Название: "Влюбленный Максим. Пять лет спустя"
Бета: в гробу меня видала
Рейтинг: у цикла от PG до NC-17, тут PG-13
Пейринг: ээээ…(краснея)
Жанр: romance, юмор, ангст
Примечание: это рассказ из цикла "Влюбленный Максим" под номером 8. Остальные 7 по тегу: silverstyle.diary.ru/?tag=878443
От автора: йаду не предлагать, я вчера его уже пил
читать дальшеНовогодняя ночь прошла замечательно: мы пили шампанское, пускали фейерверки, поджигали шоты и танцевали на барной стойке. И всю ночь я продержался на грани между «я болею» и «еще нет». В итоге праздник удался, спасибо шотам, а наутро я проснулся с температурой тридцать восемь, головной болью и «я не помню, но что-то там хорошее приключилось». И последнего мне бы хватило за глаза. То есть я бы спокойно прожил с этим ощущением неделю, месяц и всю жизнь, вообще не интересуясь, а что же хорошего там приключилось. Потому что на голубом глазу ничего хорошего не приключается в принципе. Ну, бывает, приключается, но этому хорошему лучше бы оставаться именно в пурге новогодней ночи на фоне небесно-голубой пустоты. Более поэтичного сравнения мне в голову не приходит, сошлемся на температуру и тяжкое похмелье.
Как любой нормальный человек, просто лежащий на кровати и смотрящий в абсолютно незнакомый потолок, я начинаю вспоминать. Хотя бы, как дошел до созерцания этого потолка, лежа в этой самой кровати. И сначала все было, если не невинно, то особо не смущало: мы пили в баре, я был простужен, перебрал с давящим простудный эффект крепким алкоголем… Дальше… Дальше? А, танцевали на барной стойке. Оу…кей. Я не упал с барной стойки, едем еще дальше. А, кстати, куда мы едем? Мы ехали к Насте. Потом передумали и решили к Пете, потому что у Пети была самбука. Я даже эту самбуку помню. Или это была не та самбука? Или не самбука, а абсент? Совершенно точно, это нечто горело. И мы это пили. И я это пил… Дальше провал. И затяжной приступ кашля, который отдается четко в легкие. Господа курильщики, здравствуйте. Мне страшно, я хочу домой, доктора «Мома» и настойку календулы. И еще понять, где все же нахожусь, потому что мне надо знать адрес, куда вызывать такси. А еще, где тут есть телефон, потому что свой и зарядку к нему не найду даже под страхом смерти. Да и под страхом истребления всего человечества тоже искать не стану. Зачем последние мгновения жизни тратить на такую суету? Закрываю глаза, потому что голова самым поэтичным образом явно планирует расколоться сразу на несколько частей.
На другом конце квартиры в туалете кто-то спускает воду, и для меня этот звук сравним с шумом Ниагарского водопада. Потом дверь в комнату, где я, похоже, лежу, открывается с самым омерзительным в мире скрипом, и я слышу стук стеклянного стакана о поверхность тумбочки. Это точно стакан, он точно стеклянный, и там точно, как минимум, вода… Или даже не вода… Боги, а вдруг там..?!
- Алкаш.
В целом, резонное замечание. Грубоватое, кстати, как-то для новогодней ночи, все же я не совсем в дрова… Дверь хлопает.
И я резко сажусь на кровати, забыв про головную боль и потому наблюдая парад звездочек перед глазами. Мне на миг становится совсем дурно, но я мужественно борюсь, потому что про стук пластмассового тазика об пол, кажется, не слышал ничего. Но я слышал… Пытаюсь отдышаться. Паша.
Надо меньше пить. Не важно, что «новыйгод», надо вообще бросать пить, раз мне так мало лет, а я уже допился до белочки. Ладно, может, не так уж совсем мало, но для белочки маловато все же будет! Я прикладываю ладонь ко лбу, понимаю, что на лбу можно жарить яичницу и со стоном облегчения падаю на подушку. Это бред. У меня температура. Сдаваться наркологу пока рано, можно повременить пару месяцев, и если глюки продолжаться – тогда да. Вперед и с песнями. Но лучше молча. Я морщусь, потому что голову снова простреливает приступом боли. Меня можно поздравить, теперь я знаю, как описывать ощущения человека, который только что застрелился.
На ощупь ищу вожделенный стакан с чем-то там на тумбочке… или на столике. Приоткрываю один глаз, чтобы не спихнуть самую вожделенную вещь на свете. Да, таки тумбочка. Слева от кровати. Такая, с бабушкиной вязаной салфеткой, а на ней стакан с растворенным аспирином. Или чем-то столь же прекрасным. Я просто смотрю, как оседают на дно белые крупицы, и готов… Почему-то вспоминается Эдвард Каллен, который с воистину звериной серьезностью вещает Бэле Свон про то, что она его личный сорт героина. Так вот, я готов вещать стакану то же самое. И куда убедительнее. Мне бы еще и Оскара дали, если бы кто-то додумался это снимать. Ну или не Оскара, но главный приз фестиваля, где в чести такой арт-хаус, андеграунд и беспредел с натурализмом.
Я дотягиваюсь до стакана, выпиваю залпом, роняю на пол, не без удовольствия понимаю, что там ковер, и стакан не закончил свое существование. Дальше я просто закрываю глаза, продолжая, кажется, улыбаться, как придурок. Ну да. Я же радуюсь. За стакан.
Но дверь снова хлопает, на этот раз сильно, и я дергаюсь, как от взрыва в непосредственной близости. Кровать продавливается под чьим-то небольшим весом. И я сразу по запаху духов узнаю, кто это. Мила.
- Сучка, - констатирую чисто для порядка и глаз не открываю. Мне и так понятно, что с Олегом она за ночь не посралась, иначе упала бы сверху на меня, рыдая, а не присаживалась на край кровати максимально осторожно.
- Сам ты… Макс? – И тут мне очень не нравится, как звучит ее голос.
- Ммм… сессию сдал.
- Лет пять назад. Я помню, что такая реклама кока-колы была, не надо мне рассказывать.
- Ммм.
- Макс? – Судя по скрипу кровати и усилившемуся запаху духов, она подсаживается ближе.
- У-у… гу.
- Макс. Ты помнишь что-нибудь?
- Было круто, - отвечаю я на всякий случай и переворачиваюсь на другой бок.
- Макс. Он здесь.
- Дед Мороз? – я зеваю и снова закрываю глаза, отметив, что, если перевернуться, то видно окно, а в окне заснеженная ветка. И этаж где-то четвертый. Красота. Когда снег-то успел выпасть? Был же дубак и никакого снега.
- Санта Клаус. Макс… Тут Паша.
Я зажмуриваюсь еще сильнее и жду, когда она скажет, что пошутила. Ведь нельзя же так поступать с больным человеком да еще первого января. Но она молчит.
- И? Какая сволочь его позвала?
- Ты.
Тут уже молчу я.
- Не помню.
- Мы тебя отговаривали. Но ты никого не слушал.
-Обожди… - Я мучительно пытаюсь собрать разбегающиеся мысли в кучу. - Мы года два как с ним расстались. Я номер его в прошлый «новыйгод» еще удалил. Куда я мог ему звонить? На пейджер, что ли? Которого у него нет? Как и у любого нормального… - Тут я теряю нить мысли и замолкаю, пытаясь вспомнить, к чему вообще вспомнил это с трудом воскрешаемое в памяти устройство – «пейджер».
Мила явно сочувственно на меня смотрит. Я спиной чувствую ее взгляд.
- А ты разве не наизусть его номер мобильного помнишь?
- А этот лопух его еще не поменял? Сам виноват, - бурчу я, готовясь уснуть.
Где-то в квартире хлопает межкомнатная дверь. Потом кто-то снова копошится в туалете… Нет, на кухне. И что за придурки придумали делать по планировке кухню рядом с туалетом?
- Макс, он сейчас допьет чай и уйдет.
- Правильно, пусть допивает и валит.
- А ты совсем ничего не помнишь?
Я вяло открываю один глаз и даже совершаю немыслимый почти для себя акробатический этюд на кровати, чтобы снова к ней повернуться. Как я и думал, Мила смотрит сочувственно. Прочищаю горло.
- Мы что, трахались? С ним. То есть, я и он. Ну ты поняла.
- Нет.
Она отвечает так быстро, что я даже не успеваю переварить мысленно эту возможность, испугаться и прикинуть последствия.
- Ну, тогда пусть валит. Извини, дверь ему не покажу. Потому что душе не ебу, где именно она находится. Но если он захочет выйти через окно, то я даже могу подсказать ближайшее.
- Ну и сволочь же ты бываешь. – Кровать скрипит, Мила собирается меня покинуть. Оставить одного, с простудой, похмельем и… не берусь пока судить, с чем еще.
- Ми-ил! – Я пытаюсь ее удержать и едва не падаю с кровати.
- М-м-м?
- «М-м-м» - это моя реплика.
- Что тебя надо, Максим Егорыч?
- Не называй так, а то…
- А то, как встанешь, как обидишься. Впрочем, скорее, обидишься, чем встанешь.
- Тоже верно. Так я ему звонил?
- Звонил.
- И что сказал?
Мила пожимает плечами.
- Ну, момент, когда звонил, мы упустили, но разговор слышали. Ты еще зачем-то громкую связь включил.
- И?
- Ты сказал, что жить без него не можешь.
- Опять?
- Что? А, он тоже спросил: «Опять?».
- А я?
- А ты сказал: «Опять совсем». И «приезжай, или я с четвертого этажа прыгну».
Я закрываю глаза и пытаюсь сосчитать до десяти. На пятом счете начинаю кашлять.
Прокашлявшись, спрашиваю:
- А он что?
- Сказал, что в гробу тебя видел и что счастливо женат. Жена второго ребенка ждет.
Я аж забываю на пару секунд про простуду.
- Но он же…
- Да? – Мила продолжает сочувственно на меня смотреть. Даже хочется ее попросить сменить выражение лица. А то вдруг мне потом это в дневник записывать. Который я давно не веду. Года два как. И… неловко как-то будет, повтор на повторе. «Занавески зеленые, стены желтые, потолок белый. Мила сочувственно смотрит. За окном зима, кто-то включил воду на кухне…» Я могу зацепить взглядом кучу тупых деталей и про них рассказать. А Мила все так же будет сочувственно смотреть.
- Хватит, - все-таки прощу ее. – Паша голубее неба в самый погожий летний день, и его последнюю жену звали Боря. И дело было месяцев семь-восемь назад. Дальше я уже… не интересовался. Так что, Борю можно поздравить с нобелевкой? Дважды?
- А ты подкован по матчасти, - замечает Мила. Она слегка улыбается, и это радует. Хоть какое-то разнообразие.
- Я всецело… Мил?
- Ты ему где-то так все и сказал, вот как мне сейчас, про Борю и нобелевку. Он тебя сбросил. Мы отобрали после этого у тебя мобильный.
- А я? – Я пытаюсь приподняться и понимаю, что зря. Падаю обратно, ударившись головой о подушку. Довольно жесткую. Что заставляет людей покупать такие себе домой? Надеются избежать болей в области шеи от сидячей работы? Я могу их разочаровать.
- Мы отмечали дальше, я не уследила.
- Мил?
- Ты взял мой телефон.
- И я стал писать ему смски?
- Я почти сразу заметила и отобрала.
- Но я успел написать адрес.
- Успел.
Она вздыхает. И я продолжаю:
- Адрес места, адреса которого я не знаю?
- Ты спрашивал, куда вызывать такси. Казался таким нормальным.
- Ми-ил.
- Знаю. Ты казался таким нормальным.
- Это первый раз, когда я кажусь нормальным и творю какой-то пиздец?
- Нет. Я должна была понять. – Она изучает облупившийся после этой ночи новогодний маникюр и не смотрит мне в глаза. Хоть на этом спасибо.
- Он на кухне сейчас?
- Если не ушел.
- Не ушел.
- Тебе виднее. - Продолжает не смотреть. А я снова думаю о повторах. В том числе и о повторяющихся пиздецах в моей жизни.
- Так пусть уже уйдет? Нет?
Она молчит.
- Ты же его вызвонил зачем-то в два часа ночи. Нехорошо так.
Я сам знаю, что нехорошо. Молчу и снова смотрю в потолок.
Как-то даже не замечаю, как она встает и выходит, замечаю лишь, когда кто-то начинает копошиться в прихожей. Комната, где я пытаюсь не помереть, совсем рядом с выходом из этой квартиры, как я запоздало понимаю.
И я почти узнаю его тяжелый шаг, и то, как он шмыгает носом, пытаясь попасть ногой в ботинок, не включая свет. И сам не замечаю, как подрываюсь с кровати и вылетаю из комнаты.
- П-подожди...
Но это не он, это Светка с ее тяжеловесным ухажером пытаются перебраться из тапок в зимние сапоги и не разбудить весь дом. Смотрят виновато. Типа, разбудили.
Я смотрю на них. Типа, вы гады. Сам не знаю, что меня заставило так вскочить. Паша, конечно, тот еще качок, но чтобы так топать?
- Я здесь.
Замираю. Успеваю еще обрадоваться, что стою здесь не один. И… вот не знаю, откуда в ухажере Светы взялась такая грация и прыть, видимо, Света ему ускорения придала и сама упорхнула неслышно, словно зубная фея. Или я просто оглох и не слышу уже ничего.
Я не сползаю по стенке, как было раньше, даже не оборачиваюсь. Боже, как же меня все это достало.
- Я тебя люблю. Доволен.
Он молчит.
- Доволен же?!
Кажется, я кричу. И мне мучительно не хватает восклицательных знаков.
И чувствую его руки у себя на плечах.
- А я тебя нет. И живи с этим, как хочешь. Псих конченный.
Я молчу. Я знаю, что он врет. Но должен же я хоть раз в жизни ему подыграть.
Может, именно это и надо мне было услышать. Слишком часто он мне говорил…
- И что теперь?
- Попробуешь повзрослеть, наконец?
Я ощущаю его дыхание так близко, он почти целует меня в макушку.
- Не попробую.
- Как знаешь.
- Я уже.
На другом конце квартиры кто-то снова спускает воду и начинает громко сморкаться в ванной. Романтичный момент безнадежно испорчен. А, пофиг.
Я откидываю голову назад и, закрыв глаза, вдыхаю такой знакомый Пашин запах. Или просто незабытый. Я так скучал. Голос в голове, орущий: «Зачем? Стоп! Перестань! Окстись, выпей аспирину», я просто не слушаю. Хотя, возможно, он опять прав. Но не пора ли ему заткнуться? Целоваться с таким сопровождением не очень удобно.
- Кстати, у меня какая-то вирусная, явно очень заразная, простуда…
- А сказать минутой раньше?
- Ну Па-аш.
- Повзрослел? В каком месте, можно узнать?
- Па-аш!
- Что «Па-аш?»
- Ничего. И чего ты вообще приперся?
- Даже так?
- П…ш Па... Да больно же, блин… Ты тиран. И деспот. И...
- Я тоже тебя.
- Что? - Я на миг перестаю вырываться из его рук.
- Терпеть не могу.
- ... и бесчувственная скотина!
Это был мой лучший Новый Год.
FIN