Добро пожаловать, [Рыж]!

[silverstyle]

Здравствуй, дорогой. Я был не прав. Вот тебе в подарок картинка и драбблик =) После драбблика, я думаю, ты таки подашь на развод.

Ахтунг, не вычитано даже этим тупицей, Максимом ин лафф

Я сижу на жестком кафельном полу ванной, забившись в самый темный и пыльный угол. Край раковины, к которому я прислонился в поисках хоть какой-то опоры в этом жестоком мире, не самым приятным образом холодит мой затылок. По щекам сплошным потоком текут горькие, хотя, нет, скорее соленые, но от этого не менее противные слезы. Я добросовестно их глотаю, чтобы не устроить потоп соседям. Даже сейчас, когда мне так плохо, я думаю о ближних. Мир теперь не утонет в моих слезах! Только кому есть до этого дело? Никто даже спасибо не скажет. Реву еще громче и отчаянней. Но все бесполезно. По ходу, я в квартире уже один.
Но как он мог так со мной поступить? Как?! Нам же было так хорошо вместе. Я так его любил и сейчас люблю. Вспоминаю вкус его поцелуев, звук его смеха. То, как блестели его глаза в нашу первую встречу, когда он сидел со мной рядом, на берегу пруда, и болтал ногами в воде. Я влюбился с первого взгляда. Я все для него делал. Я даже почти научился готовить! Бьюсь в истерике головой о раковину. И как мне теперь жить дальше после того, как он совершил такое? Чувствую, что задыхаюсь. Хочется его обнять, уткнуться в носом в его футболку и не отпускать, пока не услышу, что он пошутил и все это неправда. Хочется, чтобы он перебирал мои волосы и тихо говорил что-то успокаивающее, легко касаясь губами уха. От таких мыслей становится только хуже. Вспоминаю, как он бегал по квартире в халатике, а я гонялся за ним, умоляя надеть мою любимую футболку, которую я обожал с него снимать. Он так мило смущался и говорил, что тогда наденет и штаны, потому что она слишком короткая. Я, естественно, был категорически против и жарко спорил, заставляя его краснеть.
Я обнимаю батарею, которая под раковиной, чтобы хоть как-то ослабить пробирающий меня до самых костей холод. Теперь только так. Никакого живого тепла, ибо он был единственным, неповторимым и я никогда никого больше не подпущу к себе так близко. Сердце словно сжимает тисками от боли. Хочется просто закрыть глаза и никогда больше не открывать. В этот момент словно прорывает мыслепроводную трубу моей памяти. Воспоминания хлещут сплошным потоком.
Вот он сидит в моем любимом кресле, закутавшись в плед так, что торчит только кончик носа, левое ухо и… ну, еще снизу выглядывает пяточка. Когда я понимаю, что на его носках нарисованы тигрята, я буквально схожу с ума. Эта ночь стала одной из самых безумных и жарких ночей в моей жизни.
Если бы он был сейчас рядом, я заставил бы его вспомнить все. Ту ночь. И следующее утро. Он бы устал от моих «помнишь».
Помнишь? Вот ты утром, забравшись на табуреточку, вешаешь на окна глухие портьеры. Тебе кажется, что после вчерашней безумной ночи соседи купили себе телескоп. И смотрят совсем не на звезды.
- Почему не на звезды? – обижаюсь я. - Хочешь сказать они купили это не для того, чтобы на нас пялиться? - ты смеешься, целуешь меня и говоришь, что я очень милый. Я тихо счастлив, хотя и не понимаю, почему ты это сказал. Я же, как всегда, говорю обычные и понятные вещи, ясные, как день. Но ты умудряешься везде находить что-то особенное. За это я тебя и люблю. Или нет, все-таки просто так? Просто за то, что ты есть? Пусть сейчас уже и не в моей жизни… Бьюсь головой уже о батарею.
А помнишь первый приготовленный мной для тебя завтрак? Как же упоительно утро в аромате подгоревших булок и хрусте яичной скорлупы на зубах… а как уютно фырчал на плите убежавший кофе! Ты был тогда так рад, чуть не расплакался. Ты сказал, что это было лучшее утро в твоей жизни. Неужели лгал? Вокруг меня одна ложь!
Я воспоминаю, как ты любил тихо и незаметно прокрасться в комнату, когда я что-то писал, но всегда спотыкался на пороге. Как же я обожал тебя ловить! Правда, часто забывал потом отпускать…
А помнишь, как ты разозлился на меня, когда в день рождения соседа с телескопом я вытащил тебя целоваться на балкон? Ты сказал тогда, что у меня эта… звездная болезнь. Глупый, ты ничего не понял. Просто я был так счастлив, что хотел прокричать об этом на весь мир.
А как ты ревновал меня, когда обнаружил на люстре женские стринги! Ты не поверил, что их там забыла моя мама. Мы тогда чуть не поругались. Но каким было примирение! Я и не знал, что ты можешь быть таким напористым. После этого я стал нарочно покупать женские лифчики и помады и раскидывать их по всей квартире. Но ты быстро раскусил мою хитрость и очень долго потом дулся.
Ты был для меня как свет в окошке. Ты научил меня любить. Ты впервые заставил меня поверить, что я могу быть с кем-то, а не один. Ты… ты… как ты мог так со мной поступить?
Я слышу, как щелкает дверной замок. Через пару минут раздаются знакомые шлепки твоих тапок по полу нашей квартиры. Они стихают у моей двери. То есть, у двери в ванную. Забиваюсь глубже под раковину.
Ты стучишься.
- Уходи, я не желаю тебя больше видеть! – ору я что есть мочи, содрогаясь от одной мысли, что ты последуешь моему совету.
Какое-то время слушаю тишину. Наконец, ты вздыхаешь, потом кхекаешь, потом, наконец, говоришь:
- Ладно, я признаю.
- Что? - я резко высовываюсь из-под раковины, чтобы лучше слышать, и в итоге снова бьюсь об нее головой. На этот раз случайно.
- Я больше не буду.
- Что-о? Что не будешь? – стараюсь пригасить в своем голосе торжествующие нотки.
- Больше не буду… - ты уже почти кричишь. – Больше не буду брать без спроса твой шампунь, когда его осталось на донышке!
По моему лицу расползается улыбка. Ты все-таки вернулся. Ты меня любишь! Избитый об батарею и раковину, и зареванный, будто побывал под душем, но все равно безумно счастливый, я выползаю из своего укрытия и открываю дверь.
Ты смотришь на меня в немом изумлении, я вешаюсь тебе на шею и утыкаюсь носом в твою футболку. Твоя рука гладит мои волосы. Ты немного смущен.
- Это… Макс, я тебе купил новый шампунь!
И я снова реву. От счастья.