13.09.2009 в 00:00
Пишет faiblesse:Подарок №3. Мини.
Название: «Простить. Отпустить. Забыть.»
Автор: faiblesse
Бета: текст прошел через руки Адри и Тати… окончательно править будет NoAngel
Рейтинг: R (наверно)
Пейринг: сами разберетесь.
Жанр: ангст?
Размер: мини
Статус: закончено!!!
Саммари: --
от автора: Подарок для единственного и неповторимого Масеньки! С днем рождения, тиГГр!!!
читать дальшеТех, кого любили, не забываем…
Никогда. Они, как дорогие жемчужины, хранятся в сердце. И иногда, в трудные моменты, когда одиноко, мы вспоминаем их. Перебираем в памяти счастливые мгновения, стараясь не думать, как и из-за чего расстались.
Но даже вспоминая, о чем-то жалея, мы оставляем воспоминая прошлому.
А прошлое иногда возвращается.
Неожиданно, внезапно, без предупреждения, не дав возможности подготовиться, словно проверяя или давая шанс все исправить. Жестокой насмешкой или теплым чувством…
Я уже давно не мальчик. Прошли первые подростковые прыщи и гордость от едва заметного пушка на подбородке. Уже перерос максимализм и нетерпимость. И из черно-белого мой мир стал серым.
Наверное, меня сейчас можно назвать бесчувственным, холодным, циничным. Наверное, я и сам поверил в это, но сердце еще бьется и… болит.
- Алексей?
- … - вздрагиваю, - Да?
- Ты готов? – он подходит сзади, оценивающим взглядом скользит по отражению в зеркале.
- Да, - отвечаю с улыбкой, - Осталось только…
- Галстук? – ласково. – Когда же ты сам научишься? – улыбается.
- Я умею, - заявляю, поднимаю воротник и протягиваю ему гладкий кусок ткани. – Но у тебя получается быстрей и, приходится признать, твои узлы гораздо… удобней, - от его взгляда внимательного, ласкающего перехватило дыхание. – Мы опаздываем… - напоминаю.
- Сашенька не обидится, - отвечает он, расстегивая маленькие пуговички на рубашке. – И поймет наше отсутствие правильно…
Он целует мою ладонь, едва касаясь губами, запястье и мелкие, тонкие шрамы, результаты юношеской неуравновешенности и глупости. В его глазах удивительное для меня, неприкрытое желание. Странно, ведь я отвык, забыл даже думать о том, что могу вызывать страсть. Но сейчас именно она полыхает в глазах моего любовника.
- Я приготовил тебе подарок, - кончики его пальцев скользят по моей гладковыбритой щеке, контуру губ. А на его лице удивление, словно он видит меня впервые или после долгой разлуки.
- Какой?... Зачем? – полувыдох.
Я удивлен. Он не разбрасывается подарками и ласковыми словами. Он – человек дела. Его действия никогда не идут в разрез со словами, а так как он говорит о своих планах очень редко, каждый его подарок удивителен, неожидан и очень приятен.
Да и сам он основателен, стабилен. Надежен, как сейфы швейцарских банков. Любые планы, даже загаданные на многие года вперед, сбывались. Я уверен в нем, глубоко уважаю и не представляю жизни без него, но…
Его поцелуи сладкие, неторопливые. Его ласки нежны, возбуждающи, медлительны. Он очень хорошо выучил мое тело и пользуется знаниями. Он чувствует, когда мне нужна его нежность. Грубость, жестокость он не приемлет, но когда с моих губ срываются крики, стоны и просьбы… он готов осуществить любое мое желание. Но даже в моменты, когда рассудок заглушен примитивными инстинктами, желанием траха, он осторожен. Его грубость никогда не граничила с насилием, его нежность никогда не была показной.
Он настоящий… и настоящий он во всем.
Не в пример меня…
Его зовут Эрих. Педантичность он впитал с молоком матери, чистокровной немки, а спокойствие от отца. Строгое воспитание сделало его еще более замкнутым, не разговорчивым, но закалило в нем стремление к недосягаемому, сохраняя при этом то, чего успел добиться.
Темно-синие глаза смотрят вопрошающе, а большие ладони всей поверхностью скользят по груди. Он лишь оглаживает кожу, ждет моего согласия… или отказа.
Он не знает, он никогда не должен узнать, что я не откажу, не скажу «нет». Никогда не причиню ему боли грубым словом, не тем жестом, отказом. У меня есть на это причины.
Иногда я призираю себя. За неспособность жить собственной жизнью, за покорность, за мысли о том, что не существенно. За то, что я вижу сны не о нем. И иногда мне противно его прикосновение. Но и тут все не просто. Мои комплексы, невысказанные и не решенные проблемы, мои глупые мысли и фантазии, они заставляют меня почти ненавидеть. Отвращение к самому себе становится на столько сильным, что лишь приложив усилие я не вздрагиваю от его голоса, его ласк и поцелуев.
Я не достоин его, но… Кого любить, мы не выбираем. И я знаю, что он любит меня. Как умеет. И это единственная причина, почему я с ним. Единственная…
Ладонь над сердцем и его губы ловят выдох. Поцелуй. Глаза в глаза. И забвение. Ничего нет. Темный морок его страсти. Пустота там, где казалось, что-то есть. И хочется боли, физической, настоящей, чтобы почувствовать себя наказанным и прощенным, чтобы перестать быть тем, которого он не знает. Загубить в себе второе «Я». Чтобы ложь стала правдой… Но не возможно, нереально. Не предусмотрено природой.
- О чем ты думаешь? – шепчет в ухо, стягивая с плеч рубашку.
- О тебе… - правда, пусть не вся.
- И что ты обо мне думаешь? – насторожился, чуть напрягся. Пальцы скользят по скуле и приподнимают лицо за подбородок. Взгляд темно-синих глаз цепок, пронзителен.
- Что люблю тебя, - ложь. Поверь, пожалуйста!
- … - улыбается краешком губ. Притягивает меня к себе, обнимает…
Господи, что я делаю? Зачем?
Не думать. Не знать. Не видеть. Забыть.
Отдаться во власть умелых, сильных рук. Оказаться в мире, который создал он. Оставить все за его пределами.
Как можно думать? О чём? Когда он на коленях передо мной. Когда его язык выводит влажной полосой на моем животе наши имена. Когда большие ладони не делают не единого движения на моей пояснице, но кажется, будто прожигают насквозь ласками. Горячие. Сухие. Твердые, но не шершавые. Я до помутнения в глазах люблю его прикосновения, до дрожи ненавижу себя за это.
- Идём… в кровать, - говорит, чуть задыхаясь.
Сомнений нет. Никаких. Я принадлежу ему. Мой разум мечется в поисках ответа, выхода, но мое тело. Оно одно, они никуда не денется и оно всецело – его. И в этом нет подросткового идеализма, желания принадлежать. Это правда. Единственно верная. Хоть в чем-то я не сомневаюсь.
Эрих никогда, с самого знакомства, не лезет в мою душу. Не задает вопросов, провоцирующих, болезненных. Шаткое равновесие, тонкая оболочка самоуважения и наигранная самовлюбленность – вот с чем я пришел к нему. Долгое время я пугался всего на свете. Время, пока я изучал его, пока пытался понять, пока зализывал раны под его бдительным надзором. В конце концов я привык к его ауре властности и спокойствия. К тишине.
В полумраке его спальни, под шорох простыней и приглушенные звуки симфонического оркестра, льющиеся из колонок первоклассной стерео системы, он, наконец, овладевает мной. Болезненные, чуть скомканные ощущения. Восторг, но тихий, клокочущий в груди, заставляющий снова и снова прижиматься к нему, просить, не проронив ни звука. Получить и замереть на несколько мгновений, собирая из осколков новый мир. Благодарно прижаться лбом к его плечу.
Привычно, обыденно и необыкновенно.
И прежде, чем он успеет шевельнуться, поймать его ладонь, сплести пальцы, закрыть глаза. И в спокойствии прислушиваться к затухающим всплескам пережитого оргазма.
У его сына, Сашеньки, сегодня совершеннолетие.
Сашенька… Только так. Он никогда не называл своего ребенка иначе, так же, как не называл меня ни одним из ласкательных сокращений от Алексея.
Для праздника была арендована большая часть одного из лучших ресторанов города. Разноцветные шары, гирлянды «с днем рождения», мигающие лампочки… Горы подарков, самым маленьким, но важным из которых был, конечно, от отца. Сияющая мордочка очаровательного юноши. Посмотрев на Сашу не надо даже представлять, как будет выглядеть улыбающийся Эрих. Они похожи внешне, но мальчик собрал в себе самое лучшее от родителей. Волю отца и очарование матери.
Сашенька – один из самых счастливых детей. Даже после развода, его родители остались в хороших отношениях. Они никогда не устраивали скандалов, не делили ребенка, не подкупали его любовь. Он всегда знал, что больше, чем родители, его любить никто не будет.
- Сашенька,– в голосе Эриха гордость, уважение и искорки любви. Таким тоном он разговаривает только с тремя людьми и я очень рад, что являюсь одним из них. – Поздравляю!
В скупом слове можно прочесть все.
Когда я появился в жизни Эриха, Саше было всего три года. Пухлощекий пацаненок, тонкий, но высокий. Смышленый. Он смотрел на меня таким осуждающим взглядом, что, не выдержав, я заревел. А он начал гладить меня по волосам мокрыми от слюны пальцами, успокаивая, пока в комнату не ворвался взъерошенный Эрих.
Настроение портится, но я улыбаюсь. Они не виноваты. Это моя глупость сотворила подобное. Запястья ноют. Я не хочу помнить. Я не желаю вспоминать все то, что было до Эриха, но…
- Лёша! – улыбается мальчик. Обнимет меня за шею, что-то рассказывает, прерываясь на смех, а я любуюсь. Сожаление, что Эрих не улыбается так, на мгновение сжимает сердце.
Восхитительный праздник. Но я не могу праздновать. Ожидание чего-то страшного, комом засело в горле. Скулы сводит от улыбки, а руки дрожат. С огромным трудом, мне удается скрывать свое состояние от чувствительного Эриха. Он лишь раз посмотрел на меня вопросительно, когда заметил побелевшие костяшки сжимающих вилку пальцев.
Ладонь Эриха ложится на поясницу, дарит тепло и покой. Он невозмутимо разговаривает с бывшей женой, а его рука совершает медленные движения вверх-вниз по моему позвоночнику. Я не понимаю… но меня «отпускает». Неприятное, тревожное чувство проходит под напором уверенности, силы Эриха.
- Спасибо, - произношу одними губами, а он ловит мою руку и при всех, совершенно не стесняясь, целует ладонь и запястье.
Таким нежным, особенно на людях, он бывает очень редко. Я могу вспомнить несколько эпизодов за всю нашу совместную жизнь. И все они случались на мой и его день рождения. Да. Такой он у меня. Не стеснительный, но не желающий делится тем, что имеет. Собственник, но не ревнивец.
Хочется курить. Я почти отказался от этой привычки, но слишком сильным было волнение. Я почти уверен, что дело не в табаке, наполняющим мои легкие, а в самом жесте, когда подносишь сигарету, в ожидании того, что дым хлынет в легкие, принося вкус горечи. И она затмит болезненные ощущения в сердце.
Эрих против сигарет. Он не целует меня в течении как минимум трех часов, пока запах табака окончательно не выветриться из одежды и волос. Он смотрит с молчаливым укором, но ни в чем не упрекает. Ведь эта привычка осталась со мной из далекого прошлого, которое кажется сном.
Прошлое… Слишком часто я вспоминаю о нем сегодня. В самый не подходящий момент. Сегодня праздник и Эрих обещал мне подарок и я, не выказывая ни грамма волнения, жду. И хочется на мгновение стать молодым и глупым, чтобы выспрашивать о подарке часы на пролет. И все равно ничего не узнать. Ахнуть от восторга, повиснуть на шее… отблагодарить горячей страстью. Но…
Глупые мысли. Не свойственные мне сегодняшнему.
Опираюсь о перила балкона. Прохладный, вечерний ветер мне в лицо. Уже темнеет. Осень. Воздух пропитан горечью, горечь табака на языке, горечь в сердце… А я ведь один из счастливейших людей на земле. Чего мне еще надо?
Лишь пару раз затянувшись, я смотрю на тлеющий кончик сигареты. Грустно.
Дверь за моей спиной с лёгким шорохом открылась и закрылась. Кто-то встал рядом и знакомый аромат из прошлого окутал меня. Чиркнула зажигалка, осветив оранжевым светом бледные руки и кольцо. Кончик сигареты вспыхнул и густой дым смешался с мускусным ароматом туалетной воды.
- Здравствуй, Алексей…
Нет. Нет! Господи, зачем?! Ведь я не просил! За что?
- Здравствуй, Владислав.
Его голос почти не изменился. Только стал чуть более хрипловатым. Интонации, манера тянуть гласные и не всегда проговаривать букву «р», остались как прежде. Как пятнадцать лет назад.
- Давно не виделись, - глубоко затягивается, держа сигарету правой рукой. А на левой тускло поблёскивает кольцо, когда он нервным движением крутит его на пальце. – Я тебя сразу узнал. Ты почти не изменился…
Ложь. Красивые слова. Зачем он говорит их.
Я изменился. Я изменился сильнее, чем он может предположить. Гораздо глубже, чем он может понять. А на языке крутится один единственный вопрос, который я хотел спросить его еще тогда, давно, но который потерял всякий смысл.
Молча курю. Я не знаю о чем разговаривать с призраками прошлого. Я боюсь на него смотреть, чтобы не увязнуть снова, чтобы не возникло ощущение, что вся жизнь после него – красивый сон. А реальность – вот она, размыта дымом сигарет, густым, горьким запахом табака.
- Ты так и будешь молчать? – усмехается он. – Неужели не простил меня. Столько времени прошло…
Единственное, о чем я жалею, что в сумерках не видно его лица. Я не могу заглянуть в его глаза, когда поворачиваюсь. Я не могу рассмотреть реакции, когда он увидел мое… совершенно бесстрастное лицо. Годы жизни с Эрихом не прошли для меня даром. Я многому у него научился, в том числе и самообладанию. Не ожидал? Безумно влюбленный мальчишка умер в тот день, когда ты бросил его, кинув на прощанье «не судьба».
- Что ты хочешь услышать? – мой собственный голос раздается как будто издалека. Твердый, уверенный, ровный. А внутри все кипит, просится наружу и сжимаются кулаки, чтобы дать этому наглецу в рожу. Примитивно отомстить. Но…
Свет фар проезжающей машины на секунду освещает его лицо. Сердце падает в пятки. Грубые слова застревают в горле и я сглатываю их.
Все еще люблю? Все еще люблю…
Глаза в глаза. Дотлевшая сигарета обожгла пальцы и я выронил ее за перила, но не смог отвести взгляда. Молчание затянулось. Неловкое, какое-то грубоватое, бессмысленное.
Хочу уйти и забыть о нем. Не вспоминать больше никогда. Оставить прошлое в прошлом.
Шаг. Это так легко. Второй… Нет ничего сложного… Третий. Еще один и я коснусь ручки двери, поверну ее и уйду. Забуду.
- Алексей! – окликает он. – Я хочу с тобой поговорить.
- О чем? – замираю. – Мне казалось, ты все сказал!
Не знаю, куда девать руки и только по ним можно заметить, как я волнуюсь. Эрих заметил бы, но Владислав… Он едва заметно хмурится. Не ожидал, что я не брошусь к нему на шею с визгами счастья? Не привык к холодному, вежливому вниманию? Он всегда хотел быть единственным и… незаменимым.
Он достает из кармана записную книжку и ручку. Быстрым, размашистым почерком выводит что-то на листе и выдергивает его.
- Это мой адрес. Жду тебя сегодня в двенадцать ночи. Поговорим.
Нагло с его стороны! И самонадеянно.
- Бери! – буквально сует его мне в руки и от неожиданного напора я сжимаю тонкую бумагу в пальцах.
Что мне делать?
Можно швырнуть этот лист ему в лицо… но так поступают истерички. Можно смять, выкинуть в урну и со словами «оно мне не нужно» уйти, гордо задрав голову. А можно аккуратно сложить лист, спрятать в карман и не оборачиваясь выйти из тесного пространства балкона, на несколько минут ставшего машиной времени.
Я не обещал, что приду. Но мы оба знаем, что в двенадцать ночи я буду стоять под его дверью, в ожидании услышать ответы на незаданные вопросы. И если ответ будет правильным… я потеряю все, что меня есть ради сомнительной радости быть с ним.
Десять минут времени, а словно прошло пол жизни. Эрих, оглядев меня, тихо спросил:
- Тебе не здоровится? Ты очень бледный, – и теплая ладонь на спине вызывает раздражение.
- Немного, - преодолев себя, улыбаюсь.
Я словно кожей чувствую белый прямоугольник бумаги в кармане брюк. Я не хочу его потерять, но если это случится… Значит действительно не судьба. И мне не нужно знать то, что он может мне сказать.
- Поедем домой?
Я соглашаюсь. Мне надо подумать.
Так стыдно, что я бессовестно увожу его со дня рождения сына. Но я не хочу, не могу находится с Владиславом в одном помещении и затылком чувствовать заинтересованный взгляд. Мельком видеть его улыбку, а я уверен, что он улыбается, язвительную от уверенности, что я приду.
Стоя перед дверью квартиры Владислава я все еще не мог понять, что я тут делаю. Меня тянуло домой, забраться в кровать Эриха, заснуть, прижавшись к его телу. Или в одиночестве собственной комнаты у распахнутого окна наблюдать за звездами и курить невыносимо отвратительные сигареты. И думать.
Что я хочу услышать? Что узнать? О чем спросить?
Эрих уже спал, когда я тихо покидал дом. Как всегда на боку, повернувшись к двери, что разделяла наши комнаты. Взглянув на него, у меня возникло непреодолимое чувство, что я совершаю предательство. И он меня не простит. Я сам не смогу простить себя, но научусь жить и с этим. Вот только… резать вены больше не буду. Очень больно.
Одним движением нажав на звонок, заставив его выдать продолжительную трель, я словно отрезал все то, чтобы было до этого момента. От того, что произойдет в этой квартире в ближайшее время многое зависит… Но каким будет итог я знаю.
Владислав открыл двери почти мгновенно, словно ждал здесь же, недалеко. Оценивающий взгляд прошелся по джинсам и рубашке, задержался на концах лакированных туфель. Одобрительно хмыкнул, словно ему прислали лучшего любовника из притона. С великим трудом удалось подавить в себе желание вмазать по самодовольной роже, кровью измазать довольное лицо.
- Проходи, - распахивает двери. – Чувствуй себя как дома…
Переступаю порог. Сердце задает бешеный ритм, отдается барабанной дробью в ушах, тугим комом пульсирует в груди. Я даже не сразу расслышал тихую музыку.
Темноту комнаты рассеивали две свечи на столике у дивана. Там же стояли два бокала красного вина, ваза с фруктами и сырное ассорти. Подготовился…
Это не та квартира, в которой мы жили. Та была меньше, грязней, но во много раз уютнее. Там было не просто хорошо, там был дом. Здесь же, в дизайнерской отделке, в дорогой мебели не чувствуется тепла, индивидуальности хозяина. Все серо и безлико.
Но я ни за что бы не вернулся туда. Даже в качестве гостя.
- Ты не хочешь мне ничего сказать? – заинтересованно спрашивает он.
- Нет.
- Тогда зачем ты пришел?
- Я и сам хотел бы это знать… - тихо отвечаю. Бокал с вином приятно холодит руку. Я подношу к губам тонкое стекло и делаю больной глоток.
Он садится рядом, расслабленный, домашний… Кончиками пальцев очерчивает лицо. Тепло его руки другое, не как у Эриха. Не такое приятное и ласкающее. Больше собственническое, чем нежное.
- Так зачем же ты пришел? – повторяет свой вопрос, берет второй бокал.
- Получить ответы…
- Задавай вопросы…
А в мозгу крутиться только одно: «почему?». Почему он так поступил? Почему тогда? Почему так? Почему со мной? И не могу вымолвить ни одного.
Я же знаю ответы. Знаю! Каждый по отдельности и все вместе. Так давно это было, а мне хочется услышать его оправдания. Зачем?
- Я ошибся, - говорит он, подливая в бокал вина. – Ты изменился, - усмехается. – Вырос.
- Пятнадцать лет прошло…
- Тот ты давно бы закидал меня бессмысленными вопросами, ожидая услышать утешительные слова, пылкие признания. Ложь. Ты соглашался даже на нее, лишь бы не знать и не видеть… - игнорируя мои слова, продолжил он. – Ради ласкового слова ты был готов и в огонь и в воду. На гильотину, если потребуется…
Стыдно, что я был таким Но я не мог закрывать глаза на его любовников и любовниц. Видеть, как каждый день он приезжает на чужой машине, как страстно целуется у подъезда нашего дома с какой-то неизвестной женщиной и знать, что через несколько минут эти же губы будут целовать меня и шептать лживые слова любви. Моя злость потонет в страсти, в необходимости принадлежать, чтобы наутро сделать вид что забыл, что ничего не было. А вечером история повториться.
Я прощал его каждый день. Жизнь похожая на ад. Зачем он позвал меня жить с ним? Для чего, если я был ему не нужен?
- Ты стал жёстче, - его пальцы путаются в моих волосах, отводят их назад, открывая ухо. – Спокойней. Но не стал холодным…
Дыхание горячей волной касается уха. Неужели он еще помнит мои слабости?
- Ты притаился… Словно ждешь того, кто сможет разбудить в тебе страсть, дикое желание, - шепот в самое ухо, касаясь губами. – Кто сможет дать тебе то, чего ты хочешь…
- А ты знаешь, что я хочу? – отзываюсь язвительно, снова отодвигаюсь от него.
- Знаю… - он проводит пальцем по моей шее, вниз к ключицам. – Я лучше всех знаю, чего ты хочешь!
Его ладонь жестко держит меня за подбородок. При желании я могу вырваться, но почему-то желания не возникает… и все мысли тонут в жарком, с почти забытым вкусом сигарет и вина, поцелуе.
Я удивительно хорошо соображал. Я четко представлял себе, что произойдет, не остановись я сейчас. И знал, что не смогу смотреть в глаза Эриху. Но губы Владислава творили невообразимо прекрасное на моей шее, словно заново вспоминая самые чувствительные точки. Стон был подавлен сжатыми зубами и воздухом сквозь них. Тело напряглось и почти звенело, как струна.
- Нет! – я вскочил с дивана, оттолкнув его. – Я не за этим пришел к тебе!
- За этим, Лешенька… Именно за этим… - не обескураженный опором, он снова подошел ко мне. – Ты все знаешь, ты до всего догадался сам и я могу подтвердить каждую из твоих мыслей. Ты умный мальчик, Лешенька. Я поступил жестоко и отвратительно, когда выгнал тебя… Но ты мог вернуться к родителям. Они бы приняли заплутавшую овечку…
Дикий хохот оглушил. Я не сразу понял, что я смеюсь и что по моим щекам текут отчаянные слезы. «Заплутавшая овечка…». Вот только о родителях я даже не вспомнил! Единственным моим желанием было уничтожить этот жестокий мир, но он не желал уничтожаться. Поэтому вариант с самоубийством подходил мне больше.
Спрятавшись в одном из тупиков в горе мусора, вытащив из сумки складной нож, морщась от боли, но продолжая резать тонкую кожу, я вскрыл вены на обоих запястьях. Я превратил их в кровавое месиво, чтобы ни одна царапина не перестала кровоточить, пока я не сдохну.
Россыпь бледных шрамов, как напоминание, осталась со мной на всю жизнь.
- Прекрати! – пощечина остановила истерический хохот. И вместе с ним что-то оборвалось.
Словно невидимой рукой меня толкнуло в его объятия. Бешеные поцелуи, непрекращающиеся ласки сквозь мешающую одежду. Стоны, отчаянный шепот.
Обнять всего, прикоснуться везде. Прижаться, вздохнуть и вновь быть вовлеченным в поцелуй. Сплетение языков, полуобнаженных тел, потому что нет сил оторваться, стянуть оставшуюся одежду. И запрятать глубоко внутрь чувство, что все не так.
Дикая страсть горит ярко, но и прогорает быстро.
Мои неловкие, привычные движения теряются в общем ритме. Его, слишком умелые, не достигают должного эффекта. Болезненно, примитивно, грубо. Жесткий трах и никаких эмоций.
А в мыслях другой и воспоминания о ночи с ним. Поцелуй, ласка, прикосновение, музыка. Полумрак и блестящие глаза. Неторопливость, уверенность. Все грани желания и любви. Спокойствие и нежность. Чувствуешь себя нужным, защищенным. Чем-то дорогим и необходимым.
Владислав прекрасно сложен. Даже красив. Годы не испортили его тела. Но его движения, подчиняющиеся какому-то выработанному механизму, убивают чувства. Нет ничего, за что можно зацепиться душой. Удовлетворение тела. И ради чего?
Я боюсь того, что Эрих все узнает. Я не хочу видеть в его глазах подтверждение тому, как я низко пал. Бессмысленно и глупо.
Поднимаюсь и, не глядя на курившего Владислава, иду в душ.
Эрих… Мои мысли сейчас занимает только он. Я и не представлял, как привык к нему. Как на уровне рефлексов мое тело подстроилось под него, каким необходимым он стал. Одно его присутствие внушает уверенность, а Владислав… ничто. Обида далекого прошлого словно перекрыла доступ в сердце. Я слишком зациклился на ней, придавал этому огромное значение, считая себя в праве оправдываться ею.
Дурак! Глупый и эгоистичный. Живущий надуманными проблемами. Ненастоящий…
Я не впечатлительный, но мне не осталось «отпечатков» Владислава, в этом он аккуратен, но тело помнит. И я с трудом нахожу силы, чтобы вернуться домой, чтобы переступить порог спальни Эриха и застыть, согревая в сердце вновь обретенное чувство.
Мы с ним похожи. Я даже не заметил, как перенял все его привычки. От чашки черного, крепкого кофе по утрам, до ежедневного поцелуя на ночь, даже если мы засыпали в разных комнатах. Я не заметил, как мой характер изменился. Стал спокойным, уравновешенным. От нас сходят с ума все партнеры по бизнесу, потому что ни один не в состоянии предугадать, каким будет наше решение. Только Сашенька, раз взглянув, понимает все без слов. Но он наш сын и нами воспитан. Так что это не считается.
Как я раньше не замечал его заботы, легкой вуалью окутывающей меня? Ничего не было показным. Не было дурацких звонков: «Дорогой, ты покушал?» или: «Дорогой, ты сегодня задержишься? Во сколько тебя ждать?». Был обед, доставленный из ресторана, когда горы бумаг на столе напоминали Альпы, был ожидающий шофер, который в любой момент готов доставить меня домой. Было столько, казалось, незначительных мелочей, что я, наверное, не смогу вспомнить все… Было хорошо и уютно. Я был дома…
Внимание и заботу я чуть не променял на бесполезный трах и холодность.
Я все еще могу потерять настоящее из-за сомнительного счастья встречи с прошлым.
Молчать. Сделать вид, что ничего не было. Забыть.
- Алексей? – Эрих приподнимает голову с подушки. Я и не заметил, как он проснулся. – Тебе не спится?
- … Д-да, - неуверенно. – Не спится.
- Иди сюда.
Он откидывает край одеяла, приглашая меня в свое тепло. Быстро скидываю одежду, все еще хранящую запах табака Владислава. Завтра я ее выкину. Залезаю под одеяло и чувство умиротворения, так не свойственное мне последние пятнадцать лет, разливается по телу. Глаза слипаются. До громкой зевоты хочется спать… Ладонь Эриха на моем боку. Поглаживает вверх-вниз. Я лежу к нему спиной и очень рад, что он не видит мои глаза.
- Что за мужчина был с тобой на балконе в ресторане? – внезапный вопрос. И от него я вздрогнул так, что кровать тряхануло.
Ложь или правда?
- … Владислав.
Правда.
- Это тот… - не досказанное предложение означает только одно. Эрих неприятно изумлен.
- Да…
- О чем ты с ним разговаривал? – напряженно. Он притягивает меня ближе, стараясь защитить от призраков прошлого.
Правда или ложь?
- Ни о чем…
Правда…
- Что он от тебя хотел?
Правда? Ложь?
- Встретиться, чтобы поговорить…
Правда!!!
- Ты ездил к нему, - даже не вопрос. Почти утверждение. – Поговорили?
- Да. Мы все выяснили!
Правда! Пусть и не вся.
- Молодец… - целует меня в затылок, дыханием шевелит волосы. – Теперь… все хорошо?
- Хорошо… - отвечаю полувыдохом. И после паузы, едва слышно… - Прости меня.
Тишина. Тикание часов на прикроватной тумбочке. Ночные шорохи и шумы. Наше дыхание. Полумрак, разбавленный молочным светом ночника.
- Прощаю…
Вот так. Все просто. Любовь – не самое сильное чувство. Любовь призрачна и непостоянна. И несет она больше лжи, чем правды. Но она разная.
Мне потребовалось пятнадцать лет и одна ночь, чтобы понять это.
URL записиНазвание: «Простить. Отпустить. Забыть.»
Автор: faiblesse
Бета: текст прошел через руки Адри и Тати… окончательно править будет NoAngel
Рейтинг: R (наверно)
Пейринг: сами разберетесь.
Жанр: ангст?
Размер: мини
Статус: закончено!!!
Саммари: --
от автора: Подарок для единственного и неповторимого Масеньки! С днем рождения, тиГГр!!!
читать дальшеТех, кого любили, не забываем…
Никогда. Они, как дорогие жемчужины, хранятся в сердце. И иногда, в трудные моменты, когда одиноко, мы вспоминаем их. Перебираем в памяти счастливые мгновения, стараясь не думать, как и из-за чего расстались.
Но даже вспоминая, о чем-то жалея, мы оставляем воспоминая прошлому.
А прошлое иногда возвращается.
Неожиданно, внезапно, без предупреждения, не дав возможности подготовиться, словно проверяя или давая шанс все исправить. Жестокой насмешкой или теплым чувством…
Я уже давно не мальчик. Прошли первые подростковые прыщи и гордость от едва заметного пушка на подбородке. Уже перерос максимализм и нетерпимость. И из черно-белого мой мир стал серым.
Наверное, меня сейчас можно назвать бесчувственным, холодным, циничным. Наверное, я и сам поверил в это, но сердце еще бьется и… болит.
- Алексей?
- … - вздрагиваю, - Да?
- Ты готов? – он подходит сзади, оценивающим взглядом скользит по отражению в зеркале.
- Да, - отвечаю с улыбкой, - Осталось только…
- Галстук? – ласково. – Когда же ты сам научишься? – улыбается.
- Я умею, - заявляю, поднимаю воротник и протягиваю ему гладкий кусок ткани. – Но у тебя получается быстрей и, приходится признать, твои узлы гораздо… удобней, - от его взгляда внимательного, ласкающего перехватило дыхание. – Мы опаздываем… - напоминаю.
- Сашенька не обидится, - отвечает он, расстегивая маленькие пуговички на рубашке. – И поймет наше отсутствие правильно…
Он целует мою ладонь, едва касаясь губами, запястье и мелкие, тонкие шрамы, результаты юношеской неуравновешенности и глупости. В его глазах удивительное для меня, неприкрытое желание. Странно, ведь я отвык, забыл даже думать о том, что могу вызывать страсть. Но сейчас именно она полыхает в глазах моего любовника.
- Я приготовил тебе подарок, - кончики его пальцев скользят по моей гладковыбритой щеке, контуру губ. А на его лице удивление, словно он видит меня впервые или после долгой разлуки.
- Какой?... Зачем? – полувыдох.
Я удивлен. Он не разбрасывается подарками и ласковыми словами. Он – человек дела. Его действия никогда не идут в разрез со словами, а так как он говорит о своих планах очень редко, каждый его подарок удивителен, неожидан и очень приятен.
Да и сам он основателен, стабилен. Надежен, как сейфы швейцарских банков. Любые планы, даже загаданные на многие года вперед, сбывались. Я уверен в нем, глубоко уважаю и не представляю жизни без него, но…
Его поцелуи сладкие, неторопливые. Его ласки нежны, возбуждающи, медлительны. Он очень хорошо выучил мое тело и пользуется знаниями. Он чувствует, когда мне нужна его нежность. Грубость, жестокость он не приемлет, но когда с моих губ срываются крики, стоны и просьбы… он готов осуществить любое мое желание. Но даже в моменты, когда рассудок заглушен примитивными инстинктами, желанием траха, он осторожен. Его грубость никогда не граничила с насилием, его нежность никогда не была показной.
Он настоящий… и настоящий он во всем.
Не в пример меня…
Его зовут Эрих. Педантичность он впитал с молоком матери, чистокровной немки, а спокойствие от отца. Строгое воспитание сделало его еще более замкнутым, не разговорчивым, но закалило в нем стремление к недосягаемому, сохраняя при этом то, чего успел добиться.
Темно-синие глаза смотрят вопрошающе, а большие ладони всей поверхностью скользят по груди. Он лишь оглаживает кожу, ждет моего согласия… или отказа.
Он не знает, он никогда не должен узнать, что я не откажу, не скажу «нет». Никогда не причиню ему боли грубым словом, не тем жестом, отказом. У меня есть на это причины.
Иногда я призираю себя. За неспособность жить собственной жизнью, за покорность, за мысли о том, что не существенно. За то, что я вижу сны не о нем. И иногда мне противно его прикосновение. Но и тут все не просто. Мои комплексы, невысказанные и не решенные проблемы, мои глупые мысли и фантазии, они заставляют меня почти ненавидеть. Отвращение к самому себе становится на столько сильным, что лишь приложив усилие я не вздрагиваю от его голоса, его ласк и поцелуев.
Я не достоин его, но… Кого любить, мы не выбираем. И я знаю, что он любит меня. Как умеет. И это единственная причина, почему я с ним. Единственная…
Ладонь над сердцем и его губы ловят выдох. Поцелуй. Глаза в глаза. И забвение. Ничего нет. Темный морок его страсти. Пустота там, где казалось, что-то есть. И хочется боли, физической, настоящей, чтобы почувствовать себя наказанным и прощенным, чтобы перестать быть тем, которого он не знает. Загубить в себе второе «Я». Чтобы ложь стала правдой… Но не возможно, нереально. Не предусмотрено природой.
- О чем ты думаешь? – шепчет в ухо, стягивая с плеч рубашку.
- О тебе… - правда, пусть не вся.
- И что ты обо мне думаешь? – насторожился, чуть напрягся. Пальцы скользят по скуле и приподнимают лицо за подбородок. Взгляд темно-синих глаз цепок, пронзителен.
- Что люблю тебя, - ложь. Поверь, пожалуйста!
- … - улыбается краешком губ. Притягивает меня к себе, обнимает…
Господи, что я делаю? Зачем?
Не думать. Не знать. Не видеть. Забыть.
Отдаться во власть умелых, сильных рук. Оказаться в мире, который создал он. Оставить все за его пределами.
Как можно думать? О чём? Когда он на коленях передо мной. Когда его язык выводит влажной полосой на моем животе наши имена. Когда большие ладони не делают не единого движения на моей пояснице, но кажется, будто прожигают насквозь ласками. Горячие. Сухие. Твердые, но не шершавые. Я до помутнения в глазах люблю его прикосновения, до дрожи ненавижу себя за это.
- Идём… в кровать, - говорит, чуть задыхаясь.
Сомнений нет. Никаких. Я принадлежу ему. Мой разум мечется в поисках ответа, выхода, но мое тело. Оно одно, они никуда не денется и оно всецело – его. И в этом нет подросткового идеализма, желания принадлежать. Это правда. Единственно верная. Хоть в чем-то я не сомневаюсь.
Эрих никогда, с самого знакомства, не лезет в мою душу. Не задает вопросов, провоцирующих, болезненных. Шаткое равновесие, тонкая оболочка самоуважения и наигранная самовлюбленность – вот с чем я пришел к нему. Долгое время я пугался всего на свете. Время, пока я изучал его, пока пытался понять, пока зализывал раны под его бдительным надзором. В конце концов я привык к его ауре властности и спокойствия. К тишине.
В полумраке его спальни, под шорох простыней и приглушенные звуки симфонического оркестра, льющиеся из колонок первоклассной стерео системы, он, наконец, овладевает мной. Болезненные, чуть скомканные ощущения. Восторг, но тихий, клокочущий в груди, заставляющий снова и снова прижиматься к нему, просить, не проронив ни звука. Получить и замереть на несколько мгновений, собирая из осколков новый мир. Благодарно прижаться лбом к его плечу.
Привычно, обыденно и необыкновенно.
И прежде, чем он успеет шевельнуться, поймать его ладонь, сплести пальцы, закрыть глаза. И в спокойствии прислушиваться к затухающим всплескам пережитого оргазма.
У его сына, Сашеньки, сегодня совершеннолетие.
Сашенька… Только так. Он никогда не называл своего ребенка иначе, так же, как не называл меня ни одним из ласкательных сокращений от Алексея.
Для праздника была арендована большая часть одного из лучших ресторанов города. Разноцветные шары, гирлянды «с днем рождения», мигающие лампочки… Горы подарков, самым маленьким, но важным из которых был, конечно, от отца. Сияющая мордочка очаровательного юноши. Посмотрев на Сашу не надо даже представлять, как будет выглядеть улыбающийся Эрих. Они похожи внешне, но мальчик собрал в себе самое лучшее от родителей. Волю отца и очарование матери.
Сашенька – один из самых счастливых детей. Даже после развода, его родители остались в хороших отношениях. Они никогда не устраивали скандалов, не делили ребенка, не подкупали его любовь. Он всегда знал, что больше, чем родители, его любить никто не будет.
- Сашенька,– в голосе Эриха гордость, уважение и искорки любви. Таким тоном он разговаривает только с тремя людьми и я очень рад, что являюсь одним из них. – Поздравляю!
В скупом слове можно прочесть все.
Когда я появился в жизни Эриха, Саше было всего три года. Пухлощекий пацаненок, тонкий, но высокий. Смышленый. Он смотрел на меня таким осуждающим взглядом, что, не выдержав, я заревел. А он начал гладить меня по волосам мокрыми от слюны пальцами, успокаивая, пока в комнату не ворвался взъерошенный Эрих.
Настроение портится, но я улыбаюсь. Они не виноваты. Это моя глупость сотворила подобное. Запястья ноют. Я не хочу помнить. Я не желаю вспоминать все то, что было до Эриха, но…
- Лёша! – улыбается мальчик. Обнимет меня за шею, что-то рассказывает, прерываясь на смех, а я любуюсь. Сожаление, что Эрих не улыбается так, на мгновение сжимает сердце.
Восхитительный праздник. Но я не могу праздновать. Ожидание чего-то страшного, комом засело в горле. Скулы сводит от улыбки, а руки дрожат. С огромным трудом, мне удается скрывать свое состояние от чувствительного Эриха. Он лишь раз посмотрел на меня вопросительно, когда заметил побелевшие костяшки сжимающих вилку пальцев.
Ладонь Эриха ложится на поясницу, дарит тепло и покой. Он невозмутимо разговаривает с бывшей женой, а его рука совершает медленные движения вверх-вниз по моему позвоночнику. Я не понимаю… но меня «отпускает». Неприятное, тревожное чувство проходит под напором уверенности, силы Эриха.
- Спасибо, - произношу одними губами, а он ловит мою руку и при всех, совершенно не стесняясь, целует ладонь и запястье.
Таким нежным, особенно на людях, он бывает очень редко. Я могу вспомнить несколько эпизодов за всю нашу совместную жизнь. И все они случались на мой и его день рождения. Да. Такой он у меня. Не стеснительный, но не желающий делится тем, что имеет. Собственник, но не ревнивец.
Хочется курить. Я почти отказался от этой привычки, но слишком сильным было волнение. Я почти уверен, что дело не в табаке, наполняющим мои легкие, а в самом жесте, когда подносишь сигарету, в ожидании того, что дым хлынет в легкие, принося вкус горечи. И она затмит болезненные ощущения в сердце.
Эрих против сигарет. Он не целует меня в течении как минимум трех часов, пока запах табака окончательно не выветриться из одежды и волос. Он смотрит с молчаливым укором, но ни в чем не упрекает. Ведь эта привычка осталась со мной из далекого прошлого, которое кажется сном.
Прошлое… Слишком часто я вспоминаю о нем сегодня. В самый не подходящий момент. Сегодня праздник и Эрих обещал мне подарок и я, не выказывая ни грамма волнения, жду. И хочется на мгновение стать молодым и глупым, чтобы выспрашивать о подарке часы на пролет. И все равно ничего не узнать. Ахнуть от восторга, повиснуть на шее… отблагодарить горячей страстью. Но…
Глупые мысли. Не свойственные мне сегодняшнему.
Опираюсь о перила балкона. Прохладный, вечерний ветер мне в лицо. Уже темнеет. Осень. Воздух пропитан горечью, горечь табака на языке, горечь в сердце… А я ведь один из счастливейших людей на земле. Чего мне еще надо?
Лишь пару раз затянувшись, я смотрю на тлеющий кончик сигареты. Грустно.
Дверь за моей спиной с лёгким шорохом открылась и закрылась. Кто-то встал рядом и знакомый аромат из прошлого окутал меня. Чиркнула зажигалка, осветив оранжевым светом бледные руки и кольцо. Кончик сигареты вспыхнул и густой дым смешался с мускусным ароматом туалетной воды.
- Здравствуй, Алексей…
Нет. Нет! Господи, зачем?! Ведь я не просил! За что?
- Здравствуй, Владислав.
Его голос почти не изменился. Только стал чуть более хрипловатым. Интонации, манера тянуть гласные и не всегда проговаривать букву «р», остались как прежде. Как пятнадцать лет назад.
- Давно не виделись, - глубоко затягивается, держа сигарету правой рукой. А на левой тускло поблёскивает кольцо, когда он нервным движением крутит его на пальце. – Я тебя сразу узнал. Ты почти не изменился…
Ложь. Красивые слова. Зачем он говорит их.
Я изменился. Я изменился сильнее, чем он может предположить. Гораздо глубже, чем он может понять. А на языке крутится один единственный вопрос, который я хотел спросить его еще тогда, давно, но который потерял всякий смысл.
Молча курю. Я не знаю о чем разговаривать с призраками прошлого. Я боюсь на него смотреть, чтобы не увязнуть снова, чтобы не возникло ощущение, что вся жизнь после него – красивый сон. А реальность – вот она, размыта дымом сигарет, густым, горьким запахом табака.
- Ты так и будешь молчать? – усмехается он. – Неужели не простил меня. Столько времени прошло…
Единственное, о чем я жалею, что в сумерках не видно его лица. Я не могу заглянуть в его глаза, когда поворачиваюсь. Я не могу рассмотреть реакции, когда он увидел мое… совершенно бесстрастное лицо. Годы жизни с Эрихом не прошли для меня даром. Я многому у него научился, в том числе и самообладанию. Не ожидал? Безумно влюбленный мальчишка умер в тот день, когда ты бросил его, кинув на прощанье «не судьба».
- Что ты хочешь услышать? – мой собственный голос раздается как будто издалека. Твердый, уверенный, ровный. А внутри все кипит, просится наружу и сжимаются кулаки, чтобы дать этому наглецу в рожу. Примитивно отомстить. Но…
Свет фар проезжающей машины на секунду освещает его лицо. Сердце падает в пятки. Грубые слова застревают в горле и я сглатываю их.
Все еще люблю? Все еще люблю…
Глаза в глаза. Дотлевшая сигарета обожгла пальцы и я выронил ее за перила, но не смог отвести взгляда. Молчание затянулось. Неловкое, какое-то грубоватое, бессмысленное.
Хочу уйти и забыть о нем. Не вспоминать больше никогда. Оставить прошлое в прошлом.
Шаг. Это так легко. Второй… Нет ничего сложного… Третий. Еще один и я коснусь ручки двери, поверну ее и уйду. Забуду.
- Алексей! – окликает он. – Я хочу с тобой поговорить.
- О чем? – замираю. – Мне казалось, ты все сказал!
Не знаю, куда девать руки и только по ним можно заметить, как я волнуюсь. Эрих заметил бы, но Владислав… Он едва заметно хмурится. Не ожидал, что я не брошусь к нему на шею с визгами счастья? Не привык к холодному, вежливому вниманию? Он всегда хотел быть единственным и… незаменимым.
Он достает из кармана записную книжку и ручку. Быстрым, размашистым почерком выводит что-то на листе и выдергивает его.
- Это мой адрес. Жду тебя сегодня в двенадцать ночи. Поговорим.
Нагло с его стороны! И самонадеянно.
- Бери! – буквально сует его мне в руки и от неожиданного напора я сжимаю тонкую бумагу в пальцах.
Что мне делать?
Можно швырнуть этот лист ему в лицо… но так поступают истерички. Можно смять, выкинуть в урну и со словами «оно мне не нужно» уйти, гордо задрав голову. А можно аккуратно сложить лист, спрятать в карман и не оборачиваясь выйти из тесного пространства балкона, на несколько минут ставшего машиной времени.
Я не обещал, что приду. Но мы оба знаем, что в двенадцать ночи я буду стоять под его дверью, в ожидании услышать ответы на незаданные вопросы. И если ответ будет правильным… я потеряю все, что меня есть ради сомнительной радости быть с ним.
Десять минут времени, а словно прошло пол жизни. Эрих, оглядев меня, тихо спросил:
- Тебе не здоровится? Ты очень бледный, – и теплая ладонь на спине вызывает раздражение.
- Немного, - преодолев себя, улыбаюсь.
Я словно кожей чувствую белый прямоугольник бумаги в кармане брюк. Я не хочу его потерять, но если это случится… Значит действительно не судьба. И мне не нужно знать то, что он может мне сказать.
- Поедем домой?
Я соглашаюсь. Мне надо подумать.
Так стыдно, что я бессовестно увожу его со дня рождения сына. Но я не хочу, не могу находится с Владиславом в одном помещении и затылком чувствовать заинтересованный взгляд. Мельком видеть его улыбку, а я уверен, что он улыбается, язвительную от уверенности, что я приду.
Стоя перед дверью квартиры Владислава я все еще не мог понять, что я тут делаю. Меня тянуло домой, забраться в кровать Эриха, заснуть, прижавшись к его телу. Или в одиночестве собственной комнаты у распахнутого окна наблюдать за звездами и курить невыносимо отвратительные сигареты. И думать.
Что я хочу услышать? Что узнать? О чем спросить?
Эрих уже спал, когда я тихо покидал дом. Как всегда на боку, повернувшись к двери, что разделяла наши комнаты. Взглянув на него, у меня возникло непреодолимое чувство, что я совершаю предательство. И он меня не простит. Я сам не смогу простить себя, но научусь жить и с этим. Вот только… резать вены больше не буду. Очень больно.
Одним движением нажав на звонок, заставив его выдать продолжительную трель, я словно отрезал все то, чтобы было до этого момента. От того, что произойдет в этой квартире в ближайшее время многое зависит… Но каким будет итог я знаю.
Владислав открыл двери почти мгновенно, словно ждал здесь же, недалеко. Оценивающий взгляд прошелся по джинсам и рубашке, задержался на концах лакированных туфель. Одобрительно хмыкнул, словно ему прислали лучшего любовника из притона. С великим трудом удалось подавить в себе желание вмазать по самодовольной роже, кровью измазать довольное лицо.
- Проходи, - распахивает двери. – Чувствуй себя как дома…
Переступаю порог. Сердце задает бешеный ритм, отдается барабанной дробью в ушах, тугим комом пульсирует в груди. Я даже не сразу расслышал тихую музыку.
Темноту комнаты рассеивали две свечи на столике у дивана. Там же стояли два бокала красного вина, ваза с фруктами и сырное ассорти. Подготовился…
Это не та квартира, в которой мы жили. Та была меньше, грязней, но во много раз уютнее. Там было не просто хорошо, там был дом. Здесь же, в дизайнерской отделке, в дорогой мебели не чувствуется тепла, индивидуальности хозяина. Все серо и безлико.
Но я ни за что бы не вернулся туда. Даже в качестве гостя.
- Ты не хочешь мне ничего сказать? – заинтересованно спрашивает он.
- Нет.
- Тогда зачем ты пришел?
- Я и сам хотел бы это знать… - тихо отвечаю. Бокал с вином приятно холодит руку. Я подношу к губам тонкое стекло и делаю больной глоток.
Он садится рядом, расслабленный, домашний… Кончиками пальцев очерчивает лицо. Тепло его руки другое, не как у Эриха. Не такое приятное и ласкающее. Больше собственническое, чем нежное.
- Так зачем же ты пришел? – повторяет свой вопрос, берет второй бокал.
- Получить ответы…
- Задавай вопросы…
А в мозгу крутиться только одно: «почему?». Почему он так поступил? Почему тогда? Почему так? Почему со мной? И не могу вымолвить ни одного.
Я же знаю ответы. Знаю! Каждый по отдельности и все вместе. Так давно это было, а мне хочется услышать его оправдания. Зачем?
- Я ошибся, - говорит он, подливая в бокал вина. – Ты изменился, - усмехается. – Вырос.
- Пятнадцать лет прошло…
- Тот ты давно бы закидал меня бессмысленными вопросами, ожидая услышать утешительные слова, пылкие признания. Ложь. Ты соглашался даже на нее, лишь бы не знать и не видеть… - игнорируя мои слова, продолжил он. – Ради ласкового слова ты был готов и в огонь и в воду. На гильотину, если потребуется…
Стыдно, что я был таким Но я не мог закрывать глаза на его любовников и любовниц. Видеть, как каждый день он приезжает на чужой машине, как страстно целуется у подъезда нашего дома с какой-то неизвестной женщиной и знать, что через несколько минут эти же губы будут целовать меня и шептать лживые слова любви. Моя злость потонет в страсти, в необходимости принадлежать, чтобы наутро сделать вид что забыл, что ничего не было. А вечером история повториться.
Я прощал его каждый день. Жизнь похожая на ад. Зачем он позвал меня жить с ним? Для чего, если я был ему не нужен?
- Ты стал жёстче, - его пальцы путаются в моих волосах, отводят их назад, открывая ухо. – Спокойней. Но не стал холодным…
Дыхание горячей волной касается уха. Неужели он еще помнит мои слабости?
- Ты притаился… Словно ждешь того, кто сможет разбудить в тебе страсть, дикое желание, - шепот в самое ухо, касаясь губами. – Кто сможет дать тебе то, чего ты хочешь…
- А ты знаешь, что я хочу? – отзываюсь язвительно, снова отодвигаюсь от него.
- Знаю… - он проводит пальцем по моей шее, вниз к ключицам. – Я лучше всех знаю, чего ты хочешь!
Его ладонь жестко держит меня за подбородок. При желании я могу вырваться, но почему-то желания не возникает… и все мысли тонут в жарком, с почти забытым вкусом сигарет и вина, поцелуе.
Я удивительно хорошо соображал. Я четко представлял себе, что произойдет, не остановись я сейчас. И знал, что не смогу смотреть в глаза Эриху. Но губы Владислава творили невообразимо прекрасное на моей шее, словно заново вспоминая самые чувствительные точки. Стон был подавлен сжатыми зубами и воздухом сквозь них. Тело напряглось и почти звенело, как струна.
- Нет! – я вскочил с дивана, оттолкнув его. – Я не за этим пришел к тебе!
- За этим, Лешенька… Именно за этим… - не обескураженный опором, он снова подошел ко мне. – Ты все знаешь, ты до всего догадался сам и я могу подтвердить каждую из твоих мыслей. Ты умный мальчик, Лешенька. Я поступил жестоко и отвратительно, когда выгнал тебя… Но ты мог вернуться к родителям. Они бы приняли заплутавшую овечку…
Дикий хохот оглушил. Я не сразу понял, что я смеюсь и что по моим щекам текут отчаянные слезы. «Заплутавшая овечка…». Вот только о родителях я даже не вспомнил! Единственным моим желанием было уничтожить этот жестокий мир, но он не желал уничтожаться. Поэтому вариант с самоубийством подходил мне больше.
Спрятавшись в одном из тупиков в горе мусора, вытащив из сумки складной нож, морщась от боли, но продолжая резать тонкую кожу, я вскрыл вены на обоих запястьях. Я превратил их в кровавое месиво, чтобы ни одна царапина не перестала кровоточить, пока я не сдохну.
Россыпь бледных шрамов, как напоминание, осталась со мной на всю жизнь.
- Прекрати! – пощечина остановила истерический хохот. И вместе с ним что-то оборвалось.
Словно невидимой рукой меня толкнуло в его объятия. Бешеные поцелуи, непрекращающиеся ласки сквозь мешающую одежду. Стоны, отчаянный шепот.
Обнять всего, прикоснуться везде. Прижаться, вздохнуть и вновь быть вовлеченным в поцелуй. Сплетение языков, полуобнаженных тел, потому что нет сил оторваться, стянуть оставшуюся одежду. И запрятать глубоко внутрь чувство, что все не так.
Дикая страсть горит ярко, но и прогорает быстро.
Мои неловкие, привычные движения теряются в общем ритме. Его, слишком умелые, не достигают должного эффекта. Болезненно, примитивно, грубо. Жесткий трах и никаких эмоций.
А в мыслях другой и воспоминания о ночи с ним. Поцелуй, ласка, прикосновение, музыка. Полумрак и блестящие глаза. Неторопливость, уверенность. Все грани желания и любви. Спокойствие и нежность. Чувствуешь себя нужным, защищенным. Чем-то дорогим и необходимым.
Владислав прекрасно сложен. Даже красив. Годы не испортили его тела. Но его движения, подчиняющиеся какому-то выработанному механизму, убивают чувства. Нет ничего, за что можно зацепиться душой. Удовлетворение тела. И ради чего?
Я боюсь того, что Эрих все узнает. Я не хочу видеть в его глазах подтверждение тому, как я низко пал. Бессмысленно и глупо.
Поднимаюсь и, не глядя на курившего Владислава, иду в душ.
Эрих… Мои мысли сейчас занимает только он. Я и не представлял, как привык к нему. Как на уровне рефлексов мое тело подстроилось под него, каким необходимым он стал. Одно его присутствие внушает уверенность, а Владислав… ничто. Обида далекого прошлого словно перекрыла доступ в сердце. Я слишком зациклился на ней, придавал этому огромное значение, считая себя в праве оправдываться ею.
Дурак! Глупый и эгоистичный. Живущий надуманными проблемами. Ненастоящий…
Я не впечатлительный, но мне не осталось «отпечатков» Владислава, в этом он аккуратен, но тело помнит. И я с трудом нахожу силы, чтобы вернуться домой, чтобы переступить порог спальни Эриха и застыть, согревая в сердце вновь обретенное чувство.
Мы с ним похожи. Я даже не заметил, как перенял все его привычки. От чашки черного, крепкого кофе по утрам, до ежедневного поцелуя на ночь, даже если мы засыпали в разных комнатах. Я не заметил, как мой характер изменился. Стал спокойным, уравновешенным. От нас сходят с ума все партнеры по бизнесу, потому что ни один не в состоянии предугадать, каким будет наше решение. Только Сашенька, раз взглянув, понимает все без слов. Но он наш сын и нами воспитан. Так что это не считается.
Как я раньше не замечал его заботы, легкой вуалью окутывающей меня? Ничего не было показным. Не было дурацких звонков: «Дорогой, ты покушал?» или: «Дорогой, ты сегодня задержишься? Во сколько тебя ждать?». Был обед, доставленный из ресторана, когда горы бумаг на столе напоминали Альпы, был ожидающий шофер, который в любой момент готов доставить меня домой. Было столько, казалось, незначительных мелочей, что я, наверное, не смогу вспомнить все… Было хорошо и уютно. Я был дома…
Внимание и заботу я чуть не променял на бесполезный трах и холодность.
Я все еще могу потерять настоящее из-за сомнительного счастья встречи с прошлым.
Молчать. Сделать вид, что ничего не было. Забыть.
- Алексей? – Эрих приподнимает голову с подушки. Я и не заметил, как он проснулся. – Тебе не спится?
- … Д-да, - неуверенно. – Не спится.
- Иди сюда.
Он откидывает край одеяла, приглашая меня в свое тепло. Быстро скидываю одежду, все еще хранящую запах табака Владислава. Завтра я ее выкину. Залезаю под одеяло и чувство умиротворения, так не свойственное мне последние пятнадцать лет, разливается по телу. Глаза слипаются. До громкой зевоты хочется спать… Ладонь Эриха на моем боку. Поглаживает вверх-вниз. Я лежу к нему спиной и очень рад, что он не видит мои глаза.
- Что за мужчина был с тобой на балконе в ресторане? – внезапный вопрос. И от него я вздрогнул так, что кровать тряхануло.
Ложь или правда?
- … Владислав.
Правда.
- Это тот… - не досказанное предложение означает только одно. Эрих неприятно изумлен.
- Да…
- О чем ты с ним разговаривал? – напряженно. Он притягивает меня ближе, стараясь защитить от призраков прошлого.
Правда или ложь?
- Ни о чем…
Правда…
- Что он от тебя хотел?
Правда? Ложь?
- Встретиться, чтобы поговорить…
Правда!!!
- Ты ездил к нему, - даже не вопрос. Почти утверждение. – Поговорили?
- Да. Мы все выяснили!
Правда! Пусть и не вся.
- Молодец… - целует меня в затылок, дыханием шевелит волосы. – Теперь… все хорошо?
- Хорошо… - отвечаю полувыдохом. И после паузы, едва слышно… - Прости меня.
Тишина. Тикание часов на прикроватной тумбочке. Ночные шорохи и шумы. Наше дыхание. Полумрак, разбавленный молочным светом ночника.
- Прощаю…
Вот так. Все просто. Любовь – не самое сильное чувство. Любовь призрачна и непостоянна. И несет она больше лжи, чем правды. Но она разная.
Мне потребовалось пятнадцать лет и одна ночь, чтобы понять это.
11.09.2009