Сказки Севера, сказка 4-я

[silverstyle]

Теперь у каждой части есть название. И да, я улучшаю результат: на этот раз прода не через год и не через полгода. Даже 3-х месяцев не прошло! Глава вышла большая, потому начало тут, окончание - в комментах))
Посвящение: Главная Муза проекта по-прежнему леди  tati
Бета: огромное спасибо  mart за вычитку^^
Предыдущие главы:
1.Северный цветок
2. Протянутая рука
3. Горшечник Зиг

Глава 4
Шутки Инвара

Пять коней подарил мне мой друг Люцифер
И одно золотое с рубином кольцо,
Чтобы мог я спускаться в глубины пещер
И увидел небес молодое лицо.
Н. Гумилев ( www.stihi-xix-xx-vekov.ru/gumilev27.html )

Иногда, бывает, момент пробуждения хочется оттянуть. В детстве я любил притворяться спящим, лежать в теплой постели, уворачиваясь от настойчивых лучей восходящего солнца и вслушиваясь в утренний гул замка. Вот, кухарка завозилась, задребезжала внизу котлами, а за окном, как по команде, затянули свою песню лучники, всегда одну и ту же, о летних состязаниях в меткости - из года в год менялись только имена восхваляемых победителей. А дальше… дальше я слышу шаги, совсем легкие. Но я узнаю их сразу и слегка морщу нос, готовясь почувствовать едва уловимый запах трав и прикосновение прохладной руки ко лбу – это мама пришла меня будить.
- Вставай, Реми, пора, - качаю головой и зажмуриваюсь крепче. – Вставай, пора. А то пропустишь приезд наших гостей.
Открываю один глаз, подглядываю за ней, будто украдкой: красивая, как добрые колдуньи из всех известных мне сказок сразу.
- Гостей? То есть я не буду сегодня упражняться в воинском деле?! – Моей радости нет предела. Я люто ненавижу утренние часы тренировок, в которые должен, как чучело, стоять посреди двора, отрабатывая выпады деревянной палкой, лишь отдаленно напоминающей меч. Настоящий я еще не заслужил…
- Не слишком проявляй свои чувства, Реми, а то огорчишь отца. Ты помнишь, о чем мы с тобой вчера говорили? – Она улыбается мне, прекрасная, утренняя: длинные светлые косы свободно струятся по плечам, еще не запрятаны под яркий платок, желто-синий… Это цвета нашего дома. Знак замужества и принадлежности. А я все пытаюсь представить, какой она была в то время, когда распускала волосы и украшала их цветами, когда пускала на воду венки, от души смеялась и свободно пела свои песни, заставляя сжиматься в томительном предвкушении сердца многих прекрасных юношей. Но выбрала она отца сама. Почему? Даже сейчас я не могу ответить себе на этот вопрос.
- Что за гости? – спрашиваю, и уже тяну руку, чтобы потрогать золотистую косу – такая ли она тяжелая, как кажется? А вдруг и вправду из золота? Или из теплых солнечных лучей. Мать смеется, словно мысли мои читает. Качает головой с укоризной, но ничего не воспрещает: мы одни, и никто не назовет неженкой, если вдруг соберусь с силами оторвать голову от подушки и крепко ее обниму.
- С далекого юга послы. Эти люди пришли с миром, хотя могли бы прийти с войной. Мы должны оказать им достойный прием.
- То есть делать то, что они пожелают? – я ежусь, будто от сквозняка, вспоминая последний пир отца с могущественными союзниками. Он сказал им: «Мой очаг – ваш очаг, мой дом – ваш дом, пейте и веселитесь, славные воины, и не знайте ни в чем отказа». И воины веселились. От души. Я до сих пор помню, как одна из служанок сорвала голос, зовя на помощь мою мать. Но мать прийти не могла, она была занята с отцом. Пришел я… Долго потом ночами меня преследовала увиденная картина, вызывая чувство, темное и скользкое по своей природе – отвращение. Я не помню, как серебряный кубок, про который забыл гость, воспылав жаждой другого рода, повстречался с его головой. На шум все-таки пришел отец, он был в ярости. Он ударил меня и сказал, что я его позорю.
Та служанка уехала потом с обиженным гостем, как подарок.
- Она не рабыня, - сказал я тогда матери.
- Нет, - ответила она мне. – Но ей не оставили другого выбора… Обещай, Реми, что будешь слушаться во всем отца. Ты ведь будущий воин.
- Хорошо, буду, - я согласился безропотно, видя, насколько она подавлена: ее глаза казались неживыми, старыми, будто погасила в них свет усталость. А ради одной лишь, пусть вымученной, улыбки я мог пообещать, что угодно.
И вот, снова гости. Важные, которым нужно оказать уважение. И которые будут делать все, что пожелают. Вставать с кровати расхотелось совсем – я, право, предпочел бы утомительные часы тренировок и недобрые шутки дворовой челяди.
Я помню, как потом пятеро всадников въезжали во двор: в развевающихся одеждах из цветного шелка, на горячих скакунах неведомой нам породы. Во главе процессии ехал предводитель, брат моего нынешнего господина. Такой же гордый и властный, только не было на его лице печати истинной мудрости, которая так красит повелителя.
Мы вышли их встречать. Солнце уже взошло, и его лучи, пытаясь проникнуть во двор, разбивались об остроконечные башенки замка и обретали цвет, повстречав на своем пути яркие стекла оконных витражей – красный, зеленый, синий…
Я очень любил свой дом.

Отец приветливо улыбнулся послам. Когда они спешились, он пошел им навстречу.

Наверное, я все-таки любил своего отца.

Мать положила мне руку на плечо, подбадривая. Часы на башне неумолимо отсчитывали время до пира, до мгновения, когда было нанесено оскорбление брату повелителя далекой южной страны…

Иногда бывает, что момент пробуждения хочется оттянуть.
- Вставай, просыпайся.
Сон тает, я чувствую, как меня трясут за плечо, пытаюсь коснуться руки матери, но - нет.
- Вставай, Северный цветок. До чего же ты ленив и вял! Господину не нужен нерадивый наложник.
Запах мускуса вместо северных трав. Меня пришел будить сам старший евнух. Вот уж чье присутствие можно распознать и с большого расстояния: порой мне кажется, что душные ароматы всех снадобий и благовоний гарема впитались в его гладкую накладную бороду на века.
Я открываю глаза и делаю попытку приподняться, голова тут же идет кругом – слишком душно. Судя по ярким солнечным лучам, пробивающимся сквозь сдвинутые шторы, уже далеко за полдень. Я заснул в большой и роскошной постели повелителя, уткнувшись носом в ворох ярких подушек, мог ведь и задохнуться вовсе. Евнух будит меня уже второй раз, и если в первый его обхождение можно было назвать почти мягким – ночь, которую я провел с господином, явно сбила опытного слугу с толку – то теперь он уже не скупится на слова:
- Господин был столь добр, что повелел тебе сложить песню про разбойника Инвара, хотя знал, что ты, ничтожный, лишь осквернишь его совершенный слух своими убогими завываниями! И так ты слагаешь песни, негодник? Ты даже не брался за лютню! Когда солнце минует зенит, мне приказано приготовить тебя. Ты хочешь, чтобы я получил плетей? Знаю, хочешь, – крашеная борода трясется, он уже весь дрожит в предчувствии возможной кары, маленькие глазки смотрят на меня с ненавистью. - Ты зол, упрям и неряшлив. Господину скоро прискучат твои выходки и он отправит тебя на рудник, где такие же негодные рабы достают солнечную руду из земных недр…
«Солнечной рудой» он зовет обыкновенное золото, перед которым питает благоговение лишь чуть меньшее, чем перед повелителем. Я тяжко и виновато вздыхаю в ответ, стараясь на него не смотреть.
Евнух не замолкает ни на минуту, втирая какое-то масло в мои плечи и руки, и тут же примеряет ко мне отрез шелка – хорош ли лазоревый цвет к бледной коже? – качает головой недовольно, будто в великом удручении. Впрочем, это еще ничего не значит, я давно усвоил, что мои волосы подобны чахлой соломе, а кожа безжизненней песков самой Мертвой пустыни, и никакой шелк не способен оттенить сие печальное недоразумение мудрой природы! Но в его бесполезной суете все-таки есть толк, между делом он сует мне в руки флягу с освежающим терпким соком. Наркотик, легкий. От него мои щеки порозовеют, а в глазах появится блеск. И, может, я смогу облачить в слова невнятные образы из детства и успею сложить песню в срок.
Выполнив свои обязанности, евнух торопится уйти – ведь времени у меня осталось действительно мало, а выбранить меня еще раз он всегда успеет. От огорчения я забываю у него спросить про Нарифа, но это уже не так важно. Важно, что голова моя сейчас пуста, как дырявый котел нерадивой кухарки.
Вчера я так и не смог сомкнуть глаз, ворочался до самого рассвета, но усталость все равно взяла свое: под утро я заснул так крепко, что даже не заметил ухода повелителя. И теперь я действительно вял, нерадив да и жив, по большому счету, слегка. Нариф сейчас, возможно, погибает, не зная, что его отчаянная попытка была совершенно напрасной: от тоски в гареме умирают чаще, чем от яда. И на порядок мучительнее.
Я берусь за лютню, тереблю непослушные, непривычные пока струны нового инструмента. Угораздило же меня разбить прежнюю, которая звучала в моих руках мягко и печально, как плач Морской Девы… То была правильная лютня.
А господину теперь охота послушать историй про Инвара. Видимо, слишком ожил в моих сказках знаменитый капитан-разбойник. Да и чему удивляться? С детства манил меня его образ своей потаенной запретностью: о нем не слагались героические баллады и печальные сказания, но сотнями бродили по миру похабные и веселые песенки, некоторые осуждающие и высмеивающие, а некоторые хвастливо восхваляющие проделки Инвара, как если бы он взялся рассказывать про них сам. Эти песни очень любили пираты, считавшие Инвара свои покровителем. Но и простые моряки певали их посреди шумных трактирных пьянок с великим удовольствием. Я же услышал заветные куплеты от домашней челяди, когда захмелевшие после обильных возлияний работники, обнявшись и покачиваясь, серьезно рискуя при этом свалиться со скамьи, вполголоса заводили скабрезную песенку «Про шутника Инвара и благочестивую блудницу» или «Как Инвар сразил Дракона». Ни один из этих образчиков народного фольклора не мог бы понравиться моему повелителю, слишком они были просты и откровенно похабны. Не случайно слуги пели их тихо, а кто-то и вовсе только шевелил губами: моя мать наказывала сурово, если до ее ушей долетали мерзкие строчки. Так однажды подвергся наказанию и я, когда, покрасневший и пристыженный, был застукан под лестницей за подслушиванием. Мама редко на меня злилась, но мой интерес к Инвару старалась пресечь, как могла…
Решившись, я делаю глоток из спасительной фляги и сразу чувствую легкую горечь на губах, которая скоро обратится в сладость и заберет грустные мысли. Так было всегда. Я закрываю глаза и пытаюсь представить Море, а потом - большой город, каких никогда в жизни не видел: с гигантскими воротами, бдительной стражей и огромной базарной площадью, которую каждое утро наводняет людское море, шумящее гулом сотен, а то и тысячи голосов…

Именно в таком городе, конечно же, должен был появиться на свет пронырливый и ловкий Инвар. Я вижу его мальчишкой, выпрашивающим мелкие монеты у прохожих на лечение больной матери, которую он на самом деле никогда не знал. А может, она была продажной женщиной. Или нищей судомойкой в придорожном трактире…
Одно про него было известно точно: с младых лет был Инвар спесив и высокомерен, будто не нищим родился, а княжеским сыном. И был у него посланный богами дар: мог он легко перенимать манеру других людей, виртуозно подражая чужим голосам, будь то статный обжора-купец или заикающийся старик из кабака, что у самой городской стены. Говаривали даже, что знал он язык зверей и птиц, а кто-то и вовсе почитал его за колдуна… Интересно, какого цвета были его глаза? Зеленые? Или, может, янтарно-желтые, как у степного кота-хищника. Красиво…

Улыбаюсь, качая головой – мне тепло, кажется, что лучи солнца танцуют по потолку, образуя радужные круги. Здорово, наверное, просто лежать на этих мягких подушках и придаваться грезам, не боясь своего завтра. И вообще, не бояться ничего… Только кому такое подвластно? На душе от таких мыслей вдруг почему-то становится очень спокойно: я не переживаю больше о сказке, мне даже кажется, что повелитель любит меня, и если забуду сочинить – никакого наказания не последует. Опасное заблуждение, вызванное дурманящим эликсиром. Отстраненно думаю, что он действует как-то непривычно сильно, я будто проваливаюсь в транс…
И вдруг почему-то вспоминаю нашего старого слугу, Агнуса, с его толстой шеей и вечно красным лицом. Когда-то он мне казался очень плохим человеком оттого, что легко мог свернуть гусиную шею и, напевая, совершал этот ритуал каждое утро. Перед большим пиром Агнус был за мясника.
Я глажу желтый бок лютни, и, смежив веки, отчетливо слышу его хриплый голос:
Когда Инвар был сильно пьян,
Пошел он в море налегке,
Дракона сильного смутьян
Не побоялся – быть беде.
Да только полюбил Дракон
Лукавый непристойный взгляд:
«Я отпущу тебя, герой,
Но если ты…».
Последнюю строчку у меня не всегда получалось допеть даже мысленно с тех пор, как я осознал, что «подставишь зад» тут могло означать не только как «спасешься бегством, удерешь». Это понимание повергло меня в такое смущение, что я весь красный и со слезами на глазах убежал со двора. От расправы Агнуса спасло только то, что старая кухарка, его тетка, поймала меня и, тряся седой головой в перепачканном чепце, называя «хозяином», умоляла «не губить» - это произвело на мою детскую душу неизгладимое впечатление.

В досаде я ударяю по струнам лютни с такой силой, что ее обиженный стон наверняка слышен даже в самых дальних уголках дворца. Я никак не могу заставить себя вынырнуть из воспоминаний о доме, будто у меня камень на шее, который утягивает все глубже и глубже. Уже кажется, что мои ступни оплетают скользкие водоросли, а не ласковый шелк покрывала. Меня бросает то в холод, то в жар… И сам не разбираю, что за слова шепчут мои губы. Имя матери? Или название далекой, навсегда покинутой мной страны? А время идет, приближая минуту, когда я опозорюсь перед повелителем…
Когда я уже готов заплакать от бессилия, меня разбирает злость. Будь моя воля сейчас, повернул бы, не задумываясь, вспять века, передвинул, если надо, горные твердыни, возвращая единое Море только для того, чтобы посмотреть, как праздновали конец зимы семеро капитанов. Как спорили Ал Ученый и Курт Смелый, как стали смертельными врагами добрый Зиг и коварный Инвар, и какую шутку потом сыграли с ними судьба и морские духи.
Я уже осторожно трогаю пальцем всего одну струну лютни, слушая вибрирующий звук, обрывающий что-то внутри. Кажется, сейчас получится…. Слизываю кровь с губы, даже не досадуя, что опять прокусил, и будет трещинка.
- Северный цветок! – голос и шаги евнуха по коридору. Пожалуйста, еще пару мгновений! Мне просто надо поймать ту ниточку, чтобы зажужжало, завертелось веретено, выпрядая историю. Перед моими глазами мелькает образ светловолосой пряхи, конечно же, моей матери….

В таверне было шумно и накурено. Дым облаком поднимался к низкому потолку и, не найдя выхода, повисал белым туманом, какие часто случались зимой на северной стороне архипелага. Отправиться в такую погоду во главе торгового каравана могли согласиться только два капитана: Курт Смелый или Зиг Мечтатель.
- А все почему? Потому что первый - старый маразматик, а второй - блаженный, как тот юродивый, которому он бросает грошики в порту.
Говоривший был пьян и всклокочен, но и в таком виде нельзя было не признать Дара Сердитого, хотя бы по его обычному недовольному ворчанию. Его собеседник, молодой, с роскошной копной рыжих кудрей, только хмыкнул в ответ, лапая грудь продажной девицы, и не отлипая от нее ни на миг, хотя одновременно пытался другой нащупать на столе кружку с выпивкой. Кружка его усилиями опрокинулась, мед растекся, а девица засмеялась, прижимая к себе крепче свою добычу. Еще бы, редкой шлюхе выпадает честь скрасить ночку веселому Инвару.
- Видишь, на какие жертвы я иду для тебя, несравненная? – его язык чуть заплетался, а хитрый взгляд после полностью приговоренного бочонка медовухи казался потускневшим и блуждающим совершенно бессмысленно, но впечатление было обманчиво: он подмечал все вокруг, и когда попадалось что-то интересное, в его глазах, нет-нет, а вспыхивали яркие зеленые искры.
Он видел, как тихо заливает тоску за самым дальним столом Ал Ученый, безответно влюбленный в жену местного рыбака, слышал происходящую неподалеку пьяную ссору матросов, которые уже были готовы вцепиться друг другу в глотку, доказывая, чей капитан лучше и отважнее, чувствовал спиной настороженные взгляды местных рыбаков, которые пусть и поклонялись капитанам почти, как богам, но опасались их шумного многодневного загула. Ну а что еще делать зимой, в самый разгар сезона Штормов? Только пить и мечтать о Море. Или ломиться навстречу смерти, как предпочли Курт и Зиг.
- Кого бы не выбрал тот купец-самоубийца, что взялся доставлять северные диковины ко двору султана в самый разгар зимы, он может смело прихватить с собой лодку для морского погребения. Выбери он Курта Твердолобого - тот не будет собой, если не потащит всю флотилию прорубаться через ледник. Ну а Зиг Убогий, конечно же, обойдет по самой широкой дуге, прямо там, где туман столь густой, что можно есть ложками, как сметану. С ним караван будет десять лет бродить, светя с кормы фонарем, петь песни о неверных возлюбленных и мудрых черепахах, пока Великому Дракону не надоест вся эта муть и он не заберет их в самую задницу морского ящера, если тот позабудет вовремя раскрыть пасть.
Дар Сердитый подавился медом, закашлялся, вытирая мокрые усы. Все-таки знатно может пошутить хитрый Инвар! Только помнилась ему еще другая его насмешка, злобная, когда он оскорбил серебряно-жемчужный парус Дара. Ладно бы просто назвать серым, хотя был тот диковиной редкой, в дальнем краю добытой, так он еще и потешался, что Дар Сердитый раньше всех заканчивает сезон походов, ибо его парусов белесых в тумане не видно, и боится он столкнуться с не зрящим, куда прется, Зигом, али с призраком самого потерявшегося уже год как капитана Гольда! Дару было обидно за парус, да и боялся он в жизни только раз, когда впервые увидел шторм, но не пить же в одиночестве. Не с грамотеем же Алом сидеть? Он даже бабу ублажить не в состоянии. Вот чего ему сохнуть? Ясно же, что запал он в сердце жене рыбака. Так нет. Он про цветок огненный да про острова с ящерами разговоры ведет. Будто интересно оно ей. Чудак. Инвар хоть парень толковый, пусть и баловник. Да и диво ли? Двадцать шесть годов ему всего, если не брешет. Зиг и тот третий десяток уже разменял. Правда, ума ему это не добавило.
- Зря они богов искушают, – поцокав языком, молвил Дар. - Я бы тоже пошел в поход, да команду добрую жалко. Ладно, если один пропаду, но столько храбрых голов губить… Нет, нужно разум иметь и не гневить Великого Дракона.
Губы Инвара после долгих попыток все-таки повстречались с краем вожделенной кружки, он пил так же жадно, как до того целовал трактирную красавицу.
- Да видел я это дракона, - хрипло произнес он. – Не так страшен, как про него поют…
«Началось», - подумал Дар, заранее готовясь не поверить ни единому слову. – «Где это видано, чтобы кто-то похвалялся победой над Драконом, да еще такой? И образом его, несущим погибель, паруса свои расшивал». А вслух произнес:
- Давай, сказывай еще раз, Инвар. Ночь-то, долгая, во славу темных духов.
Довольно прищурились лукавые зеленые глаза, Инвар Веселый только и ждал, чтобы его попросили…
- Знаешь ведь, почтенный Дар, что никто не верил в успех моего первого похода. Говорили: «Дурак-Инвар, хвастун, и судно у него хлипкое, променял прочность на быстроходность». Только толку в этой прочности, которую так превозносили ученые грамотеи? Ведь коли заиграли над тобой зарницы Великого Дракона, сгустились черные тучи-крылья, не спасет уже ничего, как ни разумей свой корабль. Можно только надеяться, что беда обойдет стороной… Или самому обойти беду. Быстр, свиреп Великий Дракон, спору нет. А если построить такое судно, что уйдет от него на всех парусах? Помнится, смеялись надо мной глупые люди, а громче всех Зиг Мечтатель, ты помнишь. Сказал он, что готов меня взять в команду, пусть я и плут, только бы зазря себя и людей не гробил. Эх, не забыл я ему этих слов, мудрый Дар, сочтемся еще не раз, помяни мое слово. – Инвар пригубил свою кружку, вытер ладонью губы. – Я ведь как в капитаны попал… Никто не хотел брать к себе на проклятущий корабль. Молод, говорили, а кто-то и грехи прошлые поминал. Злые люди. Неблагодарные. Да только боги пусть их судят, я ни на кого зла не держу… - Хитрые глаза Инвара вдруг сделались очень честными, будто не говорил он совсем недавно про месть Мечтателю. Дар лишь головой осуждающе покачал. Но Инвар продолжал, будто не заметив:
– А я ведь без Моря не могу. Жизни нет, так позвало вдруг оно меня. В пору со скалы вниз броситься. Возненавидел я тот час, когда шум волн услыхал впервые. Нет на белом свете музыки краше, сколько песен не слагай. Не знал я покоя. Даже спать уйти в дом не мог, ночевал в шалаше на берегу. Что тут попишешь? Решил, значит, судьба моя такая. Против судьбы не идут, но и выбор всегда остается. Мог я со скалы сигануть, отчаявшись найти избавление, но решил строить свой корабль. Строил всю зиму, достроил, но и вдоль берега на нем даже проплыть не смог – потоп он. Намудрил я что-то с равновесием. Золота ушло… Столько и за десять лет не награбишь. Строил потом все лето. А по осени, как готов был в первый раз на воду, случилась беда: пролетал Дракон совсем близко. Подул своим холодным дыханием, поднялся шквальный ветер – сломались мачты моей красавицы. Треск был такой – как плакало, ломаясь, добротное дерево. А я ревел. Как распоследний дурачок или ребенок. С тех пор затаил я на Дракона зло. А люди болтали, что испугаюсь, отверну, увидев нежелание богов, но нет таких богов, чтобы заставить свернуть с пути смельчака Инвара! Да и капитаны… не те ли боги в глазах глупых людей? Решил я, что, сумев, уподоблюсь богам и буду почитаемей намного. Так и вышло, прав я оказался… Только чуть не сгубили меня в конце пути охочая моя на злые шутки удача да происки озорника Дракона. Эх, золотое было времечко, мой первый поход!
Я корабль чинил всю осень и зиму, бабы говорили, что осунулся совсем с лица и взглядом безумен сделался. Только что они смыслят в таких забавах? Сколько пережил за свой короткий век, а такого еще никогда внутри не бурлило: похлеще превозносимой певцами любви али самой дикой страсти. К весне управился я. Последние ночи до дня первого похода не спал вовсе. Команду набрал с трудом, всего шестеро набралось отчаянных голов, зато каких! За золотом спустятся даже в царство мертвых. Никто больше не захотел идти на проклятом корабле Инвара Пропащего, так звали меня в то время глупцы. А мне, кроме нескольких верных ребят, никакой толпы и не нужно было – пусть другие утяжеляют свои корыта гурьбой дуралеев.
Помню, в самую ночь перед отплытием пришел ко мне Мечтатель. Топтался что-то, мямлил, а потом отдал мне свою старую карту – для себя, ясное дело, новую начертил, а мне свое старье – на удачу. Я взял, конечно, поблагодарил даже, все-таки капитаном стал, а у нас такие вещи в цене, как реликвии. Обидишь дарителя, и выпить потом будет не с кем. Но не понимаю я этого блаженного Зига. Чудак-человек. А может, просто претит мне его рябая рожа да взгляд побитой собаки. И чего болтают, будто он красив? Краше только кривой Заика из дегтярной мастерской, видят боги. Но я отвлекся.
Взял я карту у простака Зига, пожелал ему вслух шелкового пути, а в мыслях – потопнуть, чуток не доплыв до Южного порта, и сам с рассветом тронулся в путь.
Хорошо меня встретило Море: бархатными высокими волнами, попутным ветром и ясной погодой. Я стоял на палубе и слова молвить не мог, как отчалили. Тот момент, что земля твердая из-под ног ушла и сменилась морской качкой – не стереть из памяти никакими красотами, каких повидал и еще повидаю. У меня как крылья за спиной выросли, и мой корабль летел вперед, самый быстрый из всех существующих, каких еще не бывало. И я создал его своими руками. Это было как увидеть первые шаги родного ребенка – впервые мне стало ясно, что чувствуют гордые родители. Только и детей мне иных, окромя моего быстроходного, не надо, и любви иной, кроме Моря. Так думал я, вглядываясь в закат, этим мыслям я улыбался, встречая рассвет. Спал прямо на мостике, почти не бывая в каюте.
Наш путь был гладким и спокойным, помогла, признаюсь, карта Мечтателя. Да и не строил я заоблачных планов: всего-то обогнуть по широкой дуге архипелаг и прибыть в дальний Южный порт на всех парусах не через сорок деньков, а всего за тридцать. И не было мне печали до тех, кто говорил, что это невозможно. Какой тут подвиг, если я решил в будущем превзойти Мечтателя с его Новыми землями и Гольда, исплававшего все Море вдоль и поперек?
И я смог, пусть морские духи будут свидетелями! К исходу двадцать девятого дня мы подошли к порту. Там нас встретили, как полагается: старейшина вручил ключи от города, нам, почетным гостям. Мы пили и праздновали много ночей подряд. Не было предела нашей радости. Южный порт был прекрасен – столько кораблей со всего света! Я в жизни столько не видел. Да и сам город, коварная сокровищница юга… Не зря славился он своими душистыми ночами, сладкими винами да черноокими красавицами… Впрочем, гибкими юношами он тоже был славен. Я вкусил всего. И домой не торопился, да и не был мне домом Север. Пока осел там, долгий путь проделал. Только пир хорош тем, что конечен. Мы загрузили полный трюм ароматных масел, редких шелков и диковинно расшитых южных ковров – на этот раз я не собирался тягаться в быстроходности. В канун отплытия на моем бирюзовом парусе вышили золотую стрелу, символ быстроты и легкости, олицетворяющий мою победу. Может, и рано я праздновал, нужно было еще вернуться, только не было в том особых сомнений: Дракон буйствовал далеко, а предсказатели все, как один, сулили удачу и хорошую погоду. Очень не хотелось моей команде покидать гостеприимный порт, пришлось даже пригрозить: сказал, что пойду один, не нужен мне никто. Они и поверили. За что люблю своих ребят, не разумеют они, что не может один человек кораблем править, даже таким особенным, как мой Стремительный – так прозвали его люди, заставляя меня все больше гордиться. Я был почти счастлив, только все же не давала мне покоя слава Мечтателя. Незаслуженно его все-таки превозносят, зря. Как, впрочем, и других многих.
Шли мы домой, не спеша и не рискуя, ловя попутный вечер. Могли и быстрее, да только, чем ближе становился северный берег, тем больше мое сердце сжималось от знакомой тоски. Будто и вовсе никогда не была суша мне родной, а родился я посреди великого Моря.
Весь путь почти проделали без бед, оставались последние деньки. Я любовался на закат с капитанского мостика и думал о том, как не хочу на берег. И тут, посреди полного штиля, вдруг потянуло легким, но студеным ветром. Удивительно сие было, только не так хорошо пока я изучил нрав Моря, и чего только не сказывали более опытные моряки. А все-таки закралась в сердце тревога, да и чувство возникло странное, будто смотрит на меня кто-то пристально и недобро.
- Переменился ветер, мой капитан.
Я аж вздрогнул от звука голоса, в раздумьях и не заметил, как ко мне подошел старый Ганс. Если и дальше так зевать, то и за бортом с перерезанным горлом оказаться не долго. Бедовые у меня ребята, я говорил, а Ганс среди них самый шустрый: выжжено на его руке два клейма – одно из далекой южной тюрьмы, я и города такого не знал еще, а другое получил он на руднике, куда был сослан за убийство своей жены да ее полюбовника. Ганс хороший малый, я его не осуждаю, только большую часть жизни из-за бабы под землей провести... Такой и без капитана может решиться плыть по Морю.
Потому отодвигаюсь от края осторожно, чтобы не искушать на грех. Ганс мне улыбается своим беззубым ртом, протягивает флягу с сивухой, я улыбаюсь в ответ, тянусь, чтобы взять, и вдруг корабль дает крен. Сильный, неожиданный – чуть бортом воду не зачерпнул. Лететь бы мне вниз пристукнутой ураганом птицей, но поймал, сгреб меня за шиворот своей клешней старик Ганс, подержал пару мгновений в воздухе и на мостик возвратил. Сильные у него все-таки руки, у бывшего каторжника, осторожным с ним надо быть.
- Что это было? – совершенно ошалев, спросил я.
Ганс только рассмеялся в ответ сиплым смехом:
- Ты тут капитан, тебе и знать такие дурости положено. Может, Морской Змей об дно нашего корыта башку чешет.
Только не до веселья мне было. Будь на борту еще, кроме меня, грамотеи, началась бы паника, потому что не встречал раньше никто такого дива. Я бы сказал: «Примерещилось», - да только вот же, стоит рядом старый убийца Ганс, спас меня только что и смеется теперь, как ни в чем не бывало. Ужели чье-то злое колдовство? Может, проклятую карту мне подсунул Мечтатель?!
И тут поднялся неожиданно сильный ветер, холодный, хлесткий. И будто изменился в его порывах как-то чудно смех Ганса: слышится теперь звонким, мелодичным, как льдинки перекатываются. Я, обернулся, изумляясь такой шутке слуха - только не смеется уже старик, смотрит круглыми глазами куда-то мне за спину, так и застыл с раскрытым ртом, не произнеся ни звука. Только что он там увидел? Я всего мгновение назад в ту же точку смотрел… Вот тут я действительно решил, что безумен. Или проклят. Потому что, ну не могло такого случиться. Как я мог пропустить проклятое белое облако, вестник появления Дракона? Его видно еще издалека, пусть и разрастается оно быстро в черную тучу. А тут - появилось прямо над нами из неоткуда, я даже видел, как кружит ветер наверху, заставляя его стремительно менять форму – слишком быстро. Так я и стоял, не помню, сколько, рот раскрыт, глаза круглые, как у Ганса. А высоко над нашими головами белым облаком будто живого тумана клубилась смерть. И смех звенел в ушах, заставляя холодеть кровь, и непонятно было: то ли взаправду смеется кто, то ли это завывания шквального ветра. От ветра поднялись волны, высокие, но еще не те волны-убийцы, которые губят корабли за считанные мгновения. И хотя менялось постоянно белое облако, и казалось, была в его центре воронка, грозящая превратиться в смерч, но не сверкало зарниц Дракона, и не спустилась на нас непроглядная темень, как было по рассказам. Может, уйдем еще?! От этой мысли я чуток оклемался, толкнул Ганса, закричал, перекрывая ветер:
- Беги вниз, старый. Скажи, я приказал полный вперед по ветру, пусть поднимают все паруса.
- Порвет ведь… - начал было Ганс, я только погрозил ему кулаком, да лицо страшное сделал. Он вниз побежал с прытью двадцатилетнего. А я только хмыкнул. Порвет ли ветер паруса? Наверняка порвет. Только толку их сейчас беречь? Если уж погибать, так красиво. Снова мне послышался звонкий издевательский смех. И тут не сдержался я, не знаю, как и объяснить, но словно помутился разум. Душа моя наполнилась черной радостью, какая бывает только в безумной портовой драке, когда в руках острый нож, внутри все кипит от жажды пролить чужую кровь, а супротив тебя пятеро, и тоже с ножами и такой же жаждой на лицах. И знаешь, что погибать, но не жалко совсем. А жизнь бежит по жилам, такая настоящая в своем вкусе, как самое пьяное вино, и жить хочется, как никогда, потому что только в этот миг сполна осознаешь, что это такое, но и помереть теперь не страшно, имея в своих руках такое знание. Главное – не пропадать просто так, забрать с собой к темным духам всех, до кого дотянешься. Драться до последнего.
- Эй, Дракон! – закричал я, глядя в неспокойное небо. – Ужель ты так труслив, что не желаешь сразиться в честном споре? Мой корабль обгонит твои тучи, посмотри, как быстро несет его ветер. Я сброшу за борт весь свой груз, и посмотрим, кто быстрее.
Звеневший в моих ушах натянутой струной смех стих. И сам ветер будто стал тише. По-прежнему были слышны его завывания, только ощущал я чужое молчание, уже рядом, чуть ли не за спиной – и над головой.
Дракон размышлял.
Мои парни тем временем подняли все паруса. Мы действительно чуть-чуть обгоняли белесое облако. Но я не смотрел на снующих внизу человечков, одержимых лишь одной жаждой – выжить, как до того они были одержимы наживой. Меня больше интересовала другая битва. Дракон реально существовал, он не был сказкой выживших из ума менестрелей, и я готов был провалиться в мир теней, только бы увидеть хоть одним глазком – каков он.
- Ты глуп. Я уничтожил два твоих корабля, - прошелестел ветер. – Первый был плох, он потонул бы и сам, но мне так захотелось.
- Зачем? – спросил я, уже не пытаясь кричать. Я понял, что мог бы и вовсе шептать, он меня слышит. Кожу покалывало от холодного дыхания Дракона. И я почти видел его. Это был даже не призрак, не силуэт. А просто еще одно знание. Я откуда-то знал, что у него синие глаза, такой пронзительной синевы, что перед его взглядом меркнет само Море. И что он совсем близко, и одновременно его нигде нет, даже там, в клубящемся белом облаке.
- Мне было скучно, - насмешливо отозвался ветер. Хотя я уже мог различать голос, и он больше напоминал бархатистый шум волн, обманчиво-ласковый, но абсолютно беспощадный.
- Так чего же не развлечься? Навряд ли с тобой еще кто-нибудь когда-нибудь состязался в скорости. – В ответ я снова услышал смех, мелодичный, но от такого холодок по коже.
- Хорошо, Инвар. Бросай за борт свой скарб, если не жалко, и готовься к смерти. Я принимаю твой вызов. И, дабы было веселее, даю тебе день форы. А ночью буду догонять, поспешай. И, готов спорить, накрою вас до рассвета.
Люди мои были настолько напуганы, что приказ выбросить весь товар за борт не встретил протеста, они решили, что я хочу принести жертву морским богам. Я же был сам не свой от нетерпения, так меня распалил предстоящий поединок с Драконом. Да, быстро мед хлебается, но медленно богатства за борт выкидываются… Но, наконец, с этим было покончено, и я сам встал за штурвал. Корабль летел на всех парусах, действительно, как выпущенная стрела. Команда моя на меня смотрела, как на чародея, кто-то даже слова молитвы шептал. Страшно было, что самого в жертву принесут, как уже случалось с теми, кого принимали за богов, но не просто так я горжусь своими ребятами: не верят они толком ни во что, только в себя и свою удачу. Так и мчались мы весь день, куда нес попутный ветер. На закате я уже еле мог стоять на ногах от усталости, но сменить себя не позволил. Шутка ли, ведь речь шла даже не о жизни, о большем: я соревновался с Драконом, который дважды запретил выходить мне в Море, который разрушил два моих корабля. Мне хотелось отомстить, посрамив его перед людьми. Дерзкая задумка, но как же я загорелся ею!
Только глубокой ночью, когда сморил меня сон, на мое место встал рулевой.
А наутро, проснувшись, увидел я над головой синее предрассветное небо. Туч не было. Вскочив, посмотрел на горизонт: он виднелся розовой полосой, но солнце из воды еще не показалось, а обернувшись назад, я увидел Дракона. Огромная темная туча, полыхающая десятками молний, стремительно нас нагоняла. Ее темный силуэт напоминал развернувшего крылья гигантского ящера, как про него и говорили. Поднялся ветер.
- Все, Инвар. Погибаем, - крикнул мне старый Ганс. – Только знай, ты настоящий капитан, и буду гордиться перед мертвецами в подземном царстве нашим походом!
- Нашел утешение, пень старый, - буркнул я, радуясь, что из-за ветра ему все равно не слышно. С такими воплями на корабле с Зигом Мечтателем плавать надо, у меня же другая молитва: я не хотел умирать, пусть и не страшился смерти. И не верил, что сейчас придется. Только, кажется, у Дракона были на сей счет другие планы. Я невольно любовался гигантскими волнами, каких я в жизни не видел, и на такую красоту мог бы смотреть долго, если не принимать в расчет, что она готовилась нас поглотить.
Первый солнечный луч погладил осторожно взбесившееся Море. Солнце показалось. Соединение двух стихий будто прославляло жизнь, насмехаясь над незначительностью каждой отдельной. И моей в том числе. Беспредельная в своей легкости свобода. Я рассмеялся, подставив лицо морским брызгам и солнцу.
- Ты проиграл, Дракон, - крикнул я в небо. – Ты не успел до рассвета.
И стоило мне это сказать, как опали невероятные волны, будто примерещились, и воцарился полный штиль; туча вновь превратилась в облако.
- Наглец ты, Инвар, как я погляжу, - весело, будто в самое ухо мне, произнес Дракон. Я даже дернулся, подавляя искушение проверить, не стоит ли он у меня за правым плечом.
- Таков уж уродился, темный ящер.
Ответом мне снова стал бархатистый смех.
- Какой я тебе ящер?
Он спросил только, а я уже знал, что не ящер он вовсе, и не змей. Так кто же тогда? Я терялся в догадках.
– Не твоего ума это дело, впрочем, – продолжил он, словно мысли мои читал. – Беги, глупый человечек. Только знай, что на этот раз ты не отыграешь у меня ни песчинки времени!
То ли почудилось мне, то ли и впрямь тон был похож – как у избалованного сына какого-нибудь почтенного наместника, будь он неладен. Не любил я всегда этих королевских замашек, но тут же еще пуще раззадорился: тоже мне, владыка морской.
Мы неслись всю ночь, как сумасшедшие, а наутро повторилось все точь-в-точь, как в прошлый раз. Только ближе смог подойти Дракон до первого луча солнца, но снова отступил, признав свое поражение.
Так продолжалось пять дней и пять ночей. На шестую он должен был догнать, потому что в прошлый раз уже почти накрыл нас высокими волнами и беспощадной бурей, поутру мы еле отчерпали воду с корабля.
Я смотрел на закат и думал о том, что замечательный вышел поход, прав был все-таки старый Ганс. И красный диск солнца, неумолимо уплывающий под воду, отпустить было тяжело. Я раньше сроку сдал управление кораблем рулевому и пошел спать. Решил - будь, что будет, а истязать себя под конец уже смысла нет: вкусный ужин, сладкое, вывезенное с юга вино… Провалиться потом в крепкий сон, укутавшись с головой в одеяло – то, что нужно усталому человеку.
Только заснуть не вышло. Не знаю даже, что подняло меня раньше: вопли с палубы или топот ног моего помощника, который несся, чтобы сообщить мне очередную дурную весть. Я решил, что это напал Дракон, и лишь повернулся на другой бок, рассудив, что встретить смерть во сне не уныло и не позорно, если хочешь именно спать, а не смотреть, с какой скоростью твой корабль идет ко дну. Но дело было не драконьих происках.
- Капитан, прямо по курсу скалы. Мы заметили слишком поздно, нам не отвернуть, - голос парня дрожал от ужаса. Я вздохнул. Идти проверять, правду ли он говорит, желания не было, по-прежнему хотелось лишь, чтобы смотреть сны не мешали, да только… Откуда взялись скалы там, где их по всем картам, включаю дареную карту Мечтателя, быть не должно? Было бы весьма забавно ко всему прочему еще напоследок открыть новые земли. Стараясь не смеяться и не проклинать богов, я все-таки поднялся на палубу.
Скалы действительно были, большие и черные. И наверняка за скалистым берегом мог скрываться остров. Только бросать якорь тут было никак нельзя, а ветер нес нас прямо на них, сколько не верти штурвалом.
- Да, точно скалы. – Задумчиво произнес я, подтверждая очевидное. – И красивые, темные духи нас забери!
С этим было сложно спорить: белые буруны волн, разбивающиеся о темный камень, причудливые силуэты, напоминающие своей формой сказочных ящеров али саблезубых медведей. Красота, да и только. Смертельная.
Вспомнив про ящеров, я подумал про своего Дракона: наверняка ему будет обидно вот так упустить добычу, да еще после стольких ночей охоты. Да и мне самому было жалко умирать столь глупо, я уже был готов к тому, что меня ждет, то бишь, к гигантским волнам, шквальному ветру и холодному дыханию синеглазого Дракона. Того, что происходило сейчас, я не мог предвидеть, и такой конец пути виделся мне намного менее почетным.
- Может, попробуешь обойти слева? – голос Дракона казался задумчивым. И хотя он шептал, - волны и то в ясную погоду шелестели бы громче, - все равно я подпрыгнул на месте от неожиданности, будто на меня напали десятки ядовитых змей.
«Все-таки настиг меня», - подумалось, но вслух я ответил насмешливо:
- Ветер дует в другую сторону, и сколько не лавируй, мы придем аккурат правым бортом.
- Неужели? – хмыкнул Дракон. И вправду, прока я говорил, ветер поменялся, и теперь нас несло влево.
Тут я не выдержал, обернулся, поискал взглядом его силуэт среди столпившихся на палубе людей – не нашел, конечно же, потому отвечал, задрав голову к небу:
- А у тебя и без моей помощи неплохо получается. Сам и пробуй, - был дерзкий мой ответ.
- От твоей наглости впору слагать легенды, Инвар, - снова вздохнул Дракон. Я только плечами передернул, с каким-то почти злорадным интересом наблюдая, как нос моего корабля чудом минует первый из целой россыпи окружавших скалы рифов.
А потом нас закрутило. Я сначала подумал, что Дракон, разозлившись, создал гигантскую воронку, которая должна поглотить мой корабль, но нас просто протащило назад, будто по песку на тросе, а не по воде, потом развернуло так, что потерявший управление корабль взаправду обошел скалы слева. И за ними действительно был остров.
- Вставай за штурвал, Инвар. Твой рулевой, кажется, скончался от страху, а я не подряжался тебя тащить до самого северного порта.
Мне хотелось с ним спорить, только больно любопытно было, что он задумал, потому сделал, как он просил. Корабль выровнял курс, а я же все пытался понять, куда нас занесло. Неужели все моряки за столько лет и не нашли такую громадину? Да еще окруженную ожерельем смертоносных рифов. Я только диву давался.
- Нет ничего легче, чем спрятать что-то большое у всех на виду, - снова прошелестел над ухом голос Дракона. Я не ожидал уже увидеть его, и, когда в очередной раз обернулся на голос, чуть не помер с перепугу на месте.
Нас разделяло меньше шага.
Он стоял очень близко, и действительно шептал мне на ухо. И, могло показаться, стоял так уже давно, хотя мгновения назад его во плоти тут точно не было. Я отступил назад невольно, хотя не исходило от него опасности.
Дракон принял облик стройного темноволосого юноши с таким тонким станом, что, казалось, ветер подует – его может переломить, как тростинку. Во всем походил он на человека, если бы не глаза нереальной холодной синевы с примесью серого, каким бывало в шторм северное море, и невероятно белоснежная кожа, будто не касался ее никогда луч приветливого солнца. Стоило более мига выдержать его взгляд, сразу сделалось понятно, что ничего человеческого нет в нем на самом деле, только оболочка. Это ужасало и странным образом притягивало. Я чувствовал, как меня захлестывает желание коснуться, да и что там, куда более смелые помыслы беспокоили мой разум, будто вдруг теплой щекочущей морской волной окатили.
- Насмотрелся? – насмешливо поинтересовался Дракон, чуть приподняв темные вразлет брови. Я честно покачал головой, и снова услышал его смех – как перезвон холодных льдинок, но в этот раз не было ничего в том зловещего.
- Ты хочешь увидеть остров, Инвар? – спросил он потом. И только в тот момент я заметил, что мы совсем близко от суши, и якорь брошен. Как и когда успели миновать цепь смертоносных рифов, можно было только дивиться.
- Да, хочу, - отвечал я Дракону. И только собрался спросить его про свою добрую команду – ибо стояли мы на палубе вдвоем, будто вымер корабль, али волной всех смыло за борт, но Дракон меня опередил:
- Они спят, - сказал он. – И будут спать, пока я не решу их разбудить или убить.
С этими словами он вдруг неожиданно притянул меня к себе, и прежде, чем я успел что-то предпринять, палуба вдруг ушла у меня из-под ног, будто разверзлась пропасть. Но мы не падали. Летели? Не иметь никакой опоры, кроме его рук, было страшно, но весело. Я ощущал прикосновение его прохладных пальцев всего несколько мгновений, потом он отпустил, но падения не последовало: мои ноги утопали в горячем песке.
Дракон перенес меня на берег! Мало что могло сравниться с этим. Я отправлялся в путешествие по Морю в надежде прославиться и увидеть как можно больше дивного, но такое…
- Почему ты выбрал меня? – спросил я Дракона, не в силах оторвать взгляда от высоких прозрачных волн, накатывающих на берег.
- Я не выбирал, - ответил Дракон. – Мне просто было скучно. Я поссорился с братом из-за того, что по моей вине зима на юге пришла раньше. Торопился в свои края и захотел по пути потопить твою скорлупку.
Это заставило меня снова посмотреть на него, и я увидел, что он стоит уже не так близко, как раньше, а будто держит расстояние.
- Ты любишь играть с людьми? – спросил я его, подходя ближе. – Ты бог?
Он только пожал плечами. Его холодные синие глаза были грустны, если можно вообще как-то человеческим языком описать взгляд Дракона. Я обнял и поцеловал его. Не знаю, зачем. Меня тянуло к нему так, что не было сил терпеть, о последствиях своего поступка я не думал. Я ведь готов был встретить смерть еще много дней назад… Чего тут бояться?

Сначала показалось, будто холодную статую целую, потом ответил он вдруг. Не знаю, с чем можно сравнить поцелуй Дракона. Вряд ли пламя может быть таким холодным, но меня словно обожгло. Шум волн, небо, жар, исходящий от прогретого солнцем песка – все слилось воедино и показалось вдруг незначительным, как если бы мир снова стал всего лишь семечком, из которого произросло потом великое Древо Жизни. За одним поцелуем последовал другой. Его губы и руки были действительно беспощадны.
-Я не задержу тебя надолго, - сказал Дракон, когда мы потом лежали на песке рядом, пытаясь отдышаться. А я промолчал, что хотел бы остаться навсегда. В конце концов, такое желание мимолетно, оно пройдет, когда его не будет рядом. Дракон оказался невероятным любовником. Хотя чего еще ждать от Дракона? Я не мог им насытиться никак, казалось, что каждое новое прикосновение только усиливает жажду касаться, и чем ближе я к нему, чем больше он в моей власти, тем сильнее я растворяюсь в нем, как морская пена в бескрайних просторах Моря. Лишь к вечеру покинули мы пляж, чтобы осмотреть остров. Дракон показал мне пещеру, по стенам которой вились необычные растения с бархатистыми черными цветами - за одно такое Ал Ученый, наверняка, отдал бы полжизни. Потом он отвел меня к озеру, на дне которого лежали россыпи алмазов. Я вынырнул с полными пригоршнями таких простых с виду желтых камушков, при верной огранке достойных украсить венец самого привередливого властителя.
- Чего ты еще хочешь, Инвар? – спрашивал меня Дракон. Его голос был слаще меда, а взгляд почти нежным, если бы не холод, который я чувствовал все равно, всей кожей – так уж ощущалось его присутствие.
- Тебя, - отвечал я Дракону.
Так прошел первый день, а потом и ночь. Утром он показал мне лес. Потом родник и местных странных животных, похожих и на верблюдов и на лошадей одновременно – с горбами, вытянутыми мордами и густыми гривами. Были у них большие и слишком умные глаза – случалось, в иных людях видел я меньше смысла.
Вечером Дракон отнес меня на вершину горы, чтобы показать, как горит над Морем закат. Я уже привык к его холодности, его поцелуи больше не обжигали, пусть объятия и не могли согреть. На исходе третьего дня Дракон сказал, что нам пора прощаться, но он хочет мне сделать еще один подарок, на память.
- Я даю тебе день, чтобы ты подумал, чего хочешь.
- Моя жизнь останется при мне и так? – усмехнулся я, глядя в его синие глаза. – А моя команда? И верный путь домой?
Дракон улыбался в ответ и казался почему-то очень юным, будто и не был он никаким Драконом, а обычным сыном рыбака, если, конечно, могут обычные люди породить такую красоту.
- Оставь сомнения, Инвар. Такая мелочность присуща только людям. Если я сказал, что хочу отблагодарить, значит, не стоит ждать от меня беды. – Его голос успокаивал, как шум волн.
Я и не почувствовал момента, когда остался на берегу один. Только что мне было у него просить? Богатство у меня было и так, я насобирал два мешка алмазов, диковин, увиденных мной, хватило бы двум мореплавателям на счастливую жизнь с лихвой. Впрочем, так думают люди жалкие. Мне же всегда будет мало…


Инвар сделал большой глоток из кружки, наслаждаясь тем, как тягучий мед льется в глотку. Дым по-прежнему клубился белыми змеями под потолком, словно зимний северный туман; трактирщик даже покинул свое место за стойкой, чтобы распахнуть дверь, впустив внутрь свежий воздух, но она вдруг отворилась сама, пропуская новых гостей.
Окончание в комментах