"Нафаня", оридж, сказка, NC-17

[silverstyle]

Итак, мое триумфальное, иначе не скажешь, возвращение с феста За НЦ-сцену родителей моих в школу так и не вызвали (а я весь фест трясся), в комментах Нэнси Дрю и ребята Харди искали что-то с фонариком, видимо, наркотики. Могу сказать, что наркотики они нашли точно, но, к счастью, до приезда полиции сами все скурили Это реально было ацке весело, и, черт возьми... Я даже обрадовался, что в призерах. Все прошлые разы не было так приятно, как в этот. Пасиба, ребята!
Категория: Ориджинал
Название: Нафаня
Автор: Maxim
Беты: Yu_no_baka, Denver_Frost
Жанр: сказка, романс
Рейтинг: NC-17
Текст заявки: Студент живет в съемной квартире, уже не первой. До сих пор ему не везло. И вдруг на этой начинаются чудеса, потому что по совету однокурсницы он поставил блюдечко с молоком для домового. Все удается, в холодильнике вдруг находится пачка пельменей...Однажды студент появляется дома не вовремя, перед новым годом и видит в квартире елочку, а подключает иллюминацию...
От автора: это история о том, как повседневность может превратиться в сказку. И как сказка может раствориться в реальности. Что же останется в конце?

- Это все неправильно. Просто кошмар какой-то. Так не должно быть, - засовываю руки поглубже в карманы и останавливаюсь, потому что не представляю, куда дальше идти и зачем. – Бред какой-то. И я тоже хорош, конечно. Как ребенок.
- Вам помочь? – передо мной останавливается какой-то пожилой мужчина. Чего все сегодня такие добрые? Ах, да, Рождество.
- Крысиного яду дайте, - прошу осипшим голосом, слова вырываются вместе с облачком пара. Дубак конкретный.
Добрый самаритянин шарахается от меня так, будто я достал нож и продекламировал: «Мне нужен труп, я выбрал вас». На секунду даже показалось, что он сейчас начнет творить крестные знамения. Отличная идея, кстати, жаль, я в свое время не додумался. Может, и впрямь помогает.
Наблюдаю, как мой незадачливый спаситель торопится от греха подальше, напролом через сугробы. Наверное, я кажусь пьяным. Или больным.
- Полная нелепица, - повторяю для себя еще раз, чтобы оно все как-то улеглось в голове. Ну да, вслух сам с собой разговариваю. Наверное, скоро начну чертей гонять. Или домовых… Хохочу во все горло, до слез почти, но холод, как и голод, не тетка – все веселье быстро заканчивается кашлем. Продолжительным. И если я не вызвоню никого из универских, – ночевкой на лавочке и пневмонией. А потом заваленной сессией. Отчислением. И триумфальным возвращением в родной Мухосранск. С наступившим меня Новым Годом, да. И подкрадывающимся Рождеством, в которое, естественно, все бухают, забыв про телефоны и неудачников-друзей. Хотя какие мы друзья? Всего полгода вместе учимся. И через три дня начнется наша первая сессия, в которую и станет ясно, кто кому друг, кто хитрый жук, а кто и вовсе позорный предатель. Ну а кто – вообще никак не подготовился, заболел и поедет домой. Понимаю, что просто сейчас нагнетаю и без того непростую ситуацию, но сил у меня уже почти не осталось.
Существует множество разновидностей неудачников. Никто не задумывается, но на самом деле, нас, несчастных, как цветов в палитре, очень много. Есть неудачники в работе: вроде и стараются, и пашут, а все сливки и повышения за них забирают другие. Лишь под нагоняи и сокращения они попадают регулярно. Есть неудачники в любви… Вот отдаешь все тепло человеку, всю нежность. А он тебе ее в лицо обратно: «На, забери!». И так раз за разом. Или копишь в себе тепло, ждешь, мечтаешь. Но каждый раз – осечка. Вся жизнь один сплошной холостой выстрел. Конечно, у каждого человека на пути случаются неудачи: жизнь подкидывает их время от времени, проверяя на прочность, а человек спотыкается, но не падает. Идет со своей песенкой дальше, учась на ошибках. Неудачник же – это бегун по кругу: он знает, где на его пути закопаны грабли, обреченно вздыхает, приближаясь, но избежать их не может никак - всегда получает по лбу. И грабли постоянно одни и те же.
Вот так вот и со мной. Я довольно редкая разновидность неудачника - неудачник квартирный. Как это? Очень просто. Все началось еще тогда, когда я, переминаясь с ноги на ногу, пытался втолковать матери:
- Ну и что, что места в общаге не досталось. Меня вообще могли не взять, понимаешь? Полупроходной балл он на то и полупроходной. Но взяли же. Потому что увидели потенциал.
Ответ матери меня тогда обескуражил:
- Пропадешь. И мне еще придется тебе денег высылать, чтобы ты смог домой вернуться. – Вот так. Вот она, вера в любимого сына.
- Да найду я комнату. Большой город, там полно жилья, - эти слова звучали у меня в ушах все двенадцать часов, что я трясся в поезде. Самое дешевое место, самый дешевый вагон и, наверняка, самый разваливающийся поезд. Но это было неважно. Пусть случилось что-то с отоплением, пусть я жутко мерз, но я вырвался. Сейчас отчетливо вижу того себя, как со стороны: лопоухий пацан с всклокоченными русыми волосами, одетый в папин свитер, который велик на два размера, и конечно же серый. Нос течет, платок забыт дома. Но вот тот блеск в глазах – я уверен, почти черных от расширенного зрачка – он делал меня совершенно особенным. Мне так сказали соседи по купе. Старичок, отставной военный, даже спросил, не к любимой ли девушке еду. И потом долго рассказывал старые истории про любовь, как «она ждала из армии», как «встретились случайно в вагоне» и много другого интересного. Ему не спалось, потому что болели суставы, мне – потому что в голове засело «как приедешь, надо сразу найти жилье». Может, тогда я сам себя и сглазил. Или просто настолько хотел сделать все быстрее, что совершил глупость.
Жилье нашлось сразу, как я ступил на заснеженный перрон. Мрачноватого вида пенсионерка с картонкой, на которой было нацарапано «Сдам комнату. Без залога. Недорого», стояла аккурат напротив выхода из вагона. Я решил, что это судьба.
И оказалось, судьба мне потерять половину привезенных с собой денег, благо рассчитывал, что придется заплатить залог в размере месячной квартплаты. Все-таки, после громкого, первого в моей жизни скандала, который я устроил родителям, посовещавшись, они мне дали достаточно, чтобы можно было протянуть хотя бы первые два месяца, пока не найду работу. И вот – значительная часть сбережений в трубу. За первые два дня пребывания на новом месте. Как так вышло? Ну… все было здорово. Квартира в центре, соседи, как сказала хозяйка, молодые ребята, пока с каникул не вернулись, все чисто и цивильно. И вот, через пару дней они объявились. Только не соседи, а настоящие хозяева квартиры. Старушка, оказывается, сама была их квартиранткой, и тогда же, когда сдала мне комнату, уехала неизвестно куда. Телефона мне ее не дали и пригрозили вызвать милицию. Денег, естественно, никто не вернул.
Вроде бы мрак, а не ситуация. Впору было развернуться и уехать, ведь я домашний мальчик. По крайней мере, тогда им был. Но вспомнилось: «Пропадешь. Все равно вернешься». И впервые в жизни во мне проснулась гордость. Я утер сопли, решил для себя, что не вернусь ни за что и никогда, и пошел к декану клянчить место в общаге хотя бы на неделю. Умолял войти в мое положение, и в мое положение вошли. Все-таки, повторюсь, я профильный неудачник, мое невезение связано только со съемными квартирами. В общаге мне удалось на птичьих правах прожить почти месяц, именно там я обзавелся своими первыми друзьями. Правда, были они для меня слишком шумны, и больше пиво пили, чем занимались учебой, но потом именно они приходили мне на помощь раз за разом. С одногруппниками тоже повезло, но почти все ребята оказались местными, живущими с родителями, и пустить абы кого посреди ночи в дом они не могли. А в этом я нуждался часто.
Не буду описывать свои злоключения долго, скажу только, что за полгода сменил четыре квартиры. Про первую, где я прожил совсем немного, я уже рассказал. Вторую – затопили соседи. Совсем. Когда я вернулся, мои вещи плавали в кипятке. Хозяева ужаснулись, вернули мне неустойку и выселили, потому как требовался срочный ремонт. В этот момент я мог бы окончательно психануть и уехать, но на другом фронте неожиданно повезло: помимо друзей, меня теперь держала еще и работа. Я устроился курьером, платили немного, но коллектив был замечательный: и на учебу без проблем отпускали, и зарплату могли раньше выдать, если случилось ЧП. Разве стоит истерить зря при таком раскладе? Вот и я не стал.
Третья квартира казалась удачной во всех отношениях. Жить предстояло с хозяйкой, очень приличной старушкой, в ее благонадежности меня заверили ребята из универа, которые снимали у нее раньше. И, действительно, на месяц моя жизнь превратилась в рай земной. Зинаида Андреевна до выхода на пенсию работала учительницей в школе, была заслуженным педагогом, профессорской вдовой и еще бог знает кем. Важно только, что такого спокойного и тактичного человека, я в жизни своей не встречал. Именно благодаря ей я впервые за всю жизнь осознал, что мое полное имя, Николай, звучит очень красиво и солидно. Не какой-нибудь там Колька. А еще она готовила обалденные пирожки. Но, увы и ах, у нее был всего один недостаток: слабое сердце.
После того, как ее наследники сообщили мне, что квартиру собираются разменивать, а мне бы пора и честь знать, я впервые в жизни напился водкой. Все там же, в общаге. Я решил, что это злой рок, что в безвременной кончине восьмидесятипятилетней Зинаиды Андреевны, конечно же, повинен я, и карма у меня хуже некуда, хоть тараканов трави поцелуем.
- Коля, старушку ветром сносило, какой там твой глаз-алмаз, я тебя умоляю… – пьяный в жопу лучший друг Вовка по-хозяйски обнял меня за плечи и дышал в ухо так, что захотелось сразу отсесть подальше. Инициатором пьянки был он.
- Такой, - я мрачно потупился, словно моя истина плавала на дне стакана. Вовка меня понял превратно, и налил еще. Мы выпили, и как-то чуть полегчало. Так, что я даже обнял его в ответ. – Слушай, Вов…
- Че? – Вовка икнул, казалось, его волновала больше опустевшая бутылка, чем мои проблемы.
- А трубу тоже ветром сдуло?
- Какую трубу?
- Ну, ту, которая разорвалась у соседей, позапрошлая квартира, тогда еще весь подъезд кипятком залило…
Короче, посидели мы знатно. Наутро я проснулся с жестким похмельем и твердой уверенностью, что с этого дня больше не верю ни в какие приметы. А то так и спиться недолго, не дотянув до первой сессии. А хотел я ее сильно. Знаю, плохой студент, раз так говорю, но это было как первое серьезное испытание, которое я должен был выдержать с честью и доказать родителям, что они зря ждут меня обратно. И зря не верят. Ну и что, что из Мухосранска, подумаешь. Ведь почувствовал уже пульс большого города, принял его, и город стал для меня родным. Я должен был здесь остаться.
В таком настроении я и подошел к поискам новой квартиры. Четвертой по счету. Проклятой.
На самом деле, и искать толком не пришлось – помог Вовка. Все-таки я ошибся, и мои проблемы его действительно волновали, особенно после совместного распития, которое, несомненно, нас сблизило, сделав из просто друзей закадычными. Вовку в общаге все знали, любили, и сарафанное радио сработало вернее автомата Калашникова. Меньше, чем через день, мне предложили очень недорогую квартиру, на верхнем этаже – то есть, никто сверху не зальет – в старом доме, но, правда, после капитального ремонта. И да, про трубы я спросил отдельно.
На мой резонный вопрос, почему так дешево, Вовка ответил:
- Вторая комната нежилая, дом реально древность, да и хозяин хочет сдать кому-нибудь надежному, чтобы вообще там не появляться, за деньгами только.
- А что он из себя представляет, хозяин этот?
- Реальный мужик. Служил, говорят. А вообще, он брат Катькин. Помнишь Катю со второго?
- Которую отчислили?
- Ага. Ты жалел еще очень. – Вовка осклабился, явно намекая на мою некоторую незадачливость и в делах любовных. Но, по сравнению с квартирным вопросом, эта проблема казалось какой-то очень уж мелкой и незначительной.
- Ну помню. А он сам как?
- Да я же говорю: реальный мужик. Пили вместе как-то. Вообще, зашибись, какой дядька.
Пожалуй, именно это «пили вместе» и стало для меня самой лучшей рекомендацией. Я съездил, посмотрел квартиру, в принципе, она меня устроила. Хотя потолки высоковаты, темновато – тополь прямо под окнами растет – да и обои можно было более веселенькие поклеить, хоть со слониками, хоть моего нелюбимого желтого цвета, но не это болотно-зеленое нечто. Кажется, хозяин не очень любил веселиться. Не знаю, почему, но, пусть он и не жил давно в этой квартире, глядя на нее, мне подумалось именно так.
Кроме чуть угнетающей обстановки, больше косяков не нашлось. Я честно обошел всех соседей, оказалось, владельца тут знали чуть ли не с ползунков и хвалили на все лады. За три часа мытарств только одна старушка – правда, все от тех же соседей я уже успел узнать, что малость чокнутая – сказала мне:
- А, Витька… Редкий раздолбай был. А чего с хаты сбежал, так с домовиком не поладил. Причем так сильно, что чуть сам лапти не отбросил.
Меня почему-то очень рассмешило выражение «отбросить лапти», я поблагодарил богобоязненную бабушку за ценную информацию и поспешил к Вовке, чтобы дать свой положительный ответ. Деньги отдал ему, а он мне - ключи. Так уж решили, что на этот раз он будет моим агентом, дабы запутать мою «неудачу». Я посмеялся, но стал еще более благодарен. Ведь Вовка не я, такого в жизнь на деньги не нагреешь.
Вот так оно все и произошло. Я собрал свои немногочисленные пожитки, попрощался со всеми ребятами, которые, хотя и рады были видеть меня всегда, но, сопереживая, от души пожелали мне больше не возвращаться в общагу.
Первую ночь на новом месте я спал, как убитый. С трудом нашел в себе силы застелить постель, к чемодану не притронулся даже. Поутру обнаружил, что в окно, оказывается, все же проникают солнечные лучи, а дурацкое дерево очень красиво опутано инеем, снегири в городе еще не перевелись, и жизнь удалась. На последние деньги я купил в магазине десяток яиц и хлеб. Все-таки хорошо, когда день начинается с завтрака, ибо мои злоключения, увы, сильно потрепали мой бюджет. Как бы там ни было, я искал и находил в квартире все новые плюсы, потому что твердо решил: что бы ни случилось, мне надо задержаться здесь надолго, или я действительно неудачник, неспособный ничего изменить в своей жизни. Впрочем, никаких «или». Я думал о сессии, строил планы, даже вынашивал идею одного свидания, с которым временил месяц за месяцем. Моя активная деятельность продолжалась до вечера. Исполнившись трудового азарта, я даже пыль с люстры смахнул. Потом, довольный, лег спать.
Всю ночь мне снилась какая-то потусторонняя муть. А под утро – готов был поклясться, что уже не сплю – я услышал топот по полу маленьких ножек. И царапанье коготков о паркет. Я лежал, натянув одеяло до самого носа, меня буквально сковал ужас. Мелкие шажки приблизились, будто кто-то остановился у кровати, потом заторопились дальше, куда-то туда, в темноту под подоконником.
- В темноту под подоконником? – спросил Вовка трясущегося меня, когда я в студенческой столовой, вцепившись в чашку чая, рассказал про ночные ужасы. Было очевидно, что у меня температура. И, видя его обеспокоенно-огорченное лицо, я моментально устыдился своей трусости и забрал со стола ключи, которые в запальчивости уже собрался ему вернуть. Да, ненадолго хватило моего стремления не отступать. Ясное же дело, что у меня ночью просто случился бред, надо было всего лишь вовремя принять жаропонижающее, но кто же знал…
Только домой я вернулся все равно в подавленном настроении. Таблетку принял, спать лег пораньше. Заставить себя погасить лампу так и не смог, потому заснул с большим трудом.
Утром, совершая паломничество к мусоропроводу, мне вяло подумалось о том, что, по крайней мере, есть еще один плюс: волосатое создание, прыгнувшее этой ночью на мою голову с люстры, явно мне приснилось. Потому что: во-первых, у меня голова на месте и нет никаких следов, что ее пытались оторвать, а, во-вторых, мое псевдопробуждение с атакой мелкого монстра происходило в темноте. А засыпал я, и просыпался утром, в холодном поту, абсолютно точно при свете спасительной лампы.
- Что, сынок, тяжко? – я от неожиданности аж подпрыгнул, чуть ведро следом за мусором не отправил. За моей спиной обнаружилась та самая «чуть-чуть чокнутая» бабушка, которая рассказывала мне страшилки про домового.
- З-здрасьте, - заикаясь, выдавил из себя я. Почему-то ее появление именно теперь показалось мне очень зловещим. Ну, если не считать, что в руках у нее тоже был пакет с мусором.
- Здравствуй, голубчик. Что, совсем достал, окаянный? – она понимающе поцокала языком, а я вдруг осознал, что у меня дрожат коленки.
- Я не понимаю…
- А что тут понимать? Ты его задобри. Говорят, доброе слово и кошке приятно. Так и ты не скупись, скажи что-нибудь ласковое. И гостинец поставь. Молока и хлеба, чтобы уважить. Он же давно здесь живет, а ты человек чужой, пришлый.
Она говорила, а я только рот открывал и закрывал. И кивал, как заведенный. Старуха еще чуть покряхтела и ушла восвояси. Вместе с мусором. Будто и вовсе забыла, зачем с пакетом на лестницу шла. Или… Я потряс головой, отгоняя наваждение. Не караулила же она, вправду, у двери и не смотрела в глазок, дожидаясь, пока выйду. Это уж как-то слишком.
Я тяжко повздыхал. Дожили. Жаловался на плохую карму, теперь страдаю от ночных кошмаров и планирую крестовый поход против нечисти. С этой веселой мыслью я вернулся в квартиру и снова плюхнулся спать. Аргументация: днем нападение не страшно, а занятия в универе мной вообще никогда раньше не пропускались. Один раз не пидераст. То есть, один раз за полугодие можно и расслабиться.
Проснулся я только под вечер, от резкой трели дверного звонка. Почему-то, когда топал открывать, морально готовился увидеть соседку, которая пришла проверить, налил ли я почтенному домовому положенного ему по праву молока. Но на пороге оказался очень высокий парень со светлым ежиком волос.
- Можно мне войти? – спросил он.
- А вы кто? – поинтересовался я, сонно на него щурясь.
- Я Виктор. Сдаю вам квартиру, - он отвел взгляд, будто в смущении. – Извините, если побеспокоил, зайду в другой раз… - Виктор бубнил еще что-то, но я, несмотря на разницу в весе, уже напористо втащил его в квартиру и тряс протянутую руку. Впрочем, он не особо сопротивлялся.
- Чаю или что-нибудь покрепче? – бодро предложил я, когда мы расположились на кухне.
- А я думал, что вы не пьете. – У Виктора были очень внимательные голубые глаза. Действительно, грустные, как и предполагал я до встречи с ним, но добрые. Хотя от его пристального взгляда почему-то поначалу все равно становилось чуть не по себе. Тут же я вовсе смешался.
- Не пью. Почти. Да и дома ничего такого нет. Просто я подумал, что вы… Ну и за знакомство…- я замолчал, не зная, что еще сказать.
- Давай перейдем на «ты». Можешь звать меня Витя. И чай это очень кстати.
Я радостно бросился ставить на газовую плиту чайник, даже хлопнул для профилактики дверцей пустого холодильника: от этого действия еды там не прибавилось, но я хотя бы попытался. И все это время чувствовал на себе взгляд Виктора, как щекотку. И не спросить ведь, чего смотрит, потому что и так ясно: изучает просто, из интереса, открыто и не таясь. Никакого «разглядывания исподтишка», мне это сразу в нем очень понравилось.
Короче, я явно запал на его глаза. Так бывает, что у какого-то человека очень нравится профиль, там, или линия подбородка. И ты невольно задерживаешься взглядом, любуешься. У Витьки же глаза были потрясающие. Может, все из-за прямого взгляда без хитринки, который выдавал в нем порядочного и честного человека на раз-два, не знаю. Но я настолько устал от всяких жуликов и прохиндеев, что для меня посидеть и поболтать с ним вот так, за чашкой чая, было просто наслаждением.
Оказалось, что он тоже был свого рода неудачником – но в любви. И признался в этом спокойно, выслушав мою теорию про неудачи и печальную историю квартирных злоключений.
Только когда мы опустошили весь заварной чайник, за окном стемнело и все явно шло к тому, что Витьке пора, я решился спросить:
- Вить, а что ты знаешь про домового?
- Домового? – он удивленно приподнял брови, но я заметил, что удивление напускное. Витя даже в лице изменился.
- Домового, который топает по ночам. Он спать не дает. Не притворяйся, что не знал.
- А, это. Не думал, что ты в такое веришь, - он внимательно посмотрел на меня, как в первые минуты знакомства, и я снова смутился.
- Мне соседка рассказала. Потом эти шумы по ночам и кошмары. Сказала, молока ему поставить.
- Молоко? – переспросил Виктор. Вот теперь он действительно показался мне странным, будто витает в облаках.
- Молоко. И хлеб.
- Так ты и поставь, - Витька поднялся, собираясь уходить.
- Что, и все?! – я был поражен его невозмутимостью.
- А что еще-то делать? Дом старый, всякое бывает. Помнится, прежние жильцы еще не такое рассказывали…
- И тебя совсем не волнует, что он может мне навредить?! – Я подскочил, возмущенно глядя в безмятежно-голубые глаза.
- Хорошему человеку не навредит. Тебе и подавно, - Витька подмигнул. – Ты же сам хотел переломить свою судьбу, Николай, вот и постарайся.
Его спокойная уверенность мне передалась. Да и что греха таить, чувствую себя сразу взрослее и увереннее, когда ко мне полным именем обращаются. А Витя это сделал как-то… не знаю, как, но понравилось особо. Может, потому что действительно, как сказал Вовка, «реальный мужик». Не хлюпик и не пьяница. Хороший.
- Если будут проблемы, звони, - сказал он мне на прощанье, оставляя номер своей трубки.
Я запер за ним дверь и приступил к делу. Начало операции «Домовой» было вполне ясным: сходить в магазин, на последние деньги купить молока и хлеба, потом налить молоко в блюдце, положить на краешек ломоть хлеба… А дальше-то как и что? Я оббегал, а потом и обползал всю квартиру, пытаясь найти подходящее место, где мое подношение будет заметнее всего для домового. В финал вышло два варианта: темное место под подоконником, куда вечно торопился мелкий квартирант, или злополучная люстра. Но тогда будет велик шанс получить тарелкой по голове. Довольно бездарная кончина даже для такого нищего студента, как я, поэтому пришлось остановиться на первом варианте. Я осторожненько подлез под подоконник – конечно же, ударившись об него разок головой – и водрузил блюдце на самом видном месте. Потом подумал немного и спрятал в самую густую тень. Я елозил им по полу, наверное, минут пять, пока, наконец, не принял окончательное решение задвинуть поглубже и больше не переставлять, а то домовой точно решит, что у меня не все дома, и таки сживет со свету для порядка. Так. Теперь оставалось самое главное: добрые слова.
- Эмм… - думаю, излишне говорить, что я чувствовал себя полным идиотом. – Уважаемый домовой! Не соблаговолите ли откушать…эээ… что Бог послал, со мной переслал? Нет, не то... – я вспомнил из сказок, что нечисть не очень-то Бога любит. – Скромное угощение, зато от чистого сердца. И позвольте мне тут пожить немножко. Ну хотя бы годик. Совсем чуть-чуть по меркам вечности, – я выдохнул, решив, что моя речь была достаточно вдохновенной. – Приятно было познакомиться.
Покончив с торжественным выступлением перед потусторонней делегацией, я выбрался из-под подоконника. Этот вечер утомил меня как-то по-особому: все тело ныло, будто я проделывал генеральную уборку, а вот голова была ясной, никакого сна – так на меня подействовал новый знакомый Витя. Я заснул с мыслью, что мечтал бы о таком друге, потому что после его прихода все будто встало на свои места. Типа, ну домовой и домовой, эка невидаль. Не страшнее, чем недружелюбный сосед, с которым надо поладить, и какая разница, топает он и царапает когтями пол или слушает громко музыку? Никакой.
- Спокойной ночи, - сказал я домовому и выключил свет. Топот когтистых ножек по паркету я услышал почти сразу. Мой маленьких сосед, судя по звукам, мешкать не стал, и тут же отправился под подоконник. Правда, никаких признаков, что он принял оставленное для него лакомство, я не уловил: почему-то не верилось, что, передвигаясь с таким топотом, он кушал настолько бесшумно, как не сумел бы и образцовый аристократ. Я представил, как маленькое мохнатое существо орудует ножом и вилкой, разделывая кусочек хлеба, и запивает все это потом из рюмки молоком. Нет, навряд ли все так. «Если этот гад не будет есть, я утром встану и съем все сам», - мстительно подумал я, стараясь не думать о том, что снова голоден, и провалился в сон, как убитый.
В этот раз чертовщина мне не снилась. А проснувшись, я сразу полез под подоконник. На этот раз спросонья приложился башкой знатно, но любопытство оказалось сильнее.
Я заглянул и…
Блюдце было пусто и сверкало такой чистотой, будто его вылизали. А сбоку лежала тщательно обглоданная хлебная корочка. С отчетливыми следами маленьких зубок.
Я аж присел от страха. Мамочки. Кажется, мне впервые по-настоящему захотелось домой, к маме. И еще позвонить Виктору. Хотя… толку звонить? Ведь все идет по плану.
Выпив крепкого кофе, хотя обычно его пью только в случаях тотального недосыпа, я решил заняться мытьем холодильника. Разморозить, лед посколачивать, оттереть пятна, оставшиеся еще с прошлых жильцов. Все равно у меня там только бутылка молока, и все. Я работал, напевая, настроение, несмотря на пережитый шок, было неплохим: ведь принял же он от меня гостинец! Значит, я молодец, и почти что триумфатор, хотя праздновать победу было пока рано.
Я открыл морозилку и офигел. Потом закрыл снова, открыл. Нет, мне не мерещилось. Там, где абсолютно точно ничего быть не должно, лежала целая пачка пельменей. Я потрогал ее, погладил, потом достал. Господи, родненькая, и как же можно было про тебя забыть?! Килограммовая моя… Стоп. Меня как током ударило. Я всегда покупал самые дешевые пельмени, весовые. Не фасованные. И уж точно не эти, равиоли.
Первая мысль была: Вовка. Он уже пытался мне один раз что-то подбросить, узнав, что я почти голодаю. Только сейчас у него было безупречное алиби: он еще ни разу не был у меня в гостях на этой квартире.
Виктор? Но он же близко не подходил к холодильнику. Или приходил ночью, пока я спал? Это слишком странно. И очень стыдно, если я показался ему настолько жалким, что нуждаюсь в милостыне от постороннего человека. И все-таки я набрал его номер.
- Коля? – отозвался он весело после первого гудка. – Надеюсь, ты звонишь, потому что соскучился, а не потому что домовой шалит?
- Соскучился, - брякнул я, не сразу врубившись, что он так шутит. – Я по делу.
- Давай, - он посерьезнел, впрочем лишь слегка.
- Вы у меня вчера вечером ничего не оставляли… ну, в холодильнике. Может, несли себе домой на ужин и случайно… то есть, на время положили.
Где-то секунду после этого я слушал тишину, наконец, он ответил:
- Нет. И вообще-то мы перешли на «ты». Если что-то надо, я рад буду помочь.
- Нет! – почти заорал в трубку я. – То есть спасибо большое, ничего, все есть. И… последний вопрос, – я набрал в грудь побольше воздуха. – У тебя ведь есть запасной ключ от квартиры?
Все-таки спросил, решился, и тут же чертыхнулся, отнеся трубку подальше от уха, даже по злополучному холодильнику кулаком стукнул в сердцах. Так некрасиво и гадко. Просто по-свински с моей стороны подозревать Витьку в таком.
- Николай? – позвал он меня, возвращая на грешную землю. – Я говорю, нет у меня ключа. А замок дерьмо, если свой ключ потеряешь или заест что-то, вызывай слесаря спокойно, я все оплачу.
- Спасибо, - убитым голосом ответил я. – Всего хорошего, - и нажал отбой.
Вот такие дела. Надо было раньше прикармливать домового.
Поскольку больше претендентов на пельмени не нашлось, я, не медля более, вскрыл пачку, еле удержавшись, чтобы не слопать пару штук еще сырыми и замороженными. В универ в итоге ушел с небольшим опозданием, но сытый, успокоившийся и, не забыв оставить доброму домовому еще молока - беднягу наверняка сто лет не подкармливали.
Вовке я про случай с домовым ничего рассказывать не стал, только про приход Виктора, и, кажется, чуть перестарался, потому что, выслушав меня внимательно, друг фыркнул насмешливо: «Смотри, не влюбись». Приревновал, что ли? Я удивился, но мне было даже приятно. Раньше только я ревновал своих друзей к кому-то новому и интересному, а чтоб меня – это впервые.
Когда я вернулся домой, то чуть не разбил нос, споткнувшись об лежащий на полу мешок картошки. Включив свет, я долго любовался на этот «подарок высших сил», даже боясь его трогать или куда-то тащить. Оставленное молоко, естественно, оказалось снова все выпито.
Так и потекла наша жизнь с Нафаней. Знаю, что неоригинален, но домовой не возражал, а я будто перенесся в любимый с детства мультик. В разговорах с соседкой я узнал также, что домовой любит морковку и когда ему чешут между бровями. Первое взял на вооружение незамедлительно, а второе, увы, никак реализовать не удавалось. Да и что бы я стал делать, увидев его? Наверняка сначала помер бы со страху, а потому уже вспомнил про брови. Потому попыток выследить Нафаню я не делал. Просто жил, радуясь теперь ночному топоту маленьких ножек, и тщательно следил, чтобы под подоконником всегда были молоко, хлеб и морковка. А домовенок никогда не забывал про ответные подарки, только оставлял их каждый раз в очень неожиданных местах: банку тушенки я нашел в цветочном горшке, горчицей чуть не почистил зубы, потому что ее тюбик оказался на полке рядом с пастой. На табуретку, не посмотрев, я тоже больше не садился. Вдруг там коробочка с парой десятков яиц или пакет помидоров?! Я сам не заметил, как моя жизнь превратилась в довольно увлекательный аттракцион. И дело было не только в Нафане.
На следующий день после того моего странного звонка ко мне зашел Виктор. С бутылкой коньяка, так сказать, поддержать морально. Мы отлично посидели, прикончили оставшиеся в пачке пельмени. Он рассказал про какой-то местный военный музей и, увидев мою заинтересованность, пообещал туда сводить. Как-то так, исподволь, незаметно, мы начали общаться. Сначала звонки пару раз в неделю, чтобы проверить, не утащила ли меня нечистая сила. Потом пошли стебные «смски от Нафани», когда я рассказал Витьке, как зову домового. С ним я мог обсуждать этот вопрос спокойно и даже шутить. Потом, осмелев, я начал писать ему первым. Послания вроде «Николай съеден. Пришлите уксус и нового жильца» стали обычным делом. Я не заметил, как мы начали переписываться ежедневно и видеться каждый выходные, а то и чаще.
Витя не очень любил говорить про себя. Я понял только, что он действительно где-то служил, был даже ранен, но все это осталось в далеком прошлом. Чем он занимался теперь, я не представлял, но это не казалось особо важным: запас интересных тем для разговоров у нас был неиссякаем. Виктор знал и любил свой город, он показывал мне такие места, в которые не забредал ни один экскурсовод, рассказывал невероятные истории, что видали в своих стенах старые дома довоенной постройки. Может, он что-то и приукрашивал, но в его изложении любая история оживала. И я очень любил, слушая, смотреть ему в глаза. Раньше считал это жутко неприличным, как что-то интимное, допущенное с незнакомым человеком, но с ним так не было.
Темным облаком над нашей идиллией оказалась Вовкина ревность. Он смотрел, как я дергаюсь на парах, проверяя, пришла ли мне от Витьки очередная смска, и его это страшно бесило. Он стал отпускать ехидные замечание в духе: «Что, Коленька, твоя невеста не звонит? Бросила поди» или «Да на хуй ты ему сдался?». Я терпел и еле сдерживался, чтобы не дать Вовке в морду. Все-таки лучший друг, столько всего для меня сделал.
Ситуацию усугубило то, что Витька начал мне сниться. Вроде бы оно нормально, ведь я общался с ним больше, чем со всеми другими знакомыми, он занимал много места в моих мыслях, так уж вышло. Но в сочетании с ехидными Вовкиными замечаниями я иногда сам не верил своим рассудительным объяснениям. Витька мне снился улыбающимся, с озорными искорками в ярко-голубых глазах, - таким я его в обычной жизни никогда не видел, в лучшем случае его губы кривила усмешка, а взгляд был всегда один и тот же, внимательный и чуточку грустный. То, что ему действительно со мной весело, можно было угадать только по голосу.
Еще мне снился наш «великий поход», который мы запланировали на лето. Горы, сплавление по бурной реке, вековые сосны – красота. И экстрим, которого я никогда раньше не видел. Не карусели, от которых кружится голова, а настоящий риск, пусть и не такой значительный, ведь со мной будет Витька, ходивший этим маршрутом не один раз, но все равно круто.
В моих снах часто фигурировал поток прозрачной, как хрусталь, воды, скалистые берега и всегда - Витя. Загорелый, веселый, обнаженный по пояс. И я просыпался с осознанием, что у него очень красивый торс, хотя в жизни не видел его без футболки, и что, если бы не будильник, я подошел бы дотронуться или обнять.
- Понимаешь, Нафаня, - рассуждал я, заслышав знакомые мелкие шажки и глядя в темный потолок. – Я ведь нормальный абсолютно. Был. Уже не знаю. Я даже порно ихнее, гейское, посмотрел, чтобы проверить. Знаешь, меня чуть не стошнило. Мерзость такая. Хотя… от порно с бабами тоже иногда воротит. Вроде и возбуждаюсь в начале, но гадко так все. На продажу. Грязно… Черт. Он же меня другом своим считает, а я… Что я?
- Нафань, ты тут? Я вот подумал. Витька будто избегает меня касаться. Даже чтобы случайно вышло, припомнить не могу. Вот с Вовкой мы и обняться можем, и толкаться начать прикола ради, а с ним – никогда. Как думаешь, почему? Он что-то подозревает, а? Я псих?
- Нафанька… - скоро ночные разговоры с домовым стали устоявшейся традицией. Я очень к нему привязался, а мрачноватую квартиру стал действительно считать своим домом, привык даже к болотным обоям и приставучей соседке.
Но ничто не может длиться вечно, всему когда-нибудь приходит конец, после переезда в большой город я осознал это так, как никогда раньше. И смирился. Почти.
В преддверии сессии количество лекций и семинаров возросло, преподаватели торопились начитать нам все, что не успели за целые полгода, я буквально сгибался под тяжестью домашних заданий. Даже пару раз забыл оставить домовому молока, но он не обиделся. Правда, стал будто бы тише топать и, чтобы меня не беспокоить, продукты теперь всегда оставлял где-нибудь в коридоре, реже – на кухне.
Тридцать первого декабря у меня был последний зачет, как назло, очень тяжелый, потому Вовкино предложение пойти отмечать в общагу, я отклонил. Думал прийти домой и просто лечь спать, ведь у меня ни елки, ни жратвы праздничной. Даже телика, и того нет.
Запах хвои я почувствовал прямо с порога. Сумка с учебниками выпали из моих ослабевших пальцев, и я прямо в ботинках бросился в комнату. Там приглушенно горела лампа, которую я явно выключал перед уходом, но почти вся комната все равно оставалась в полумраке. Впрочем, силуэт большой разлапистой елки не заметил бы только слепой. Я подбежал, понюхал, даже щекой потерся о колючую ветку. Настоящая! Колется. Кажется, такого абсолютного счастья я не испытывал с далекого детства, когда Новый Год был любимейшим и самым долгожданным из всех праздников. Правда, я чуть не споткнулся о какие-то провода и не опрокинул всю красоту, зато обнаружил, что на елке есть гирлянда, и ее можно включить. Повозившись немного, пытаясь в полумраке попасть штепселем в розетку, я все-таки зажег ее и обмер…
Елка была просто великолепна! Разлапистая, но при этом аккуратная, украшенная старинными стеклянными игрушками, каких сейчас нигде не выпускают. Только гирлянда была современная, с яркими, струящимися, то дождем, то каскадом, огоньками.
Проследив за их движением взглядом, я обмер еще раз: под елкой оказались подарки. Два свертка, очень разных. Первый был похож на большой белый пакет, через который явственно просвечивали оранжевые шарики, наверняка являвшиеся ничем иным, как мандаринами. Еще я рассмотрел внутри силуэт бутылки и какую-то коробку – короче, пакет был набит под завязку. Второй же подарок был запакован в яркую подарочную обертку и даже украшен зеленым бумажным бантом. Угадать, что там, было сложно, но, судя по форме, что-то мягкое. Я стоял и раздумывал, стоит ли хотя бы для вида соблюсти приличия и дождаться полуночи, когда услышал звонок в дверь.
На пороге оказался Виктор. В руках он держал бутылку и казался столь же смущенным своим наглым вторжением, как в первый день нашего знакомства.
- Понимаю, что могу быть не вовремя, я на минуту, - и так же, как в первый день нашего знакомства, я напористо втащил его внутрь. И обнял. Кажется, впервые. Мы оба замерли, будто прислушиваясь к чему-то или боясь кого-то спугнуть, пусть Нафаню. Лично я опасался лишь окончания мгновения, когда мы можем друг друга вот так просто касаться. Помедлив, Витька обнял меня в ответ, буквально на секунду, потом неловко похлопал по спине и отстранился.
- Я рад, что не помешал, - он прошел следом за мной в комнату и сразу же кивнул на елку. – Сам все-таки успел раздобыть или твой домовой постарался?
- Домовой, - односложно ответил я, потому что меня волновал совсем другой вопрос. – Ты останешься на всю ночь или тебя где-то ждут?
Виктор сел на диван, поставил на стол бутылку, потом посмотрел на меня:
- Нет, не ждут. А ты этого хочешь? – Вот такой вот он. Прямой, как… Не знаю, сложно объяснить, но на этот раз я нарочно избегал его пристального взгляда и был благодарен полумраку в комнате, потому что мне было жарко и неловко, когда я так же просто ответил:
- Да.
- Тогда, я думаю, домовой будет не против, если мы вскроем один из его подарков раньше срока, - Витька, как всегда, словно прочел мои мысли, и я, радуясь, что, пока не успокоюсь, могу себя чем-то занять, принялся копаться в пакете. Там оказался стандартный новогодний набор, похожие приносили с работы под Новый Год мои родители в те дремучие и далекие советские времена. Шампанское, икра, конфеты, рыбные консервы, обязательно – мандарины. Из необычного там оказалась коробка с красивыми бокалами для шампанского и еще сыр моего любимого сорта. Я давно перестал удивляться тому, насколько хорошо домовой меня знает.
Шампанское, проведя под елкой не один час, явно успело нагреться, потому пробка вылетела с громким выстрелом и совершенно шикарным фонтаном пены, изрядно залив диван. Я рассмеялся и, поймав удивленный взгляд Вити, прокомментировал:
- А прикинь, как на такое хулиганство ругался бы любой квартиродатель? Мне повезло, что ты сейчас тут со мной, типа, все не запрещенное сразу же, по умолчанию можно.
- Отличная политика, - хмыкнул Витька, разливая остатки шампанского по бокалам. – Но ты не учел одного: Нафаня нам не простит.
- Простит, - откликнулся я. – У него под елкой взятка в виде большого ломтя хлеба, двух морковок и огроменной тарелки молока. Думаю, он нажрется еще похлеще нас.
- Все-таки ты необыкновенный человек, - задумчиво произнес Витя, глядя, вопреки обыкновению не на меня, а в свой наполовину полный бокал, в котором стремительно оседала пена. – Я счастлив, что тебя встретил.
Сказать, что после этих его слов в моих легких не осталось воздуха – это не сказать ничего.
- Хорошо, что ты принес коньяк, - брякнул я совершенно не в тему. – А то шампанское мы почти все разлили.
Витя уже снова смотрел на меня, спокойно, как обычно.
- Будь здоров, Коль.
- И ты.
Мы чокнулись и, не сговариваясь, выпили до дна.
Помимо коньяка, Витька принес с собой маленькое радио, и мы даже смогли послушать бой курантов. Потом началась новогодняя программа из шлягеров прошлых лет. Я слушал, жевал мандарин, смотрел на Витю и был счастлив. Иногда для счастья нужно действительно очень мало. Или, наоборот, слишком много.
- Ты забыл про второй подарок.
- Точно! – я поспешил снова слазить под елку. Уже сорвав подарочную бумагу, подумал о том, не обидится ли домовой, что я так неаккуратно обошелся с оберткой. На всякий случай виновато кашлянул, и, наконец, развернул то, что лежало внутри и разжигало мое любопытство много часов подряд. Это оказался свитер. С оленями. Крупной ручной вязки. Стоит ли говорить, что я давно мечтал о свитере с оленями? Чтоб они были коричневые и с вот такими смешными, почти человеческими улыбками. На зеленом фоне. У моего домового явно любимый цвет – зеленый. Как у Вити…
- Нравится?
Я кивнул в ответ, так и не додумав до конца свою мысль. Молча подставил стакан под коньяк и натянул на себя подарок. Удобный, теплый и точно по размеру, будто мерку снимали.
- За удачу в наступившем году! – предложил тост я, мы снова выпили. Потом еще. Музыка тихо играла, делая затянувшееся молчание необременительным, в голове уже чуть мутилось. Было хорошо, празднично и легко. Как водится, когда бутылка опустела наполовину, в мою голову постучалась внезапная и очень настойчивая мысль. Я подумал, что, когда я так не в тему прервал Витькину речь, он хотел признаться мне в любви. Не знаю, с чего так решил, но это казалось тогда ясным, как божий день. И тот факт, что он мужчина меня волновал не больше того, что я тоже парень. И казался вообще не столь важным, если смотреть в масштабах Космоса или Вселенной. А вот те самые важные слова, которые я упустил… Меня раздирало от желания сказать ему все сейчас.
- Вить, а давай потанцуем?
- Это же медляк, - ответил он, явно посчитав, что я просто задумался и не заметил смены песни.
- Я знаю. Потанцуем? Просто хочу… Знаешь, я никогда…
Витя встал и протянул мне руку. Он не казался удивленным или шокированным. Да и пьяным, в отличие от меня, тоже не казался.
Я чуть не оступился на ровном месте, когда он положил руки мне на талию, сразу оказавшись как-то слишком близко. По крайней мере, в первые минуты нашего танца я старался и не мог припомнить, зачем это затеял. Потом вспомнил и совершил ошибку, посмотрев ему в глаза. До этого как-то я еще себя контролировал. Но шампанское, запитое коньяком, его руки, обнимающие меня, его запах… а теперь такой вот взгляд – все это было слишком. Я сам сократил последние разделяющие нас сантиметры, запустил пальцы в светлый ежик волос, заставляя наклониться ко мне. Первым коснулся его губ и не отдернулся, когда он решил углубить поцелуй. Все это был я.
Потом помню, как мы шли в магазин за водкой, потому что мне захотелось. Как нам ее не хотели продавать, а потом почему-то продали. Как я вис на Витьке, когда он буквально тащил меня обратно. Потом снова целовались. А потом я отрубился, как последний алкаш.
Утро у меня началось со страшной головной боли и ощущения, что моя шея затекла настолько, что не будет чувствительна даже к гильотине. События второй половины прошлой ночи смешались в сплошной винегрет, но того, что я помнил, хватало с избытком, чтобы сгореть от стыда. Постепенно пришло осознание того, что я лежу на диване в одежде, укрытый пледом, в квартире тихо, и Виктора рядом не наблюдается. От этого стало еще гаже. Только спустя час я собрался с силами, чтобы выползти на кухню. Там я обнаружил приготовленный для меня завтрак, даже кофе уже был насыпан в чашку, и записку: «С Новым Годом, соня! Мне надо уже бежать. Н.». Сначала у меня отлегло от сердца: он меня не ненавидит. Затем я посмотрел на часы и понял, что проспал почти до вечера. Потом… Почему «Н», когда должно быть «В»?! Это я сообразил не сразу. Нафаня. Ну да, мы так шутили, иногда подписываясь этим именем. И я почти не сомневался, что новогодний праздник мне устроил не домовой. Но… чтобы Витька вязал свитера?! Я даже представить себе такого не мог. И эти странные звуки, царапанье коготков по паркету, таинственные ночные визиты и пропадающее под утро молоко. Следы мелких зубов на корочке хлеба, наконец. Что все это было?! Я ведь не псих. И прощаться с мыслью о том, что я живу в квартире не один, мне очень не хотелось. Я слишком привык.
Как теперь вести себя с Виктором, я не знал, и потому ему не звонил и не писал. Он позвонил лишь спустя три дня. Напомнил, что мы в сочельник собирались пойти вместе в кино на один новогодний фильм, и сообщил, что уже даже достал билеты. Все это нарочито веселым тоном. Но я его знал слишком хорошо, чтобы не различать, когда он весел, а когда нет. Свободен ли я? Конечно, свободен, ответил я ему.
Мы встретились, он сказал, что скучал, смотрел на меня как-то особенно внимательно, будто ждал чего-то. Выходя из кино, мы взялись за руки. Вернее, он взял меня за руку, а я не стал возражать.
- Если то, что произошло, было лишь по-пьяни, я все забуду.
Вот так просто. Впрочем, для него все просто.
- Я не знаю. А как для тебя?
Витька остановился, явно собираясь начать серьезный разговор, и тут я струсил. Просто… не так и не сейчас. То ли слишком рано, то ли поздно – я сам еще не понял.
- Знаешь, Нафаня перестал брать молоко, я беспокоюсь.
- Коль…
- Мне пора. Тороплюсь, - уходя, я спиной чувствовал его взгляд. Но что поделать, если желание сбежать становится чрезмерным?
Вечером я зашел к Вовке взять тех волшебных таблеток, которые он глотал, готовясь к экзаменам, чтобы не спать как можно дольше. Я этого в душе не одобрял, но другого выхода не было: так уж я устроен, что, сколько не накачиваю себя кофе, все равно засну и буду спать очень крепко. Это даже в свое время было предметом шуток, пока я жил в общаге.
И я оказался прав, ждать пришлось почти до утра. Я притащил в коридор табурет и сидел, глядя на дверь, только иногда отвлекаясь, чтобы скользнуть невидящим взглядом по одной и той же странице учебника. Я отчетливо слышал, как поворачивается ключ в замке, видел, как открывается дверь.
- Здравствуй, Виктор.
- Привет, - он поставил на пол пакет, в котором явно были «гостинцы от домового».
Я отложил книгу и поднялся ему навстречу. Каждое движение давалось с трудом, а уж разговаривать с ним…
- Ты соврал мне про второй ключ.
- Нет, у меня его действительно не было. Я брал его у соседки, той самой, с которой ты подружился. Пока тут никто не жил, она смотрела за квартирой, потому запасной комплект был у нее.
Вот так. Идеально честный человек. А действительно, зачем врать, если умеешь так легко играть словами?
- Зачем? – через силу выдавил из себя я, надеясь, что он правильно истолкует мой вопрос. От противоречивых эмоций я уже почти задыхался, даже не зная, что собираюсь предпринять в следующий момент.
- Понимаешь, Коль. Ты действительно особенный. Искренний. Веришь в чудеса. Я думал, что никогда не встречу такого человека. Что мне просто не дано. В тридцать лет уже решил, что жизнь закончена. Дурак, да?
Я качал головой, понимая, что не желаю все это слышать. Я вспоминал наши первые разговоры, шутки про Нафаню, первые смски. Все так продумано, просчитано… Да кто он вообще такой? И я думал, что что-то про него знаю?
- В это мог поверить только такой деревенский дурачок, как я.
- Ты не из деревни…
- Для таких, как ты, такие, как я, все из деревни. Тупые самонадеянные увальни.
- Ты несешь чушь.
Я подошел к нему близко, почти вплотную. Меня бесил его спокойный тон, его такой честный взгляд стопроцентного вруна, что мне просто безумно хотелось разбить это показное спокойствие.
- Ты считаешь, я настолько нищий, что меня можно покупать за еду? Прикормил, напоил и все, делай, что хочешь? И сколько раз у тебя так было?
Я понял, что победил: на секунду показалось – он меня ударит.
- Ты не прав. Абсолютно. Коль… - впервые я увидел в его глазах неуверенность и страх. – Я думал, что в Новый Год ты точно обо всем догадался. Мне казалось…
Я не стал его дальше слушать, потому что больше не мог. Схватил с вешалки куртку, бросил в него ключами, от души толкнул, чтобы не стоял на дороге, и выскочил на лестницу. Он не сделал попыток ни догнать меня, ни удержать. Собственно, такая попытка закончилась бы дракой. Не думаю, что он мог этого не понять. Меня просто колотило от злобы. Я выбежал из подъезда, будто меня преследовали черти, и еще какое-то время бежал, пока не заболел бок.
Так я оказался на улице в праздничную ночь. До Вовки дозвониться не получалось, денег в кармане было безнадежно мало. Я напугал какого-то доброго самаритянина предложением выдать мне яду. Что дальше?
Знаете, существует много разновидностей неудачников. Есть неудачники в учебе, есть неудачники в любви, есть квартирные… А есть – абсолютные. И сейчас я ощущаю себя именно таким.
Виктор был прав, в новогоднюю ночь я действительно все понял, вернее, готов был понять и принять, что люблю парня. И что этот парень, очевидно, гей со стажем, нарочно подбивал ко мне клинья почти два месяца, пользуясь моей доверчивостью. Тогда его поступок мог показаться даже романтичным. И что он сделал? Просто сбежал, оставив мне записку, и пропал на три дня. Да, в ночь праздника было возможно все, но она закончилась. И она всего одна в году. И не бывает в природе никакого второго шанса.
Это заучено мной давно и не подлежит сомнению.
И ничего нет удивительного в том, что я в который раз оказался ночью на улице и без средств. Это было закономерно. Правильно. Неправильным было другое… Я не заметил, что ноги снова принесли меня к моему, вернее, к его дому, хотя разумом я хотел быть, как можно дальше.
Ищу и без труда нахожу единственное окно, в котором горит свет. И вижу в окне его силуэт. Вот это – неправильно.
Я должен уже быть на пути в общагу, идти туда пешком, раз транспорт еще не ходит, и денег на частника нет. А вместо этого сажусь на скамейку, задницей прямо в нападавший за ночь снег, и не свожу взгляда со светящегося квадратика наверху.
Раз уж я здесь, мне надо очень серьезно подумать. Не замечаю, как начинает светлеть. Понимаю только, что свет в окне все еще горит, он по-прежнему стоит возле него и смотрит во двор. Теперь наверняка меня видит, но не спускается. Может, даже не меняет позы уже много часов.
Значит, решать мне, «да» или «нет»? Мне, девятнадцатилетнему пацану? И кто после этого из нас взрослый?
Зажмуриваюсь, чтобы его не видеть. Потом встаю и иду к подъезду. Звоню в домофон, он пиликает. Я поднимаюсь по лестнице с трудом, ступенька за ступенькой. Он ловит меня уже где-то на середине. Осыпает лицо поцелуями, что-то говорит. У меня сил нет, и абсолютная пустота внутри. Легкость, от которой подкашиваются ноги.
Иногда все просто, но при этом очень сложно. Я уже его люблю. Даже если он самый распоследний на свете гад. Смотрю в его глаза и понимаю, что он тоже меня любит. Этого и много, и мало. Может, при том, кто мы есть, и какие нас ждут трудности, этого не… А вдруг все-таки достаточно?
Виктор почти втаскивает меня в квартиру, снимает куртку, запихивает в подаренный свитер с оленями, кутает в плед, пытается напоить чаем…
- Просто полежи со мной, - прошу я Витьку, и он вытягивается рядом. Обнимаю его и тут же проваливаюсь в сон.
Не знаю, сколько прошло времени, но когда просыпаюсь – он все еще со мной. И как будто боится даже пошевелиться. Неужели понял, почему я тогда сорвался и убежал? Долго изучаю его лицо, пока он делает вид, что спит. Красивый. Очень. И так вот совсем не везло в любви?
- Хватит делать вид, что спишь.
- Хватит делать во мне взглядом дырку.
Он открывает глаза. Такие голубые. Никогда не видел их так близко. Мне вдруг мерещится в них что-то детское. А еще - затаенное ожидание. Кажется, Витька всегда так на меня смотрел. И я не могу удержаться: целую его. Не торопясь, пытаясь понять ощущения, нравится ли мне. И мне нравится. Даже очень. Я приподнимаюсь над ним, стягивая с себя свитер. Свитер с оленями летит на пол.
- Коль, ты уверен…
- Я хочу, - отвечаю я, оставляя недосказанной фразу «я хочу решить все сейчас». Я знаю, что это может быть ужасно, но пусть будет хотя бы просто терпимо. Или «неплохо», как было в мой первый раз с девушкой… Его руки гладят мою спину очень нежно.
- Как ты хочешь?
- Так, как точно не пробовал. По-другому я с тобой не представляю. – Забываю удивиться, что вообще как-то это представляю.
Он снимает с себя футболку, потом притягивает меня ближе, целует. Я прижимаюсь к Витькиной груди, трусь об него, думая о том, как классно его будет почувствовать всей кожей. Всего. Он целует мою шею, пытается дотянуться, чтобы прихватить губами сосок, я выгибаюсь, позволяя. Но не даю поцелуям спуститься ниже живота, вырываюсь. Мне очень хочется целовать его в ответ. Везде, куда дотянусь, даже не знаю, как без этого обходился. На меня будто нападает безумие. Я не замечаю, как он стягивает с меня брюки вместе с трусами, прихожу на секунду в себя, когда чувствую, что его пальцы сжимают мои ягодицы. Резкие ощущения, от которых перехватывает дыхание. Я на секунду закрываю глаза, чтобы ничего не мешало. Под опущенными веками пляшут красные круги, значит, за окном было солнце, и я на него смотрел…Не заметил.
Витька приподнимает меня, что-то говорит. Прислушиваюсь. Да, иначе будет слишком больно. Позволяю ему выбраться из-под меня, нахожу на полу плед и тут же в него закутываюсь. Сжимаюсь в комок и жду. Он отсутствует долго, мне уже хочется закричать, что детский крем в последний раз видели в ванной. Но не решаюсь даже рта раскрыть, меня душит нервный смех. Он возвращается абсолютно голый. Крем все-таки нашел, но по его лицу понятно, что готов остановиться, если я передумал. Но я не могу. Отправляю плед обратно на пол, где ему самое место. Витька устраивается сверху, согревая своим телом. Снова целует. Я отвечаю. Вожу пальцами по его груди, потом так же изучаю живот. Он тут же втягивает его. Боится щекотки? Так странно. И почему-то тоже правильно. Витины руки скользят по моей спине вниз, гладят бедра, опускаются ниже. Проникновение пальцев, пусть и скользких от крема, просто больно. Неправильно, но я терплю, поджав губы и закрыв глаза. Представляю себе ту речку. Поцелуи.
- Коль…
Снова смотрю на Витьку. Его лицо так близко. Встревоженное. Стараюсь двигаться хоть как-то, не лежать бревном. И становится лучше. Я обнимаю его за шею, думая, как хорошо было бы слиться в единое, просто прижавшись друг к другу. Без проблем. Почувствовать… Когда он решает, что может войти в меня, я почти вздыхаю с облегчением. Да, так еще больнее. Но… легче. Получилось.
Парадокс. У него жесткие пальцы. И очень мягкие губы. Он снова меня целует. Я двигаюсь ему навстречу, стараюсь так, чтобы сделать ему приятное, потому что видно, как он напряжен. А я очень хочу, чтобы пропала вертикальная складочка между его бровей… И вспоминаю кое-что совсем не к месту. Никогда не забуду удивленного лица Витьки, когда я, бросив прочие ласки, начал гладить его брови, а потом переносицу.
- Домовые это любят, - шепчу ему на ухо, и он прижимает меня к себе так крепко, что слезы из глаз. Вздрагивает всем телом, потом начинает двигаться быстрее. Я чувствую пульсацию внутри и ощущаю его дрожь. Он, утыкается в мою шею, когда кончает. А я держу крепко, не отпускаю. Или сам держусь за него… Перебираю влажные от пота волосы. Мы долго лежим, не шевелясь, и мне уже становится тяжело, когда он, наконец, скатывается с меня и уходит в ванную, возвращается с полотенцем…
Потом пытается укутать меня в плед. Я нахожу в себе силы и качаю головой. Витя понимает и приносит свитер. В рукава попадаю с трудом, но таки вместе мы справляемся. Становится тепло. Он меня обнимает, и я кладу голову ему на плечо. Так лежим долго.
- Вить… - спрашиваю я шепотом, когда чувствую, что могу заговорить.
- Да? – он откликается слишком быстро. Становится понятно, что он ждал этого напряженно.
Но я не собираюсь спрашивать про любовь. И рассказывать ему, как это было. Разве есть отметка на границе «больно-мерзко» и «так хорошо, как никогда раньше»? Было и так, и эдак. Если объединить… Я его люблю. Иначе было бы только первое. Но точно знаю, что могу захотеть еще раз. Нет, если вспомнить начало, точно захочу.
- Коль…
- Вить, - отзываюсь я, очнувшись от самокопаний. – А что это были за шаги и царапанье? Как ты этого добивался?
Он смотрит на меня очень серьезно, будто не веря, что я хотел именно это спросить. Потом вдруг расслабляется. Смеется. Я жду, рассудив про себя, что подбить ему глаз всегда успею.
Витька приподнимается и стучит кулаком в стену.
- Чувствуешь? Тут раньше был единый зал. Музыкальный. Потом стали делить на квартиры, и здесь возвели перегородку.
- Ну?
- Акустика шикарная. А в стене, под обоями, дыра.
- Соседняя квартира пустует ведь давно, сам сказал, - устало замечаю я.
- Я не говорил, что давно. Пожилой хозяин попал в больницу, потом дети его забрали к себе. А очень престарелую кошку оставили. Днем ее кормит и развлекает наша сердобольная соседка, но ты этого не слышал, потому что днем был в институте. А ночью кошке становится скучно…
- И она топает, как стадо диких мамонтов.
- Она очень старая. И акустика к тому же, я говорил, из-за нее все слышно так, будто происходит совсем рядом…
- Не занудствуй. А что с молоком и хлебом?
- Их забирал домовой.
- Вить! Я не шучу.
- Я не знаю, честное пионерское, - его глаза светятся таким лукавством, что я просто вынужден его стукнуть, но в этот раз злобы мне явно не хватает, потому в борьбе он выходит победителем.
Ночью я снова засыпаю, прижавшись к Витьке, и сквозь дрему слышу знакомый топот маленьких когтистых лапок.
- Кошка, - шепчу я, окончательно проваливаясь в сон.
THE END…
- Сам ты кошка, - прошипело маленькое мохнатое существо и потопало под елку, где, по заведенной традиции, его дожидалась мисочка молока.