"Противоположности", 2 драббла, авторы Denver&Maxim

[silverstyle]

UPD! По случаю добавления фика Денвера и обретения названий поднимаю тему.
Максу уже в пору открывать дуэльный клуб.
Эх, как все случилось, расскажу, если Денвер позволит - там надо ржать. Итог - спор. Каждый из нас должен написать по драбблу на 1, 5 страницы максимум.
Условия следующие: Серьезная история про первую-чистую любовь с юмором, который смотрит голубыми глазищами между строк). И с тремя обязательными предметами: "тряпочка" фаты, роза в зубах и красные стринги.
Для Денвера - те же предметы, но жесткий ангст.
Судит опять Кайя.
Поигравший - исполняет желание победителя. В случае ничьей - оба исполняют желания друг друга.

Название: Противоположности
Авторы:
1. "Начало" автор: Maxim
2. "Конец" автор: Denver
Вычитка: 2. - Julia Lami, 1. - авторская.
Рейтинг: R
Жанр: драбблы
От авторов: два на первый взгляд не связанных между собой драббла. Написаны на спор по следущим условиям.
Условие первое: должны быть обыграны три обязательных предмета: "тряпочка" фаты на одном персонаже, роза в зубах и красные стринги - на другом.
Условие второе: Maxim пишет нежную историю первой любви без избытка юмора, Denver - жесткий ангст.
Вот, что из этого вышло.
Размещение: по запросу авторам.
Начало.
Какая самая большая радость может быть у человека в детстве? Правильно, когда родители уезжают отдыхать и оставляют его на работающую бабушку, которой вечно нет дома. А это значит: суп в холодильнике, квартира сверкает, и до шести вечера можно быть полностью предоставленным самому себе.
Не воспользоваться таким счастьем просто нереально! Зайдя на кухню, отрываю от холодильника привычную записку, требующую, чтоб я не хулиганил и обязательно не забыл покушать. Сразу направляюсь к телефону. Пальцы нетерпеливо бегают по клавишам, набирая выученный наизусть номер. Когда слышу знакомый голос на другом конце провода, восторженно выдыхаю:
- Приходи, сегодня можно, - напряженно замираю в ожидании ответа.
- Хм. – Мой лучший друг Денис решил выразить свое недоверие. – А не струсишь, как вчера и позавчера?
- Не струшу. – Отрезаю я, уже начиная злиться. – Приходи.
Кладу трубку и сразу же принимаюсь нервничать. Ухожу в свою комнату от греха подальше, чтоб не перезвонить и не отменить все.
Дело в том, что сегодня он будет впервые у меня в гостях абсолютно один, без моих и его родителей, и без вечно ноющего младшего братика. Вся квартира будет в нашем распоряжении! От этих мыслей настроение взлетает со скоростью ракеты.
Минуты ползут медленно. Я успеваю перелистать комиксы, угробить своего трансформера, разозлиться - а он все не идет.
Наконец, когда я уже совсем извелся – вожделенный звонок в дверь. В глазок вижу растрепанную темную макушку и вздернутый курносый носик. Дольше обычного вожусь с замками, потом, наконец, набравшись храбрости, распахиваю перед другом дверь. И застываю от увиденного зрелища.
Обычно взлохмаченные темные волосы Дениса аккуратно причесаны, одет он в синий парадный костюм, в карман запихан носовой платок, а в руках – настоящая красная роза.
Пока я соображаю, что на это можно сказать, он, чуть толкнув меня плечом, проходит в квартиру.
- День рождения у Сергеевой. Сбежал. – Слова отрывистые, голубые глаза смотрят на меня так независимо, что невольно понимаю: одно неверное слово, и мы подеремся.
- Ладно, - выдавливаю я. – Давай, что ли… это - в воду, а мы - кино смотреть.
- А почему это не в помойку? – Пристально на меня глядя, интересуется друг.
Пожимаю в ответ плечами:
- Жалко.
Роза поставлена вазу, мы успешно про нее забываем. Идем смотреть телик. Естественно, запрещенные родителями к просмотру фильмы, все подряд. «Крестный отец», «Основной инстинкт» и «Последнее танго в Париже».
Мы сидим, болтаем, едим выгруженные из буфета сладости, запивая их морсом. Никакого скучного супа. Только вот фильмы меня немного смущают. Особенно последний. Он оказался…ну, неприличный. Я старательно смотрю в экран, боясь, что Денис заметит, как я краснею, и начнет смеяться. Кусаю губы от напряжения, но повторяю про себя, что выдержу.
- Макс, - зовет меня Ден. Оказывается, он давно уже смотрит не в экран, а на меня. Вот черт.
- Чего тебе? – стараюсь, чтоб мой голос звучал очень уверенно и независимо.
- Фильм скучный. Пойдем лучше играть. – Я готов расцеловать его за эти слова, но сдерживаюсь. Облегченно вздохнув, отключаю опостылевшие картинки взрослой жизни.
- А во что?
- В переодевание. Я научу. Будет весело, честно. – Глядя в эти ангельские небесные глаза, я не могу сказать нет.
В итоге мы выворачиваем наружу все содержимое шкафа. Мы переодеваемся в пиратов, найдя старые дедушкины тельняшки, потом в индейцев, напялив на себя цветастые бабушкины бусы и браслеты, затем, краснея, я наблюдаю, как Ден надевает мамино платье, из которого она «выросла» давным-давно. Когда он отворачивается от зеркала и смотрит на меня с победоносной улыбкой, откинув темную прядь со лба, я понимаю, что черный – явно его цвет. И что в квартире жарко.
- Ты красный, как мак, Максим. – Денис с напускной заботой касается пальцами моего лба, от этого краснею еще сильнее, смотреть на него не могу.
- Ничего подобного. – Отталкиваю его руку, готовясь заплакать от обиды. – Да ты краснеешь намного чаще! – Ложь, конечно, я всегда завидовал его бледности, но в данный момент мне это уже неважно. Обида грозит заслонить собой все.
- Ладно. – Денис будто ждал от меня такого ответа. – Тогда пари. Если заставишь меня покраснеть, я надену вот это, и мы буем играть в свадьбу из «Крестного отца».
Когда поворачиваюсь, вижу, что он держит двумя пальцами мамину свадебную фату.
- А женихом буду я? – уточняю серьезно, чтоб не было подвоха. Он ведь такой, может придумать в последний момент какую-то каверзу.
- Торжественно клянусь. – Ден выходит из комнаты, оставив меня в растерзанных чувствах и с кучей вывороченной из шкафа одежды.
Пару минут я сижу в апатии. Мне не выиграть. Потом, словно озарение свыше, в мою голову приходит по-настоящему гениальная идея. Вернее, я кое-где видел что-то похожее. Но это неважно.
Я всю жизнь буду помнить лицо Дениса, когда он увидел меня в сползающих маминых красных стрингах и с принесенной им розой в зубах.
Кстати, фата очень подошла к его голубым глазам. И на этой свадьбе «понарошку» мы впервые поцеловались. Пусть несерьезно, касанием. Но именно из этого получится потом что-то большее.

Конец.
Это был глупый день. Грядущая ночь была еще глупее. Люди вокруг стирались, сливались в стальную стену безразличия, страх холодными пальцами стискивал горло, а в шепоте улиц слышалось что-то угрожающее.
Казалось, этих двоих ничего не объединяет.
Первый – блондин с теплыми глазами цвета весеннего ветра, в котором кружится ранняя, неокрепшая, такая чистая листва. Второй – «Каштанка», как называли его в детстве. Он украл у родителей радужку непонятного цвета, что-то вроде застоявшейся хлористой цветущей воды, с капелькой синей каски в ней.
Казалось, им нет дела друг до друга.
Казалось, они – порознь.
Ну и что, что в темных, расширенных зрачках обоих плясала искусственная радость, синтетическое веселье и больная страсть. Что с того, что сердца, стискиваемые ржавой проволокой конца, тянули их в центр, к фонтану, мокрым бортикам и безумным поцелуям до невыносимого жара в паху.
Казалось, растрескавшиеся губы – это часть декорации.
Озноб все чаще сдавливал сгибы локтей, все чаще прорывался сквозь огонь лихорадки в сердце. Лица становились все тусклее, чужие глаза теряли свет, краски, жизнь и радость. Мороз, исказивший черты мира, вбирал в себя все, что попадалось под его ледяной вдох: пустые пачки от сигарет, слипшиеся презервативы, шприцы и фантики шоколадных конфет. Улицы пустели.
Казалось, фонтан ожил, а струи - привязанные, полуживые хвосты мертвых змей - дарили последние мгновения жизни сумеркам.
Народу вокруг не было, так что их никто не заметил. Ожидание – это ерунда по сравнению со вседозволенностью. Вседозволенность – ерунда по сравнению с болью.
Казалось, объятия разомкнуть не сможет никто.
Хриплое «хочу» смешалось с криком «до завтра». Вот только сегодня все было не так. Они не смогли. Конец был слишком близок, как бы пафосно, избито, безлико это ни звучало.
Им так казалось. Конец…
Казалось, ночь никогда не закончится.
Они не знали, чей это дом. Вены взрывал холод, легкие сводило миллиардом судорог, но секс был. Секс, который дарил и наркотики, и страхи, и желание жить, жить, дышать и снова жить.
Казалось, утро принесет смерть.

Вдох, восход и нежность пришли не сразу. Комната. Большая и светлая. На столе – огромный букет темно-бордовых, когда-то сочных, а теперь пустых, с серым налетом пыли, роз. Скатерть. Не белая, но выпитая морозом. Бесцветная. Матовая. В оконной раме осколки, на полу – хрустальная россыпь и пыль. Захватывающая картина, сосредоточенный взгляд на ней и, посреди всего великолепия, посреди лужи стекла – камень. Большой, серый, запачканный грязью, с налипшей прошлогодней травой.
Казалось, ждать больше нечего.
С трудом воспоминания возвращались в мир обыденности. Старый дом уже не манил. Не звал. Он умер, будто камнем разбили не стекло – сердце.
Поднимаясь, оба чувствовали себя несколько неловко. До спальни они не дошли. Узкий диван был удобен для обоих, они были несколько ниже среднего мужского роста.
Нестерпимо хотелось в душ. Ванной комнаты в доме не было. В кухне они отыскали умывальник и полотенце из фланели. Медленно обтираясь им, влажным, старались не смотреть друг на друга. Вчерашняя больная страсть, лихорадка, укусы и холод будто решили отступить в неимоверно далекий угол бытия, оставляя на долю воспоминаний и глаз стыд и страхи.
Казалось, все уже закончилось.
Белые волосы мелькнули в проеме кухонной двери, и тихий выдох впутался в дрожащие пальцы, судорожно сжимающие фланель.
- Идем сюда… - улыбка в голосе казалась неуместной, а ответить отказом было бы так… глупо.
Быстро сдернув с кухонного стола тюлевую скатерть, он обнял ею свои бедра. Ничего, конечно, она не прикрывала, но призрак защиты, «территории собственности» давала еще какой.
На входе в большую выстуженную комнату его тело тут же было растерзанно стайкой милых созданий, которых нет. Мурашки были даже на легких ямочках поясницы, что уж говорить об остальном… И, возможно, только холод остановил его от громкого смеха, удержал от падения в бездну зеленых, добрых, горящих ветром глаз.
На светлой, нежной коже расцвели следы царапин и укусов. Покрасневшие. Немного воспаленные. По губам блуждала улыбка, в уголках которой зрели рубиновые капли, изредка собираемые быстрым языком. Под ногами – разбитое стекло, лепестки роз, пыль. Белье – кроваво-красное. Незамеченное вчера, немного порванное. «Территория собственности»? Что ж…
В ладони – сухая роза. Хрусталь вазы пуст.
Он принял ее тело, тело единственно-уцелевшей после его вмешательства, увядшей красавицы, выцветшее, уже давно не зеленое, губами. Он обнял его, чуть опустил голову и белые пряди упали на лоб и щеки. Шипами, будто примеривался, он задел ранки. Он – был счастлив. Трезв – от насилия, боли, страха. Он – был свободен.
А тот, другой, дарил ему то нежно-синее пятнышко краски, последнее, что осталось из «своего».
Это было так глупо: израненное тело, осколки, впившиеся в ступни, шелковое белье, состоящее из полоски ткани и тонкой тесьмы сзади, одного, и прощальная радость другого, тюль-фата, с удовольствием скрывшая неловкость самого последнего их момента.
Казалось, это – конец.
О-казалось - всего лишь начало.