовник. Скандально, обсуждаемо, но почетно. Мне завидовали. Я даже не представлял себе, сколько народу желало мне сгинуть в темной подворотне на задворках какого-нибудь кабака.
- Смотри, у старой виконтессы снова то самое ожерелье. Она все-таки забрала его из ломбарда, - в голосе Рихарда слышалось холодное презрение и какая-то непонятная мне веселость.
Слишком уж хорошо я помнил, что значит падение, и не мог злорадствовать. Хотя, положа руку на сердце, старуха, которая некогда была всесильной любовницей императора, и впрямь выглядела жалко. Но почему вдруг так потемнело лицо Рихарда? Я проследил за его взглядом — и будто бы натолкнулся на стену, эффект тот же. Я и не заметил, что на нас внимательно смотрят. Точнее, мне казалось, что смотрят именно на меня, но разве такое возможно, когда Рихард рядом?
У разглядывавшего меня человека были глаза типичного северянина: холодно-голубые. Но их даже очень пристрастный критик не смог бы назвать тусклыми или водянистыми. Мне казалось, он мог бы взглядом резать стекло. Почему именно такое сравнение пришло тогда в голову, сам не знаю. Но я почти видел острые, как холодные льдинки, осколки. Они должны были дождем осыпаться у его ног, как поверженные противники. Главный советник императора Сандор. Я узнал его по многочисленным портретам, хотя на них он был совсем другим: никакой кисти не под силу передать такого взгляда. Я стоял, как пригвожденный, пару маленьких вечностей, пока он не отвернулся что-то сказать виконтессе. Глаза старухи светились торжеством. А Рихард уже тянул меня за рукав, увлекая к выходу.
- Пойдем, - прошипел он, наконец, видя, что я не трогаюсь с места. Никогда еще в обществе он не терял контроль над своим голосом и телом настолько, даже в минуты ярости, когда находился во власти наркотика. Мы больше ни словом не перебросились до самого дома. Я просто не знал, что говорить, боясь его реакции. А он сидел, забившись в самый угол кареты и смотрел в пространство невидящим взглядом.
Я потом долго и многократно сожалел, что мы не поговорили. И что никогда не спрашивал Рихарда, с кем в свое время он поспорил на то, что я буду бегать за ним до победного. Та встреча в театре долго беспокоила мое воображение. Я понял, что ненавижу Сандора. Чувство, не поддающееся моему контролю и совершенно беспричинное, на первый взгляд. Хотя, пожалуй, я просто в очередной раз наткнулся на свой недостижимый идеал. Великий человек. Почти гений. И он добился всего, сражаясь,а не вползая на брюхе в чужую постель. Его именем названы две улицы в столице, ему отведена уже целая глава в истории империи, в его честь император дает весенний бал. Такой бал его предшественник когда-то устраивал в честь моего отца. Ненавижу. Желание отомстить снова вернулось ко мне, но я уже понимал всю нелепость попыток.
Просто объявил в одно прекрасное утро Рихарду, что желаю лечиться и что намерен изучать историю государства и иностранные языки. Он только пожал плечами. В последнее время мой любовник не отличался особой разговорчивостью и часто где-то пропадал, но я был слишком захвачен своими новыми идеями, чтобы обращать на это внимание. Именно в тот период я полюбил сигары — пусть они не убивали жажду зеленых волн, но притупляли на время.

Я выдыхаю новое колечко дыма, вспоминая утро. Почему-то у меня так всегда выходило, что самые «хорошие» и «долгожданные» новости всегда находили меня с утра.
Я сидел и читал какую-то книгу по истории, когда услышал звон дверного колокольчика. Я никого не ждал и даже головы не поднял, зная, что это к Рихарду, а Рихарда нет дома. Значит умница-лакей отправит незваных гостей восвояси. Но вопреки моей стройной логике в коридоре послышались шаги. Дверь открылась, пропуская вперед генерала. Молодого и красивого. С замечательными губами, несомненно. Только мне было не до них. «Интересно, - думал я, заслушивая приказ о собственном аресте. - Такие почетные миссии выдают им вместе с повышениями?».
Мне вежливо сообщили, что я, оказывается, был соучастником тайного заговора, целью которого было убить всеми любимого советника Сандора. И мне уже можно было не спрашивать Рихарда, куда он пропадал. Собственно, мне, кажется, было не суждено больше никогда его увидеть. Я снова потерял все: деньги, семью, Рихарда и... да, белый порошок. Исцелиться я так и не успел. Мотивы Рихарда были вполне ясны: месть отвергнутого любовника, желающего вернуть утерянное любой ценой или уничтожить совсем. Сколь бы ни был я хорош, заменить такого человека, как Сандор, было не в моей власти. Я прекрасно понимал его. И желал ему гореть в аду, как можно дольше.
Вежливый молодой генерал зачитал мне приказ и не менее вежливо препроводил меня в тюрьму. Меня ожидал имперский суд. То, чего в свое время сумел избежать даже мой отец, так кстати для всей семьи оказавшийся убитым.

5. Я возьму вас...

Суд был недолгим и не столь суровым, как мне виделось в кошмарах. Судья, зачитывавший мне приговор, был серьезен, а секретарь много писал. Больше никого не было, ведь все было решено заранее. Мне объявили про полную конфискацию имущества, а также, что ввиду молодости моих лет и милости советника, мне дается потрясающая возможность — искупить свою вину перед империей собственной кровью.
Служба в имперской армии. На границе. Обычным солдатом. Так долго, как будет нужно. То есть — пока меня не убьют или меня не скосит какая-нибудь болезнь. Хуже приговора не может быть для человека благородных кровей. Особенно для южанина. Так вышло, что я с молоком матери всосал ненависть к имперским амбициям. А мой отец был великим дипломатом.
Грязь, тиф, гангрена — вот те три демона, что преследовали меня в кошмарах на протяжении всей моей службы. А белый порошок снова получил надо мной власть. Без него было никак. Все, что осталось — зеленые волны.
Довольно быстро выяснилось, что среди моих талантов нет ни одного полезного для воинской службы. Если бы не пьяный капрал, вниманием которого я был удостоен в первые же часы моего пребывания в войсках, сейчас некому было бы продолжать рассказ. Его звали Жером. И он был самой грязной скотиной, которую мне приходилось видеть, хотя, может, я просто мало общался с простолюдинами. Тем не менее, капрал достоин того, чтобы быть упомянутым отдельно, ведь он поставлял мне белый порошок.
В сочетании с зелеными волнами его мозолистые пальцы становились белым песком. Его резкий запах казался исконным запахом пустыни. И с ним я не боялся ничего. Это смешно, но я верил, что он меня защитит. Хотя сам понимал, как мало осталось от моего искусства обольщения. Я старался сторониться зеркал.
- Когда война закончится, я вернусь домой, в деревню. Дострою дом, родителям тоже помогу. А то туго им, хотя я высылаю... иногда. - Жером кряхтел, прижавшись ко мне толстым боком, вспоминая, что большая часть его жалованья уходила на мой заветный порошок. Но ему не на что было жаловаться. Разве смел он даже мечтать, что сможет заполучить такого, как я? Хотя... я уже сомневался в том, что являюсь таким уж счастьем
- Когда войне придет конец... - я закрываю глаза, не желая вспоминать унылую шарманку. Война не закончится, Жером, империя будет воевать вечно. А ты - еще одно рассеявшееся в сумерках белое колечко.
На вечно пьяном капрале моя сигара заканчивается. Но – я возьму вторую. Потому что мой последний номер перед мерзавцем-Артуром, который так и не предложил мне остаться на ночь, вполне этого достоин.
Новая сигара — новый этап в жизни. Чертовски символично получается. Огонек на самом кончике и белое облачко дыма в уже совсем чернильно-черное небо.
Думаю, излишне говорить о том, что я не смог так жить. Меня хватило на полгода.
Уговаривать Жерома помочь мне бежать было бессмысленно, я сделал все сам. Вернее, нашел того, кто мне это сделал. Еще немного продажной любви, совсем чуть-чуть шантажа — и я оказался свободен.
Снова в столице. В таверне на самой окраине. Деньги заканчивались, и щепотка белого порошка тоже. Не знаю, о чем я думал и думал ли вообще.
По идее, именно тут должен настать конец моей истории, но случилось по-другому.
Я использовал последние белоснежные крупинки, но их мне оказалось мало. Сделалось только хуже. Даже свежий воздух не помог. Я оставил позади душную таверну, брел, куда несли ноги, озираясь по сторонам в поисках хоть какого-нибудь способа раздобыть желаемое. И вдруг наткнулся взглядом на него. Незнакомец на другой стороне улицы пристально меня рассматривал. Что-то всколыхнулось в моей памяти при взгляде на эту фигуру, но шансов узнать кого-то из знакомых было мало. Я и себя бы не вспомнил.
- Вам нужна помощь? - я вздрогнул, потому что когда он решил ко мне приблизиться, уже успел забыть о его существовании. Быстрого взгляда хватило, чтобы понять, что это кто-то из благородных, одетый для ночных похождений. Я с трудом вымучил из себя отблеск улыбки, которая некогда открывала передо мной все двери.
- А может, это я смогу быть вам полезен?
Мне плохо было видно в темноте его лицо, но, кажется, он сильно удивился.
- Вы? Чем же? - вместо ответа я сделал шаг навстречу. Положил руки ему на плечи, заглянул глаза и забыл, что хотел сказать. Цвет в темноте разглядеть было невозможно, но выражение...
- Я так и думал, что вы меня узнаете.
Я даже не нашелся, что на это ответить. Сама мысль о том, что я где-то, почти в трущобах, натолкнулся на советника Сандора, казалась дикой. Игра больного мозга. Мне очень сложно было подавить в себе желание дотронуться или на полном серьезе поинтересоваться, а настоящий ли он советник. Повинуясь жесту белой руки, которую довольно красноречиво украшала печатка, полученная лордом Сандором при вступлении в должность, я последовал за ним. Сил что-то спрашивать уже не осталось. Мне было настолько плохо, что абсолютно едино: хоть советник, хоть сам черт, главное, чтобы хоть как-то помог. Кажется, в экипаже я вырубился.
А вот утро, когда я пробудился в совершенно незнакомой мне комнате с окнами на залитый солнцем парк, не забуду еще долго. Сначала я просто лежал, прислушиваясь к своему телу и ожидая почувствовать хорошо знакомую мне ломку, потом попробовал понять, где я все-таки смог вчера достать наркотик, и как меня сюда занесло. Вопросов явно наблюдалось больше, чем ответов. И все-таки из кровати я выполз с большой неохотой — когда у меня еще будет возможность поваляться на таком шикарном ложе?
Ответ поджидал меня в виде довольно скучного субъекта в форме старшего адъютанта. Он не понравился мне сразу, может, потому что был типичным северянином, а может потому, что я представлял, каким выгляжу в его глазах. Хотя держался он учтиво и отстраненно.
- Мне поручено сообщить, что вы находитесь в резиденции советника Сандора. Вас привезли вчера в довольно скверном состоянии. Потому я не рекомендовал бы вам сегодня никуда выходить.
- А что, мне можно выходить, если пожелаю? - я даже не пытался сдержать смех. Воистину, неудачник века! Подбери меня городская стража во время обхода — поместили бы в больницу. Но натолкнуться на советника Сандора, который шел куда-то ночью явно по амурным делам... Нарочно не придумаешь. Да еще в придачу он узнал меня. Такая идеальная память на лица? Понимаю, что моя ненависть никуда не делась.
- У меня есть только четкие указания, что вам следует дождаться возвращения господина советника.
Я лишь пожал плечами, откидываясь обратно на подушки. Что, без него никак не разобраться, в какую тюрьму меня везти?
Сандор объявился только вечером. И меня сразу же проводили к нему в кабинет. При моем огромном опыте посещения подобных мест я остался разочарован. Вместо помпезной и полной величия залы я увидел обыкновенную библиотеку. Да и советник показался мне намного менее пугающим, чем тогда, в театре. Быть может, свою роль сыграла усталость или то, что он пытался смотреть на меня с сочувствием — не знаю. Но я даже смог вызывающе уставиться ему прямо в глаза, и пусть желание сбежать посетило меня незамедлительно, все равно это было чертовски смело.
- Вижу, вам уже намного лучше.
Ответом ему стало весьма невежливое молчание. Он воззрился на меня удивленно, и я поймал себя на том, что люблю этот жест у северян: изогнутые изумленной дугой белесые, почти бесцветные брови. Так же у них выглядит осуждение. А я обожаю его вызывать у этих чопорных господ.
- Вы в курсе, что дезертировали перед собственной амнистией? - тон советника был дружелюбно-нейтрален. Мне начало казаться, что своих адъютантов он тренировал собственноручно. И что теперь он надо мной просто издевался. Внутри душной волной поднялась злость. Я плюхнулся напротив него в кресло, хотя мне и не было предложено садиться, закинул ногу на подлокотник, как привык делать в кабинетах своих любовников.
- Не знал, что у вас есть чувство юмора, советник.
- А у меня его нет, - пронизывающие светлые глаза глядели на меня все так же спокойно, но почему-то создалось четкое ощущение, что Сандор от души забавлялся происходящим.
- Да? А по какому случаю амнистия? Вы вдруг проснулись с утра и поняли, что я все-таки не виновен?
- Вы всерьез думаете, что я лично занимался вопросом? - в голубых глазах мелькнуло на секунду истинное любопытство, хотя издевка тут была бы уместнее. - Ваша вина была вполне доказана. Просто молодость и состояние здоровья осужденного иногда играет свою роль. В вашем случае еще вмешались неуставные отношения. Мне жаль. Причина вашего бегства в этом?
На этот раз смех застрял у меня в горле. Глупо было полагать, что, находясь в армии, я не был под надзором. Но как же они тогда позволили мне так спокойно исчезнуть? Это было выше моего понимания.
- Не ломайте себе зря голову. Это вредно.
То ли все мои мысли очень явно отразились на моем лице, то ли советник Сандор и впрямь умел их читать, как ему приписывали.
Мне успела надоесть эта бесполезная игра в кошки-мышки, и я задал единственный вопрос, который на тот момент являлся для меня важным:
- Зачем я здесь?
Ответом мне сначала стало лишь пожатие плеч и еле уловимая улыбка. Потом он наконец произнес:
- Вы сможете поверить в то, что мне просто скучно?
Настала моя очередь пожимать плечами.
- Смотря что это значит лично для меня.
- Для вас? Кажется, Рихард с вами не скучал, - заметив выражение моего лица, он продолжил с усмешкой. - Только поймите меня правильно. Любовник мне не нужен.
Я послушно кивнул, выражая полнейшее понимание и согласие. Мне было почти все равно, что ему от меня нужно. Впрочем сомнений, что речь шла о том самом, к чему я привык, практически не имелось. Я только недоумевал про себя, к чему почти всесильному Сандору такая поломанная игрушка. Тот же Рихард был намного интереснее. Бедняга Рихард. За время, проведенное в аду, именуемом имперской армией, я почти смог убедить себя в том, что действительно любил его. Но Сандору об этом знать было совсем не обязательно.
Я прекрасно справился со своими чувствами в те недели, когда надо мной колдовали известные имперские лекари, пытаясь привести хотя бы в какое-то подобие прежней формы. Надо им отдать должное, эффект превзошел мои ожидания. По крайней мере, на ногах я теперь мог стоять вполне прочно.
И как только я начал маяться от скуки, задаваясь вопросом, а что же будет дальше, ко мне зашел уже хорошо знакомый вежливый северянин, чтобы обрадовать новостью о назначении. Личный адъютант. Один из пяти, кажется. Что ж, сомнений в том, что меня ожидает, больше не было. Только вот, удивительное дело, справиться со своими эмоциями впервые оказалось так сложно. Советник Сандор был мне не просто неприятен, меня начинало колотить от одной мысли, что он будет ко мне прикасаться. И никакое самовнушение не помогало. Какой толк убеждать себя, что его можно назвать красивым? Это и так было видно невооруженным взглядом. Он был намного красивей многих моих любовников, уступал разве что Рихарду, и то не во всем. Но вразумить самого себя оказалось не так уж просто, и первое утро новой службы я встретил в прескверном настроении. Я слушал рассказы старшего адъютанта, все столь же вежливого и дружелюбного, и только кивал. Он вещал про то, в какое время надо посылать за кофе, когда приносить газеты и еще что-то про привычки и распорядок дня. Я запомнил из всего только, что его зовут Нил, и то потому, что он представился мне еще раз в самом начале разговора.
- Если что-то будет не так, сразу зовите меня.
Я кивнул, почти затравленно глядя на уже хорошо знакомую дверь кабинета. В моей голове мелькали довольно неприличные и весьма неприятные мне картины. В них фигурировали: я, советник и стол советника. Или кресло советника, не важно.
Я, как идиот, почти пять минут протоптался на пороге, но когда таки решился войти, Сандор не обратил на меня почти никакого внимания. Скользнул только взглядом, произнес рассеянное:
- А, это вы. Как самочувствие? - и не дослушав ответа, ушел в какие-то свои дела.
И так повторялось еще дважды, когда выпадало мое дежурство. Я уже не боялся, а тихо недоумевал. Что не так? Или он так устает, что ни до чего дела уже нет? Свои прямые обязанности я выполнял из рук вон плохо. Все время что-то путал даже не из-за невнимательности или злого умысла, а потому что белый порошок здорово ослабил мою память. Нил сначала улыбался, потом начал почти незаметно хмуриться, а потом стал посылать меня в покои советника как можно реже. Я зажил припеваючи: мне снова нашли учителя фехтования, я, как и до всех этих злоключений, коротал часы за книгами, но на этот раз уже не с великой целью, а просто, чтобы не отупеть окончательно.
Но сладкая жизнь закончилась довольно быстро, о чем мне сообщил уже откровенно хмурый Нил. Мое отсутствие заметили, и потому мне снова придется исполнять свои обязанности с прежней регулярностью. Кажется, он был удивлен и озадачен этим фактом не меньше, чем я сам. Оказывается, советник Сандор видит еще что-то, кроме своих бумажек и развешанных по стенам карт.
В то утро, когда я, наконец, вновь порадовал его своим видом, мне перепало чуть больше внимания, чем обычно. Вместо приветствия я услышал обычное:
- А, это вы. - Но дальше советник отложил папки и внимательно посмотрел на меня, заставив в сотый уже раз вспомнить нашу злополучную первую встречу в театре. - Нил сказал мне, что вы не справляетесь.
Вот мерзавец! Так и знал, что все дружелюбие северян только видимость. Но улыбка у меня вышла абсолютно безмятежной:
- Я просто еще не привык.
- Вы даже не стараетесь.
Это не было правдой, по крайней мере, так мне казалось, но я промолчал.
- Может, вам лучше вернуться обратно в войска? - увидев мою реакцию, он добавил. - Уже в роли офицера, конечно же.
Стоит ли говорить, что такая перспектива прельщала меня не слишком? Я счел, что достаточно пощеголял перед самим собой своей тонкой душевной организацией, надо было срочно действовать.
- Не желаете массаж?
- Что? - его откровенно недоуменный взгляд доставил мне истинное удовольствие.
- Вы выглядите усталым. А это то, что я хорошо умею. Вам ведь было любопытно узнать, как еще я развлекал Рихарда?
При упоминании этого имени по лицу Сандора мелькнула тень, хотя мне могло просто показаться, уж очень хорошо он себя контролировал. Небрежный взмах руки послужил мне сигналом к действию, но от бумаг мой новый покровитель оторваться не пожелал. Ладно. Бывало и сложнее.
Я обошел стол кругом, сокращая дистанцию. Кажется, если не считать того столкновения на ночной улице, которое вспоминалось, как в тумане, я никогда не был от него так близко. Я склонился над ним, пытаясь убедить себя, что в восторге от запаха его парфюма. Это оказалось несложным, потому что он был приятен и явно ему подходил. Почему-то мои пальцы дрожали, когда я расстегивал верхнюю пуговицу на его рубашке, но сноровки я не потерял. Сандор очень быстро забыл про все свои дела и, прикрыв глаза, откинулся назад, навстречу моим прикосновениям. Я гладил его шею, массировал виски, случайно задевая прямые светлые волосы. Они оказались мягкими на ощупь. Неожиданно. Я провел по ним, недоумевая, почему у меня не выходит, как обычно, думать о своем злополучном первом разе или хотя бы о Рихарде. Я слишком сильно нервничал, и это было не хорошо. Он мог заметить, что я недостаточно страстен. Решившись, наконец, я опустился на колени возле его кресла и принялся ласкать губами шею там, где только что были мои пальцы... Сандор отшатнулся с такой поспешностью, будто я попытался приставить ему кинжал к горлу.
- Что вы вытворяете? - я и сам не заметил, как оказался снова по другую сторону стола. И желание провалиться куда-нибудь, лишь бы скрыться от направленного на меня пронизывающего взгляда, было неподдельным.
Мне показалось...
- Вон. И чтобы больше никогда.
Заканчивать фразу ему не было необходимости. Спорить с ним по данному вопросу я не собирался.
Только вот почему-то долго не мог прогнать с кончиков пальцев ощущение мягкости его волос. Неожиданно сильно зацепило меня это противоречие его внешнему облику. И, как не крути, я чувствовал себя оскорбленным, ведь, сколько себя помню, меня хотели все. И это даже совсем не то слово. Благодаря своему телу, я мог получить практически все, чего только желал. И в кого я превратился сейчас? Я стал часами зависать у зеркала, выискивая в себе изъяны. То был виноват почти незаметный шрам на виске, то якобы наметившиеся на лбу морщины. Я снова упражнял мимику, вспоминая полузабытые приемы. В итоге, все закончилось тем, что соблазнить Сандора стало почти навязчивой идеей, сродни помешательству, которое я испытал, впервые увидев Рихарда. И то, что он мне казался воплощением всего, что мне ненавистно, только добавляло жару. Приручить такого противника могло стать достойной местью. Впрочем, я уже и не задумывался толком, за что и кому мстил.

6. На абордаж!

Теперь я старался внимательно слушать Нила и не допускать никаких проколов. Моей задачей было стать незаменимым, подвинув даже его. Это казалось невыполнимым, но меня толкала вперед именно сложность задачи. Впервые мне требовалось работать над собой, чтобы заполучить в постель очередного любовника. И я увлекся этим занятием не на шутку.
Я следил за каждым жестом Сандора, запоминал его привычки, вкусы — любую информацию, которая могла бы мне помочь. Я слушал его длинные монологи, на которые он никогда не требовал ответа, воспринимая адъютанта, как живую стенку, и потом ночами размышлял, что можно было бы ему ответить.
Я не знаю, что послужило причиной моего успеха. Может, то, что я был сыном своего отца и все-таки чего-то стоил, хотя сам понятия не имел об этом. А может, все дело в том, что я нравился ему с самого начала. Ведь главной причиной, по которой Сандор решил взять меня под крыло, была скука. Как бы там ни было, со временем я сделался его компаньоном. Я сопровождал его во всех поездках, встречал в приемной важных гостей, развлекая их, пока он был занят. Я научился по выражению его лица понимать, в каком он настроении, что раньше казалось вообще немыслимым, и, только дотронувшись до чашки, мог определить, той ли температуры его любимый кофе, какой надо. Совершенно бесценные знания, но пользы в моем деле от них, как оказалось, никакой.
Спустя время Сандор снова разрешил мне до себя дотрагиваться и вскоре не мог представить утра без моего массажа, но зайти дальше, чем он разрешал, я не смел. Мне было предельно ясно, что дважды повторять он не будет. Свидетельств тому я уже успел увидеть множество. А мое положение было и так довольно шатким.
Нил не пожелал смириться со второй ролью. Он метил высоко подняться, и уступать выскочке, который к тому же продолжал находиться под надзором, совсем не входило в его планы. В итоге, в свите господина советника наметился раскол: кто-то поддерживал Нила, кто-то меня, а кто-то за этим активно наблюдал, разнося сплетни о каждой нашей новой стычке.
Сандору, конечно, все это было прекрасно известно, но он не пытался ничего сделать, чтобы положить конец нашим разборкам. Насколько я смог его узнать: он и никогда не стал бы вмешиваться, пока все происходящее виделось ему забавным. И казалось, ему абсолютно все равно, кто из нас возьмет верх. Это почему-то задевало меня больше всего. Я сделался жутко раздражительным, теряя из-за этого сторонников одного за другим.
Однажды Сандор мне приснился. Вернее, в начале это был не он, а лорд Рудольфф, бывший соратник моего отца и мой первый любовник, но как только ключ повернулся в замке два раза... Во сне Сандор вытворял со мной все то же самое, но реакция у меня была несколько другая. Настолько, что я проснулся весь в поту и со стоящим членом. Смысл такой «подмены» был очевиден даже для меня. Я его хотел. Смешно, нелепо, но факт. И теперь сам не знал, что с этим делать. На Сандора не действовало ничего. Я мог хоть часами стоять, наклонившись, и выискивать на полу оброненную запонку — он только смеялся над всеми моими попытками, обращая в шутку. Но я знал, что ему нравилось на меня смотреть. Порой затылком ощущал направленный на меня взгляд, и тогда все валилось из рук. Нервы были просто на пределе. И на этом фоне старая привычка вновь напомнила о себе. Меня не интересовали никакие блестящие и дорогие безделушки, которыми был напичкан дом, но личные вещи Сандора притягивали, как магнит. Его расческа, перстень с сапфиром, который он любил носить на мизинце, куча запонок и украшенных его монограммой платков. Все это я брал только посмотреть. Периодически возвращал на свои места, но все равно перебороть себя был не в силах.
В один прекрасный день я должен был попасться, и это случилось. До сих пор помню торжествующее выражение лица Нила, когда он извлекал из ящика моего стола перстень с сапфиром, любимый портсигар Сандора и еще кучу вещей. Возразить мне было нечего, да я и не пытался. Я чувствовал себя униженным, но не испытывал стыда за содеянное. Мне было только жаль, что попался. Обидное поражение. Оставшись с Сандором наедине, я уже представлял, что он мне скажет. Или что он у меня спросит. Но ошибся. Мы молчали какое-то время, он внимательно меня рассматривал, а я смотрел на него и понимал, насколько успел уже привыкнуть к его пристальному взгляду.
- Можешь брать, что нравится. Возвращать не надо, считай, что это твое, - больше ничего он мне про случившееся не сказал, вновь уткнувшись в какие-то лишь ему предназначенные сверхсекретные донесения.
Удивительно, но привычка брать посмотреть предметы и забывать их класть на место прошла у меня тогда очень быстро. В неожиданной терпимости Сандора я видел добрый знак. Значит, я ему важен, раз он готов терпеть от меня даже это. Впрочем, если быть совсем честным, он спускал многие мои выходки. Одергивал только тогда, когда я становился совсем уж дерзким. Но большей частью его забавляло все, что я делал. Иногда я гордился обретенным привилегированным положением, иногда злился, считая, что я для него что-то вроде домашнего питомца или игрушки. Но правды я не знал еще очень долго. И, может, не узнал бы вообще.
Увы, столица не может жить без заговоров. И в этот раз, по иронии судьбы, господа заговорщики решили всерьез пригласить меня поучаствовать. Не знаю, на что они рассчитывали — на мою ненависть к северянам или на желание освободиться от службы, но свои планы мне раскрыли. Я бы без колебаний выдал их Сандору, не будь у них на руках одного козыря. Меррик, тот самый проклятый сплетник, который выболтал мне в свое время про пари Рихарда. Не знаю, как он уцелел. Хотя... такие нигде не пропадут. Но на этот раз он ввязался по-крупному. Видимо, сильно его семье мешал принципиальный советник. Тут не было ничего удивительного: занимать такую должность и никому не мешать просто неосуществимо.
- Знаешь, с кем спорил на тебя Рихард?
Я смерил презрительным взглядом самодовольную рожу Меррика.
- С Сандором, ты хочешь сказать? Нашел новость. А подревнее у тебя ничего не завалялось?
Меррик хмыкнул, будто мы и впрямь обменивались добродушными подколками, как старые приятели после долгой разлуки.
- Не думаю, что тебе известно все. Например, ты, наверное, не в курсе, что это он предложил Рихарду тогда подойти к тебе? И что они поссорились, когда Рихард отказался тебя одолжить ему на ночь-другую? Ну, отказался, потому что приревновал Сандора. Не тебя, конечно.
- Чушь, - я поднялся с места, собираясь уходить. - У советника теперь куча возможностей восполнить упущенное, но ему от меня ничего не надо. Он всегда был ко мне абсолютно равнодушным.
Меррик ткнулся лицом в стол, сотрясаясь в хорошо знакомом мне приступе веселья:
- Небеса, как же ты наивен, дорогой! Посмотри на себя. Он держит тебя только из жалости. Потому что по его приказу тебя засунули в ту дыру. Так захотел Рихард. Да, он жив и здоров. И они по-прежнему видятся каждую субботу.
Я продолжал качать головой, все казалось бредом. Хотя... увидеть Рихарда, какие мне еще были нужны доказательства? Он был все так же хорош. И уже совершенно мне не нужен.

Я рассказал им все, что они просили, взамен на новое имя и родословную. Я сбежал на юг за несколько дней до того, как все произошло. Говорят, что в него стреляли и ранили. Точнее сведений получить не удалось, да я и не стремился. Мне было важно успеть скрыться, и все получилось замечательно. Только вот вернулись старые привычки. Желая забыться, я снова очень быстро оказался во власти зеленых волн. Сбережения таяли стремительно, а моя последняя попытка их вложить обернулась сущей катастрофой. И вот теперь, как итог, я делаю последнюю затяжку у дома министра Артура, которого только что уговорил подписать долговую амнистию для себя и еще кучки счастливчиков, которые нужны были просто для списка. Что ж, я справился отлично, как всегда. Только вот сигар у меня больше не осталось и идти некуда.
Я разворачиваюсь спиной к не слишком гостеприимного дому, собираясь просто побродить по улицам, пока окончательно не рассветет. И мой рассеянно скользящий по вычурным фасадам взгляд выхватывает фигуру на противоположном конце улицы. Я даже не удивляюсь, хотя, видимо, от меня явно этого ожидают.
- Чертовски хорошо выглядите для человека, находящегося при смерти, господин советник.
- А вы кажетесь каким-то слишком недоповешенным, господин предатель.
Мы останавливаемся друг напротив друга. Я вижу в темноте его улыбку.
- Анонимное предупреждение было от тебя? - Качаю головой. Понимаю, что среагировал слишком быстро и выдал себя. Да, я сентиментальный идиот. Или просто идиот. Но я не думал, что ему кто-то передаст ту записку, и что, тем паче, он решит ее прочитать.
- На таком посту без везения не обойтись, - он опять читает мои мысли. Я лишь киваю, соглашаясь.
- Ты зря поверил в весь этот бред про Рихарда.
- Так это вранье?
- Не все. Только то, что мы сейчас с ним вместе. И что я знал про твою непричастность.
Я только пожимаю плечами, демонстрируя полнейшее равнодушие к этому факту.
- Рихард действительно здорово тогда тебя подставил. Мне жаль. Я поверил в то, что ты спятивший фанатик, тебя действительно собирались казнить. Но, видимо, у него тоже есть совесть, потому он и упрашивал меня сослать тебя куда-нибудь далеко. Да и переиграл он малость, изображая из себя спасителя нации.
- Конечно, - киваю я. - Все южане спятившие фанатики. Тут нечего разбираться, надо срочно всех казнить. И хватит про Рихарда. К чему вообще весь этот разговор? Я до сих пор не наработал честно на статус государственного преступника?
Сандор тихо смеется:
- Ты отвратительное и аморальное создание, ты знаешь это?
- Но ты хочешь, чтобы я вернулся? - доканчиваю я за него, внимательно глядя вверх. На небо. Я не вижу, как он кивает, но могу до мельчайших подробностей представить этот жест. Слишком хорошо успел изучить.
- Я не вернусь.
У дома министра Артура, которому скоро суждено стать бывшим министром, занимается рассвет. Я внимательно смотрю в непреклонные глаза Сандора и понимаю, что зря я затеял с ним спор, и что этот разговор затянется очень надолго.
- Ты как ребенок, Алек. - В его голосе слышится и насмешка, и упрек. Но мне все равно как-то хорошо, пусть странно. Просто потому, что он, наконец, назвал меня по имени.